В
о всех отношениях удачный денек, нечего сказать. В квартире было пусто, Ст
рихнином и не пахло. Я разделся, залез в душ и долго стоял, бездумно подста
вив лицо ледяным струям. Потом растерся до красноты махровым полотенцем
, пошел на кухню, где у меня аптечка, и принялся, шипя от боли, мазать йодом с
садины и царапины. Когда я покончил с этой малоприятной процедурой, за ок
ном окончательно наступило утро. Но оно не показалось мне мудренее вчера
шнего вечера.

11
Цудрейтер

Рабочий день начался с неприятной беседы в кабинете у Таракана. Собствен
но, беседы как таковой не было. Таракан выкатывал глаза, шевелил угрожающ
е усами и задавал вопросы, на которые мне нечего было ответить. Все, что им
елось в моем распоряжении, это пять сбитых ненайденными машинами людей.
В разных местах и в разное время. Плюс убитый таким же способом тотошник. П
люс ночной звонок, связывающий последний наезд с зарезанным директором,
а следовательно, с «Интертуром». Таракана же сейчас интересовал один «Ин
тертур», он разве что ногами не сучил от нетерпения, а у меня имелась тольк
о эта нить, слабая, провисшая, возможно, даже гнилая, готовая оборваться в
любом месте.
Когда я покидал редакторский кабинет, Нелли в приемной не оказалось, и мн
е удалось походя пихнуть на дно ее сумочки драновские ключи Ч маленькая
, но, увы, единственная удача. В своей комнате я уселся за стол и раскрыл бло
кнот на последней страничке. К сожалению, в картотеке Аржанцева относите
льно личности погибших, кроме адресов и фамилий, иных сведений не содерж
алось. Семейное положение, профессия и место работы случайных жертв доро
жно-транспортных происшествий гаишников, естественно, не интересовали.

В кабинет заглянул пушкарь Пыпин. С утра арбуз его лица выглядел, наоборо
т, абсолютно недозрелым: зеленым с редкими бледно-розовыми пятнами. Он то
ржественно заявил, что завязывает пить навсегда, с тоской поведал о полн
ом отсутствии денег и поинтересовался, не надо ли мне нащелкать карточек
к какому-нибудь материалу. Я честно ответил, что все мои герои Ч пока без
ымянные, и он ушел удрученный. Потом в дверь просунул огрызок своей голов
ы суперрепортер Гаркуша, сообщил, что мой заголовок отметили на планерке
. Наконец позвонила Лилька и слегка окрепшим с последнего раза голосом р
ассказала, что операция прошла, тьфу-тьфу, успешно, Артем пришел в себя, че
рез день-два его даже могут перевести из реанимации в обычную палату.
Последняя новость меня обнадежила. Значит, кругом не полный беспросвет,
значит, есть в жизни и что-то хорошее. Заглянув в блокнот, я для начала оста
новился на Слюсаре Михаиле Савельевиче. Выбор я сделал по географическо
му принципу: покойный проживал в Конькове, на Профсоюзной улице, откуда р
укой подать до оставленной в Ясеневе машины. Затребовав для такого случа
я у Таракана разгонку, я отправился в путь, отлично сознавая, что, если и эт
и пять адресов не принесут мне результатов, придется признать свое полно
е и окончательное поражение.
Начало оказалось воодушевляющим: квартира Слюсаря была опечатана. Я пос
тоял немного, с тоской разглядывая уже успевшие покоробиться от дурного
канцелярского клея бумажные полоски с неясными печатями, а потом решите
льно нажал на соседний звонок.
Меня не рассматривали в глазок, даже не спросили, кто. Просто распахнулас
ь дверь, и я увидел узкую спину в синем замызганном халате, убегающую от ме
ня по коридору.
Ч Пардон, у меня там каша горит, Ч пояснила спина на ходу. Ч Вы от Сили ил
и от Егора?
Я на всякий случай ничего не ответил, но зашел внутрь, в крошечную прихожу
ю, почему-то заваленную ячеистыми картонками из-под яиц. Через полминуты
, вытирая руки несвежим кухонным полотенцем, передо мной предстал хозяин
, едва достающий мне до плеча пожилой мужчина лет семидесяти. Внешность е
го можно было признать маловыразительной, если бы взгляд не натыкался в
изумлении на редкую по своему сочетанию колористическую гамму: из вырез
а перепачканного краской сатинового халата рвалась наружу косматая се
дая растительность, в то время как под носом-картошкой рыжела щетка ржав
ых усов, над глазами свисали огромные, словно с чужого лица, смоляные бров
и, а на лысой макушке торчал одинокий реликтовый кустик какого-то уж совс
ем немыслимого мыльно-желтого оттенка.
Ч Если вы от Сили, Ч продолжал он, Ч то все готово, осталось только упак
овать. А Егору еще не закончил, пару деньков придется подождать.
Ч Я не от Сили, Ч сообщил я, Ч и не от Егора. Я по поручению страховой комп
ании.
Ч Страховой компании? Ч одна бровь у него изумленно поползла вверх, дру
гая недоуменно нахмурилась. Ч И что же вы предлагаете мне застраховать?

Ч Ну, например, самое ценное Ч жизнь. Ч У меня родился некий план разгов
ора, и я ему следовал.
Хозяин иронически хмыкнул.
Ч Подозреваю, юноша, вам только по молодости кажется, что это Ч самое це
нное. И потом, что может угрожать моей жизни, кроме склероза сосудов?
Ч Да что угодно! Ч воскликнул я с тщательно, как мне показалось, отмерен
ной долей патетики. Ч Человек способен сломать шею на собственной лест
нице, свалиться под поезд в метро, попасть под машину, наконец...
Он удрученно покачал головой.
Ч Вон Миша Слюсарь, мой сосед, попал под машину. И что, помогла ему ваша стр
аховка? От чего она его спасла? От позора? От плевков на его несчастную мог
илу?
Я внутренне сделал стойку, как гончая перед лисьей норой, но спросил, стар
аясь не показать своего интереса:
Ч При чем тут одно к другому? От плевков на могилу мы, конечно, не страхуем
. А кстати, какой позор случился с вашим другом?
Хозяин не ответил, только махнул безнадежно рукой и сделал приглашающий
жест в комнату.
Я шагнул и остановился на пороге. Она больше походила не на жилье, а на ате
лье художника. Вернее, ремесленника. В огромных рамах, занимающих почти в
се оставшееся от рабочего стола и узенькой кушетки пространство, висели
на нитках сотни раскрашенных пасхальных яиц разной степени готовности.

Ч Вот моя страховка, Ч сообщил он не без гордости. Ч Я, неверующий еврей
Семен Купершток, зарабатываю себе на старость тем, что рисую православн
ые храмы, Деву Марию и распятого Христа. И людям нравится, как я это рисую! П
отому что необязательно верить, достаточно знать. Я знаю, что Мадонна пре
красна, иначе какая же это Мадонна?... Ч Он вдруг опустился на заляпанную к
раской табуретку, обхватил голову руками и неожиданно горько сказал: Ч
А верить я никому и ни во что не обязан. Откуда мне, например, знать, что вы н
е мошенник?
Я опешил и промолчал, ибо отвечать мне, собственно говоря, было нечего. В о
пределенном смысле Семен Купершток попал в точку. Но он, оказывается, и не
ждал ответа, а как бы разговаривал сам с собой.
Ч Верить нельзя, надо требовать доказательства, Ч бормотал он, горестн
о качая головой. Ч А я, старый цудрейтер, всю жизнь верил на слово. Ленину,
Сталину, Горбачеву, Ельцину... Вот вы скажите, кто-нибудь может застрахова
ть меня от страха? Перед жалкой беспомощной старостью? В «МММ» сказали, чт
о могут. Триста годовых, пятьсот, шестьсот! Я отнес свои деньги туда, и они с
горели синим пламенем. Потом я поверил концерну «Тибет», потом банку «Ча
ра»... После этого я думал, что не поверю никому, даже Господу Богу, если он в
здумает открыть свою финансовую компанию. Но тут зашел мой сосед Миша Сл
юсарь, и я снова купился, как последний потц!
Не вставая с табуретки, Купершток протянул руку и вытащил из-под кушетки
груду бумаг. Сверху лежала пачка богато украшенных золотыми вензелями а
кций, смахивающих на рождественские открытки.
Ч Инвестиционный фонд «Надежда», Ч произнес он, все так же горестно кач
ая головой. Ч Миша служил там главбухом. Как я мог ему не поверить, ведь он
должен был знать правду! А мы каждый вечер играли с ним в шахматы. Активы, п
ассивы, кредиты, депозиты... После того как его сбило машиной около их конт
оры на Сухаревке, я, конечно, пошел на похороны. Там было столько иностранн
ых лимузинов, такие богатые люди приехали проводить бедного Мишу... Но ког
да настал срок, я явился за своими деньгами и, конечно, поцеловал замок! На
с, кретинов, было там человек пятьсот. А Слюсарь уже лежал в сырой земле, и м
не даже спросить было не с кого...
Перед тем, как уйти, я поинтересовался, нельзя ли мне взять на память одну
акцию «Надежды».
Ч Да хоть все заберите! Ч сердито буркнул он.
Мне так и не удалось уговорить застраховаться старого еврея Семена Купе
рштока, не верящего больше ни во что. Но сам я покидал его с крепнущим подо
зрением, что двигаюсь в верном направлении.
Дальше мой путь лежал на Остоженку, в Савельевский переулок. Покойника с
трогательной фамилией Ступенечкин я выбрал следующим номером потому, ч
то, судя по датам, неопознанный автомобиль сбил его в районе Можайского ш
оссе около сорока дней назад, и я предполагал воспользоваться этим обсто
ятельством. Кощунственность подхода была налицо, но в моей работе сантим
енты хорошо смотрятся только на бумаге.
Подъезд доходного дома начала века был огромен, как готический собор. Ег
о гулкие своды терялись в полутьме. С обшарпанных стен на входящих таращ
ились бессмысленными глазами лепные лебеди с отбитыми клювами. Щербата
я мраморная лестница, изрезанные поколениями молодых хулиганов дубовы
е перила и прочие остатки былой роскоши говорили о том, что когда-то здесь
проживали состоятельные люди. Потом была эра коммуналок. В мировой исто
рии аналогичная эпоха массового осквернения культурных ценностей назы
вается варварской. Теперь у нас период ренессанса. Коммунальщики постеп
енно разъезжаются по окраинам, а в бывшем доходном доме с видом на Кремль
снова селятся богатые люди, первым делом отделяясь от внешнего непричес
анного мира мощной стальной преградой, обитой черной кожей или мореной в
агонкой.
Нужную мне дверь на пятом этаже хозяева поверх металла отделали красивы
ми узорчатыми филенками из разных пород дерева и снабдили мощными никел
ированными замками. Но сегодня забыли ими воспользоваться: дверь оказал
ась полуоткрыта, и в широкую щель мне был виден просторный холл с угловым
диваном и парой кресел. Я потянул ручку на себя, шагнул в квартиру и, стоя н
а пороге, громко спросил:
Ч Есть здесь кто-нибудь?
Никто мне не ответил, но в глубине следующего за холлом коридора звонко у
пало что-то стеклянное. Помешкав, я осторожно двинулся вперед и вскоре ок
азался перед широким проемом, ведущим в большую двухсветную комнату, вер
оятно, гостиную. Посредине стоял колоссальных размеров стол со стеклянн
ой столешницей. Раскинувшийся на ней натюрморт из пустых бутылок, грязны
х тарелок и рюмок говорил, что гости убрались совсем недавно. А стоящий в с
амом центре стакан с водкой, накрытый куском черного хлеба, подтверждал,
что сороковины пришлись на вчерашний день. Снова звякнуло стекло, и толь
ко тут я заметил, что нахожусь здесь не один. За дальним концом стола, с ног
ами устроившись на стуле, сидела маленькая женщина в пышном розовом пень
юаре. Лицо ее было красиво, но как-то совершенно безжизненно. Она слепо ша
рила рукой по столу, роняя бокалы в тарелки, и наконец нашла, что искала: ра
сшитый бисером и серебром кисет. Высыпав на ладошку немного содержимого,
она другой рукой нащупала рядом с собой квадратик папиросной бумаги, пр
ивычным движением лизнула его по краю и неожиданно ловко свернула самок
рутку. Еще две рюмки упали с грохотом на пол, прежде чем она отыскала зажиг
алку и прикурила, распространив вокруг кисло-сладкий запах марихуаны. П
отом она наконец увидела меня. Мысли в ее глазах было не больше, чем у лепн
ого лебедя из подъезда.
Будучи совершенно не уверен, что мои слова доходят до ее сознания, я пробо
рмотал:
Ч Простите за вторжение... В такой день... Примите, как говорится, соболезно
вания...
Жизни в ее лице не прибавилось, но она хрипло поинтересовалась:
Ч Ты кто такой?
Ч У нас с Владимиром Григорьевичем были кое-какие дела, Ч ответил я тум
анно.
И тут она вдруг разрыдалась. Теперь лицо ее перекосила отвратительная гр
имаса, она плакала громко и зло, слезы текли по щекам пополам с тушью и пуд
рой.
Ч Дела-а-а, Ч захлебывалась она плачем и дымом. Ч Со всеми у Ступы были д
ела-а-а!... А у меня что? У меня-то что, а?!
Порыдав еще, она так же внезапно успокоилась. Загасила окурок в остатках
салата. Утерла лицо рукавом пеньюара, оставив на том и другом грязные раз
воды, после чего безразлично сообщила:
Ч Все дела теперь у Рикошета. Иди к Рикошету.
Я стоял, судорожно прикидывая, как продолжить эту увлекательную беседу,
когда за моей спиной раздались грузные шаги. Обернувшись, я увидел перед
собой весьма неприятную морду. Кирпича эта морда не просила Ч она сама б
ыла словно кирпич: обожженная до красноты и такая же твердая. Взгляд был х
олодный и тяжелый, как ломик. Практически без посредства шеи морда крепи
лась на широких покатых плечах, цереходящих в мощный торс штангиста-тяж
еловеса. Глядя сквозь меня на девицу в пеньюаре, кирпичный поинтересовал
ся:
Ч Что за фраер?
Ч Откуда я знаю? Ч дернула она плечами. Ч Пришел, про Ступу что-то болта
ет. Я говорю, иди к Рикошету. Рикошет теперь главный.
Ч Больше ничего не спрашивал?
Ч Больше ничего, Ч лицо ее снова стало пустым и бессмысленным.
Я наконец собрался с мыслями и даже открыл рот, но произнести ничего не ус
пел. Кирпичный нанес мне короткий удар в солнечное сплетение, я задохнул
ся, глаза полезли у меня из орбит, а потом в них потемнело, и я нырнул в эту т
емноту, как в ночную реку.
Вероятно, я пролежал на полу без сознания совсем недолго, потому что кирп
ичный только заканчивал изучать содержимое моих карманов и как раз расс
матривал удостоверение с надписью «ПРЕССА», бормоча:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38