Обе молодые девушки — одной было восемнадцать лет, другой на год больше — нашли, что в юном папашином ученике есть что-то новое и своеобразное, а в глазах женщины это всегда является для мужчины хорошей рекомендацией. Когда Майт в то памятное утро предстал перед ними в крестьянской одежде и постолах, длинноволосый и загорелый, девушки лишь смутно почувствовали в нем это новое и своеобразное. Теперь же, когда он и внешне стал изящным, когда он по воскресеньям начал появляться в своем лучшем платье, подстриженный и причесанный, и лицо его сделалось таким белым и нежным,— теперь барышни единодушно решили, что этот Матиас — не просто смазливый паренек, а человек недюжинный, что в нем кроются какие-то исключительные душевные качества. Барышням чудился в нем какой-то таинственный герой, возможно какой-то безвестный отпрыск знатного рода, они находили в его лице благородные, гордые, пленительные черты, в его глазах — прямо-таки поэзию, романтику — словом, все те качества и приметы, которые так охотно обнаруживают в людях юные девицы и которым они искренне верят.
Дружба хозяйских дочерей — если только слово «дружба» здесь применимо — была для Мати во многих отношениях полезной. Особенно в изучении немецкого языка. Он часто приходил к ним со своими хрестоматиями и учебниками и просил помочь, если сам не мог с чем-нибудь справиться, и барышни Эмилия и Берта, получившие для того времени хорошее образование, охотно выполняли его просьбу. Кроме того, они старались говорить с ним только по-немецки и поправляли его, если он делал ошибки. Майт позволил им смеяться над каждым своим промахом и подтрунивать над собой, потому что этак — объяснял он барышням — каждая ошибка и ее исправление лучше ему запоминаются.
Майт, по натуре честолюбивый и деятельный, учился с железным упорством и неутомимым усердием, совершенствуясь в своем ремесле, приобретал общие знания, овладевал немецким языком. По вечерам, когда все подмастерья и ученики сладко похрапывали на своих нарах, расположенных в мастерской в несколько ярусов, он сидел за книгами и заучивал назубок все, что тол 1,ко умещалось в голове. Воскресные дни он почти целиком посвящал занятиям и не пропускал ни одного урока в воскресной школе, где вскоре стал одним из лучших учеников. А так как ученье давалось ему легко и память у него была хорошая, то он за короткое время успел накопить много знаний.
Уже на третий год своего обучения Мати говорил по-немецки вполне споено для ремесленника, а тем более для ученика; на четвертый год он научился писать на этом языке без особенно грубых ошибок, а к концу его ученичества едва ли кто-нибудь сказал бы, что этот юноша всего несколько лет назад явился в город прямо от сохи, в коротких штанах и постолах, умея изъясняться только на презренном «деревенском» языке.
По просьбе Майта,— а он уже проявил свое дарованье,— в мастерской ему стали поручать самые тонкие резные работы. Здесь он двигался вперед еще быстрее, чем в изучении языка и всякой книжной премудрости. Будучи старшим учеником, он выполнял работы, которые сделали бы честь любому опытному подмастерью. Он неутомимо искал новых моделей и комбинировал их, а иногда придумывал и самостоятельно, что вызывало немалую досаду Оскара Брандта, а мастеру доставляло тем большее удовольствие. Если старший подмастерье часто браковал и отвергал предложения и эскизы деревенского зазнайки, мастер Виттельбах, когда они попадали ему в руки, охотно их использовал, и автор получал заслуженную похвалу. Виттельбах с удовольствием всем заявлял, что опыт, который он проделал, взяв в ученики деревенского мальчика, превзошел все ожидания. Майт блестяще закончил испытательный срок, а теперь и успешное завершение ученичества было не за горами.
Майт уже начал мечтать о своей пробной работе на звание подмастерья. Она должна выйти очень красивой — так с воодушевлением решил молодой честолюбец. И вот на исходе шестого года долгожданное пробное задание было наконец получено. «Достопочтенный столярный цех» обязал Майта изготовить изящный ларец, в котором гармонически сочетались бы все главнейшие мотивы резьбы, применяемые в столярном деле. Задача была не из легких, но как раз это и обрадовало Майта. Теперь он мог наконец показать, чего стоят его смекалка и искусные пальцы л чему он научился за шесть лет. Теперь он умел вырезать и львиные головы, и рыбьи хвосты, и улыбающихся фавнов меж причудливых стеблей и листьев — и все это оказывалось более красивым, стильным, тонким, чем фигурки, украшавшие господский шкаф и стол на Н~ской мызе. В радостном возбуждении, охваченный творческим пылом, приступил Майт к пробной работе.
Между тем добрый мастер не забыл уладить дело, которое Майт совсем упустил из виду. Майт, хотя и был отпущен с помещичьей земли и мог поселиться в городе, но не состоял еще в списках горожан, не был «приписан к городу». А тогдашний ремесленник должен был непременно значиться горожанином, иначе он не мог стать подмастерьем. Занесение в списки стоило немалых денег, а их у Майта не было. Тут мастер Виттельбах по собственному почину пришел ему па помощь п записал его в горожане раньше, чем Майт закончил свою пробную работу. Господин Виттельбах умел ценить усердного и способного работника.
5 МАТИАС ЛУТЦ СТАНОВИТСЯ ПОДМАСТЕРЬЕМ
Прием в подмастерья, как это было в обычае и в более поздние времена, совершался четыре раза в год — к пасхе, к янову дню, к михкелеву дню 1 и к Новому году.
1 22 июня, 29 сентября.
Если была необходимость, цех собирался для приема новых подмастерьев и вне этих сроков; но тогда ученик, по ходатайству которого это делалось, должен был платить особо. Ученик мастера Виттельбаха Матиас Лутц, по его собственной просьбе, был вызван в почтенный цех незадолго до пасхи; он должен был выслушать оценку своей пробной работы и решение о переводе в подмастерья.
Работа его была закончена вовремя. В мастерской она вызвала восхищение, но в той же мере и зависть. Когда ларец был отправлен для осмотра в цех, там сказали, что это скорее пробная работа мастера, чем подмастерья. Майт сам пожелал получить более трудное задание, чем давалось обычно, и мастер Виттельбах охотно поддержал его просьбу. С этой работой, как жастер и предвидел заранее, Майт справился блестяще. Этот бывший деревенский парнишка делает честь своему мастеру перед всем «достославным цехом» — это Виттельбах, весело потирая руки, повторял самому себе, да и других заставлял с ним соглашаться.
Наступил знаменательный день.
Мати надел ставший ему уже немного узким черный костюм, в котором ходил на конфирмацию, белоснежную манишку, подаренную барышней Бертой, смазал маслом свои светлые волосы и обулся в башмаки, начищенные до такого блеска, что хоть глядись в них, как в зеркало. Был у него и сверкающий цилиндр — гордость тогдашних подмастерьев и знак их цехового достоинства; этот причудливый головной убор, который подмастерья называли «трубой», Мати сегодня надел в первый раз.
Когда он в таком виде явился к мамзель Берте,— она просила его зайти к ней перед уходом,— девушка залилась румянцем: такой привлекательный, изящный молодой человек предстал перед нею! Кто бы мог предположить, что крестьянский парень в коротких штанах и постолах, который здесь же, в этой комнате, так горячо умолял взять его в ученики, через шесть лет превратится в настоящего барина! Его сейчас можно было принять за какого-нибудь молодого барона...
Мамзель Берта настолько оторопела, что ей и в голову не пришло похвалить Мати или подтрунить над ним, как обычно. Она еще больше покраснела, когда юноша стал благодарить ее и за манишку, и за все, что барышня сделала для него в годы его ученичества. А когда Мати уходил, девушка проводила его совсем особенным взглядом. В ее глазах что-то искрилось и сияло.
Старшей дочери мастера Мати не мог принести свою благодарность и показаться ей во всем своем блеске — ее уже не было в родительском доме: около двух лет назад она вышла замуж за молодого бондарного мастера, получившего в наследство от отца большую мастерскую.
Затем молодой человек степенным шагом, исполненный сознания собственного достоинства, проследовал в гильдию св. Канута, где вскоре должна была состояться торжественная церемония.
Впервые в жизни осмеливался Мати переступить порог этого дома. Ведь это было священное место, где собирались только мастера, учеников сюда вообще не пускали, а подмастерья проводили досуг в большинстве случаев в своих «клубах». Сословные и цеховые перегородки были в то время — больше трех четвертей века тому назад 1 — непроницаемыми и непреодолимыми.
Мати пришлось ждать, пока ему велят предстать перед «цехом» столярных мастеров. Вместе с ним дожидались перевода в подмастерья еще пять учеников, но они принадлежали к другим профессиям ремесленников.
Вино и закуски, которыми он хотел угостить членов цеха после церемонии, были уже заказаны. Денег ему дал мастер. Те двадцать пять рублей, что Мати уплатил ему как ученик, Виттельбах сегодня утром возвратил ему с солидными процентами.
Наконец Матиаса Лутца вызвали в залу заседаний. В небольшой комнате с высоким потолком, со стен которой торжественно глядели написанные масляными красками портреты прежних старшин гильдии, стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном. Вокруг пего в креслах с высокими спинками восседало довольно много господ — постарше и помоложе, толстые и тощие, с густыми шевелюрами и с блестящими лысинами. Эти господа, достопочтенные члены столярного цеха, должны были сегодня вынести Мати свой приговор и решить его судьбу.
На председательском месте сидел престарелый старшина цеха, или альтерман, Лудвиг Бендер, а рядом с ним, слева и справа, его первый и второй заместители — мастер Георг Виттельбах и мастер Арнольд Шуббе. Среди других сидящих за столом мастеров, рядовых членов цеха, Мати увидел и тех троих, что не хотели его взять к себе в ученики шесть лет тому назад. Принимали также участие в
1 В двадцатые — тридцатые годы Э. Вильде, готовя собрание сочинений, редактировал свои произведения; эти строки, по-видимому, написаны в этот период.
заседании два казначея союза подмастерьев и два старших подмастерья.
Посреди стола перед старшиной стоял цеховой ларец — красивая деревянная шкатулка, украшенная резьбой и снабженная тремя замками, в которой держали цеховые деньги, книги и документы. На краю стола Майт увидел свою пробную работу — покрытый художественным орнаментом резной ларец; мастера разглядывали его испытующим оком.
Когда Мати вошел в комнату, крышка цехового ларя была закрыта; мастера покуривали и, смеясь, беседовали между собой. Но как только ученик, войдя, закрыл за собой дверь и смиренно остановился посреди комнаты, аль-термап поднял крышку ларя. Это означало, что заседание началось. Сигары тотчас же были потушены, разговоры и смех прекратились, и все присутствующие с серьезными, почти торжественными лицами уселись вокруг стола. Открытая крышка ларя здесь требовала в себе такого же почтения, как судейский орел 1 на заседании суда. Старшина цеха Бендер, маленький господин с реденькими седыми волосами и гладко выбритыми щеками, обратил к Матиасу Лутцу огромные блестящие стекла своих очков.
— О чем ты просишь? — спросил он сурово и высокомерно, точно судья.
Ответ Матиаса был таков:
-— Я прошу достославный столярный цех исключить меня из числа учеников и записать в вольные подмастерья.
— Известен ли тебе наш цеховой устав?
Матиас прочел устав наизусть. Он его выучил заранее так же, как и вступительную фразу. В то же время он должен был напряженно следить за тем, чтобы в его позе, движениях, взгляде, во всем его поведении не было ника ких погрешностей против обычаев благопристойности, считавшихся чуть ли не священными. Иначе ему грозили строгие замечания и даже длинные нотации. Прежде всего он вынужден был тщательно взвешивать свои ответы. Им надлежало быть краткими, ясными, почтительными. Никаких возражений, даже в ответ на необоснованное порицание, не допускалось.
Сначала мастер Виттельбах торжественно объявил, что он сегодня освобождает от ученичества Матиаса Лутца, пробывшего у него в учениках установленный договором
1 На столе суда устанавливалось изображение двуглавого орла — эмблема царской власти.
срок. Затем мастер прочел членам цеха этот договор. После этого цеховой старшина произнес коротенькую речь.
В ней альтерман как бы оглядывался назад, на годы ученичества нового кандидата в подмастерья, упоминая о его недостатках и достоинствах, говорил о том, как мастер по-отечески заботился о юноше, обучал его, воспитывал, кормил и одевал; затем он сообщил, что мастер, великодушно простив своему ученику все его проступки, дал о нем только похвальный отзыв и т. д. Затем последовало отеческое наставление — как Матиасу Лутцу приличествует вести себя, став подмастерьем, как он должен всегда соблюдать выгоду своего хозяина; как он, Матиас Лутц, обязан добродетельной, богобоязненной и воздержанной жизнью добиваться доброго имени честного и искусного ремесленника; как он должен бдительно следить, чтобы ученики не отбивались от рук, не пили вина, не курили сигары, не крали бы рабочее время, принадлежащее хозяину, и, наконец, как он должен с христианским терпением обучать учеников, как в свое время обучали и его самого.
После альтермана слово взял первый его заместитель опять-таки мастер Виттельбах. Он не был многоречив, по крайней мере во время всяких празднеств и торжеств, когда его обязывали говорить. Между тем за кружкой пива «среди своих» он мог разглагольствовать часами; там он всегда находил и нужное слово, и меткую поговорку, э особенно легко — веселую шутку.
Мастер Виттельбах сказал всего несколько слов, но они были для Мати очень лестными. Он горячо хвалил Матиаса Лутца за его усердие, примерное поведение и хорошие способности и заявил, что такие ученики ему попадались редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45