Лена не отвечала ей ни слова. Угроза, которую велел ей передать барон, вдруг сразу укрепила ее решение. Лучше умереть, чем очутиться на барской конюшне, под ударами розог. Не могло быть никаких сомнений в том, что барон осуществит свою угрозу, если Лена будет продолжать ему противиться. Иначе вышло бы, что она взяла верх над барином, а этого помещичий престиж никак не допускал.
В ту же ночь Лена бежала из дому. Вечером, когда мать заснула, девушка наспех связала в узел кое-что самое необходимое из одежды, надела свое лучшее платье и ушла.
Она знала, куда идти: в город. Раздумывая, как бы спастись, она вспомнила о тетке. Отец Лены всегда с большой любовью отзывался о своей сестре, которая когда-то служила горничной у господ, вместе с ними попала в Таллин да там и осталась; Лена видела ее несколько лет назад, когда та, приехав в деревню, навестила девочку в доме кистера. Лене запомнилась фамилия нынешних хозяев Тийны — Виттельбах, потому что старшая дочь кистера, обучавшая Лену, знала эту семью и часто говорила о дочерях мастера. Лене теперь казалось, что город — единственное место, где она может найти защиту, если ее вообще можно где-либо найти. Если тетя сама не в силах будет помочь, то, возможно, она знает более влиятельных людей, которые в состоянии это сделать. Прежде всего беглянке надо было где-нибудь укрыться.
Когда Лена кончила свою грустную повесть, Матиас Лутц долго не говорил ни слова. Он думал о Ризенталях, о своей матери, о самом себе, о судьбе этой молодой девушки. В ушах его эхом отдавался горестный возглас старой Тийны: неужели могут такие дела твориться перед лицом законов божьих и человеческих? Неужели один человек может душить другого — и никто ему не запретит? Гнев переполнял душу Матиаса; он упорно думал, что предпринять для спасения этого преследуемого, затравленного существа, этой несчастной девушки, которая сейчас стоит перед ними, дрожа от стыда и страха, и с мольбою смотрит на них.
— У вас в деревне или дома кто-нибудь может догадаться, что вы ушли в город? — спросил наконец Матиас, как будто очнувшись от сна.
— Не думаю,— ответила девушка.— Я ведь раньше никогда не бывала в городе. А что у меня здесь есть тетя, об этом знают, кроме матери, может быть, еще только несколько человек. К тому же никто, даже мать, не догадается, что я знаю, у кого живет тетя. Если меня начнут искать, то прежде всего у кистера.
— Ну что ж, это очень хорошо,— произнес Лутц задумчиво.— Вы сможете некоторое время скрываться в городе. Но где? Вот вопрос. Кто вас примет па квартиру без свидетельства?
— У меня есть свидетельство о конфирмации.
— Этого недостаточно,— улыбнулся Матиас.— О вас необходимо заявить участковому надзирателю, а он потребует паспорт или письменное разрешение помещика. Тут есть только один выход — чтобы вас приютил кто-нибудь такой, кто вовсе не будет заявлять в полицию и спрячет вас у себя.
— Вот потому-то я кинулась к вам за советом и помощью, господин Лутц,— горячо заговорила Тийна.— Мне кажется, Лена могла бы остаться у нас. Она, бедняжка, пришла к своей тете, надеялась найти здесь помощь и убежище, и мой долг — ей все это добыть. Я вот что думаю: если бы вы, господин Лутц, поговорили с мастером! Он вас очень уважает, ваше слово для него многое значит. Попросите его от имени этой горемыки — пусть он ее приютит, чтоб она хоть на первых порах была спрятана. Я пойду к барыне, тоже буду ее просить. А если ничего не поможет, пригрожу ей, что уйду. Откажет -яив самом деле уйду! Пусть тогда поищет другую такую Тийну, чтоб у нее двадцать лет служила!
Матиас тотчас же согласился.
— Я сейчас поговорю с мастером,— сказал он.— Он дома?
Лена с благодарностью посмотрела на молодого человека. Тийпа ответила, что мастер вместе с супругой ушел из дому, но, вероятно, скоро вернется.
— Несколько дней вы можете прожить здесь совершенно спокойно — вы ведь приехали в гости к тете,— сказал Лутц Лене.— А если мастер Виттельбах согласится укрыть вас в своем доме — а я твердо надеюсь, что так это и будет,— то вы сможете недели две, а то и больше, чувствовать себя в полной безопасности. Если кто-нибудь явится из деревни вас искать, мы просто-напросто скажем, что в нашем доме такая девушка пе проживает. Пусть ищут по всему городу, где поселилась Л сна Паю! Полиция тоже не сможет им ничего указать. А дальше посмотрим, как быть. Может быть, мастер мне что-нибудь дельное посоветует. А возможно, у него есть какой-нибудь влиятельный знакомый, который решится выступить против вашего обидчика какими угодно правдами и неправдами.
— Я же знала, что господин Лутц нам поможет! — воскликнула Тийна, прослезившись,— Лена, дай ему ручку, поблагодари его!
Лена, улыбнувшись, выполнила теткин приказ, и оба покраснели — юная девушка и этот высокий сильный мужчина. Взгляд, которым они обменялись, говорил о том, что они чувствуют друг к другу уважение и полное доверие.
Матиас вернулся в мастерскую. По закончить ыедопи-санпое письмо к Берте не смог. Он был слишком взволнован услышанным. Ему казалось, будто все, что сделали с этой чужой девушкой, случилось с его родной сестрой, и он твердо решил из чувства братского долга помочь Лене всем, чем только сможет.
Ему удалось в тот же вечер поговорить с мастером. Господин Виттельбах вернулся с супругой из гостей и после ужина зашел в мастерскую, чтобы пригласить Брандта или Лутца, смотря кто окажется дома, в гильдию Капута — «перекинуться п картишки». Мастер, казалось, был настроен отлично; застав Матиаса одного, он схватил его под руку и, не встречая никакого сопротивления, с шутками увлек его с собой.
В клубе Лутц рассказал ему историю бегства Лены Паю. Матиас не ошибся, понадеявшись на отзывчивое сердце мастера. Выслушав рассказ о гнусностях молодого барона, мастер Виттельбах пришел в негодование, побагровел, стал колотить кулаком по столу и проклинать спесь и вопиющий произвол юнкеров. При мысли о том, какие испытания выпали на долю беззащитной девушки, мастер растрогался и, долго не раздумывая, решил позволить ей скрываться в его доме.
— Хотел бы я посмотреть, кто осмелится ее тронуть в моем доме! — воскликнул он, отхлебывая из стакана горячий пунш.— Только полицию впущу к себе, если уж другого выхода не будет. Но я с полицмейстером знаком, его мне бояться нечего.
Матиас заметил, что пребывание девушки в доме мастера надо бы как можно дольше держать в тайне, так, чтобы и полиция об этом не знала и не явилась за ней. А со временем, может быть, сложится и какой-нибудь лучший план действий. Мастер Виттельбах согласился.
— Это правильно,— сказал он.— Ее бумаг никто и требовать не станет, если о ее бегстве никому не будет известно, а именно бегство-то мы и попытаемся держать в секрете. Девушка работает у меня в доме швеей, она моя работница, у меня на жалованье — и дело с концом... Но мне сейчас пришла в голову хорошая мысль, Лутц! Я знаком с одним высокопоставленным чиновником; к его словам там, наверху в замке *, очень прислушиваются. Вот если бы он смог помочь бедной девушке! Это отзывчивый, прямой и честный человек, каких среди чиновников не часто встретишь. К нему уже не раз обращались с прошениями люди из низших сословий, и он хлопотал за них перед губернатором и другими влиятельными лицами. Этим он известен в городе... А в самом деле, Лутц, пого-ворю-ка я с секретарем Рутовым!
Матиас горячо пожал мастеру руку.
— Сделайте это, господин Виттельбах! — сказал он.— Здесь если кто и в силах помочь, то только сам губернатор; но доложить ему должен кто-нибудь такой, чье слово имеет вес. Вы, мастер, этим дарите несчастной беглянке первый проблеск надежды. Как она будет вам благодарна!
— Я и сам думаю, что нашел правильный путь,— заметил Витте льбах, явно польщенный.— А если подобная история не тронет губернаторского сердца — значит, нет больше гуманности на земле! Хоть губернатор и сам немецкий помещик, и с дворянством живет в дружбе, но несправедливость есть несправедливость и насилие есть насилие — не будет же он их защищать!
— Но есть еще один вопрос,— произнес подмастерье озабоченно.— Примет ли супруга мастера эту девушку в свой дом... согласится ли она?
— О, насчет этого можете быть спокойны! — ответил Виттельбах смеясь.— Во-первых, в доме хозяин — я, а во-вторых, не каменное же сердце у моей женушки. Сегодня же вечером все будет улажено.
Мастер Виттельбах сдержал слово.
Когда он пришел домой, оказалось, что Тийна уже сообщила хозяйке свою просьбу и та выслушала ее благосклонно; а если у мадам Виттельбах из-за страха перед возможными неприятностями и оставались еще какие-либо сомнения, то мастер рассеял их своими красноречивыми доводами. Беглой крестьяпсшш девушке дали в доме мастера убежище. Люди, посвященные в ее тайну,
То есть на Вышгороде говорили непосвященным, что эта девушка — швея госпожи Виттельбах. У супруги мастера действительно нашлось для швеи немало работы, и вскоре хозяйка с удовольствием заметила, что заполучила усердную, искусную и благодарную работницу.
10 КАК ХОДОКИ ИЗ АНИЯ ПОБЫВАЛИ В ТАЛЛИНЕ
Знойный июльский день клонится к вечеру. На небе ни облачка. Тончайший сухой туман, точно пыль, застилает море и землю серовато-голубой пеленой. Над полями, над верхушками деревьев, над гребнями крыш воздух дрожит и струится, словно от невидимого пламени. Кажется, будто на домах и крепостных стенах Таллина полыхает огонь и они вот-вот сплавятся в один огромный ком. Даже с моря не тянет прохладой. Бессильно свисают листья деревьев, поникли увядшие головки цветов. И всюду усталая, тоскливая тишина. Как огромные черные птицы, сидящие в гнездах, застыли на рейде че-тыре-пять военных кораблей. Несколько парусных лодок скользят вокруг них, точно лебеди. Старинные крепостные башни хмуро глядят вниз, обратив к долине свои серые, изрытые морщинами лица. Крылатая жизнь вокруг них замерла, только над замком Тоомпеа и его высокой стройной башней с криками летают черные вороны. А в узких окошках тюрьмы видны бледные потные лица, прижавшиеся к решеткам, и рты, жадно ловящие воздух.
Сегодня воскресенье. Несмотря на удушливую жару, не спадающую и к вечеру, несмотря на толстый слой пыли на дорогах, между городом и излюбленными местами загородных прогулок тянутся вереницы гуляющих. Среди них и Матиас Лутц; он вместе со своим товарищем по мастерской Конрадом Губером возвращается с Черной речки в город.
Лутц и Губер — большие друзья. Губер, немец, приехавший из Германии, работает у мастера Виттельбаха первый год. Узы дружбы крепко связывают двух молодых подмастерьев —- оба они рассуждают более свободно, чем другие, оба избегают излишеств, оба любят книги. Они могут часами вести серьезные беседы, обмениваться наблюдениями и мыслями об окружающем мире, спорить на общие темы. Губер — человек бывалый, много ездил, многое видел. Лутц охотно у него учится. А Губер ценит в своем приятеле его профессиональное дарование, его знание здешней жизни.
Оживленно разговаривая, они и не замечают, что достигли уже вышгородской слободы, а вскоре минуют и ее. Поднимаясь в гору, оба снимают шляпы и отирают с лица пот.
— А в деревне как раз, должно быть, рожь убирают — спешат из-за этой засухи,— заметил Матиас.— Какое-то необыкновенное лето в этом году.
— Ты небось благодаришь небо, что ушел из деревни,— улыбается Губер; он знает прошлое товарища по его собственным рассказам.— Благодарю покорно — в такую жарищу гнуть спину на поле!
— А чуть от усталости присядешь, сразу отведаешь кубьясовой дубинки,— добавляет Лутц с задумчивой усмешкой.
— Что у вас тут за дьявольские порядки! — восклицает немец; всякая несправедливость и жестокость приводит его в негодование.—- Средневековье с его кулачным правом и рыцарями-разбойниками, по-моему, давно прошло, по крайней мере в наших краях.
— Ив наших тоже,— отвечает Лутц.— Все, что у нас делается, предусмотрено законом, в том числе и порка. А законы у нас пишут твои высокородные соотечественники, Губер.
Губер хочет ответить, по слова застревают у него в горле. Приятели свернули налево, к вышгородскому рынку, чтобы, перейдя через горку и спустившись по Лю-хике-ялг *, попасть домой, как вдруг оглушительный барабанный бой и рев духового оркестра заставляет их остановиться и замолчать. Что это за парад сегодня перед губернаторским замком? Просторная площадь кишмя-кишит вооруженными солдатами, запружена пародом. Какой-то офицер гарцует на копе. Раздается команда. Выстраивается колонна. Шествие трогается. По сторонам его и позади бежит народ. Все взволнованны.
Лутц и Губер подходят поближе, пробираются сквозь бегущую толпу и видят, что колонна состоит не только из военных: солдаты окружают довольно большую гурьбу каких-то людей. Так обычно водят арестантов. Но кто эти
1 С Вышгорода (Тоомпеа) к восточной части Таллина спускаются две средневековые кривые улички: Люхике-ялг — Короткая нога и Пикк-ялг — Длинная нога.
арестанты? Почему для них понадобилось такое большое количество конвойных? Почему трещат барабаны и заливаются флейты?
Матиасу удается протиснуться поближе к колонне, и он видит, кто эти заключенные. Это крестьяне. Большинство — молодые и среднего возраста люди. Но есть и несколько стариков. Войлочные шляпы, короткие штаны, длинные волосы. Узники держатся вместе, друг подле друга, точно испуганные овцы. На их бледных лицах, в широко раскрытых глазах отражается безграничный страх. Они обмениваются между собой вопросительными взглядами, по ответа или объяснения тому, что происходит, никто из них дать не может. То один, то другой шепчет что-то на ухо соседу, по в ответ лишь покачивают головой. Если кто-нибудь оказывается вне рядов или на шаг отстает, солдат подталкивает его прикладом. Штыки сверкают на солнце, гудит земля от тяжелого солдатского шага, барабанная дробь и гром оркестра бьют о высокие дома и стены Вышгорода, откатываясь назад гулким эхом, точно штормовая волна от прибрежных скал.
Кто эти крестьяне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45