как ее фамилия, сколько ей лет, где она жила и почему убежала из родных мест. Лена отвечала кратко и точно. Затем мастер объяснил ей, какие шаги они сейчас хотят предпринять в ее пользу, и строго-настрого приказал девушке не выходить из дому, пока ей не разрешат.
Господа допили вино, мастер переоделся, и они отправились в полицию, оставив домочадцев в величайшем смятении.
Тийна и Лийза топтались, как слепые куры, пи за какую работу не могли взяться, не знали даже, что сказать. Летга сидела н каморке служанок и плакала... Наконец и хозяйка дома; чтобы избежать расспросов полицейского, она все время скрывалась в своей комнате. Затем поднялся из мастерской наверх и Матиас Лутц, лицо у него было озабоченное. Не показывалась мамзель Берта Виттельбах.
Как раз когда Лена рассказывала хозяйке о том, что ей говорили полицейский и мастер, Матиас Лутц вошел в кухню, дверь которой оставалась открытой, и стал слушать, не обращая внимания на присутствие мадам Виттельбах.
— Вы хотите что-нибудь сказать Лене? — спросила наконец супруга мастера.
— Да. Я хотел ее предупредить, чтобы она не слушалась совета Лийзы и Тийны и не пыталась больше выбраться из дома: городовой все еще бродит по улице и следит за нашим домом.
Дело в том, что, пока мастер беседовал в гостиной с господином Майвальдом, Лена, подталкиваемая служанками, действительно пыталась через двор выйти на улицу. К счастью, Лутц заметил их из окна мастерской и строго приказал всем трем тотчас же подняться наверх, так как перед домом дежурит полицейский. Лийза и Тийна повиновались, отвели беглянку обратно и снова спрятали ее в чулане.
— Нет, я больше никуда не пойду,—поспешила Лена успокоить молодого человека, взглянув па него с благодарностью.— Мастер пошел к полицмейстеру просить за меня, и квартальный сказал, что сейчас мне ничто не угрожает.
Госпожа Виттельбах, узнав, как обстоят дела, снова удалилась в свою комнату, а Матиас продолжал беседовать с Леной об ожидаемых событиях. Они так углубились в разговор, что и не заметили, как из-за приоткрытой двери кухни показалось искаженное гримасой бледное, восковое лицо и чьи-то глаза впились в них горящим взглядом.
14
ЕСТЬ ЕЩЕ ДОБРЫЕ ЛЮДИ НА СВЕТЕ
Против ожидания, мастер Виттельбах отсутствовал долго, несколько часов. Но когда он наконец вернулся, по лицу его было видно, что принес он неплохие вести. Мастер тотчас же позвал к себе Лену.
— В течение трех дней вы можете быть совершенно спокойны, вас никто не тронет,— сказал он, отирая со лба пот пестрым носовым платком.— Мне удалось растрогать полицмейстера, причем я даже пустил в ход несколько слезинок, имевшихся у меня про запас. Полицмейстер обещал задержать исполнение своего приказа и не высылав вас по этапу в деревню до тех пор, пока о вашем деле не доложено губернатору и тот не сообщит ему, полицмейстеру, свое решение по этому поводу. Можно надеяться, что губернатор, пока он не рассмотрит дело, распорядится полиции выписать вам временный вид на жительство сроком на две недели. По этому свидетельству мы сможем заявить о вас квартальному надзирателю и записать вас в домовую книгу. Выигрывая время, мы выигрываем многое. Теперь, милое дитя, вы можете вздохнуть немного свободнее.
Лена хотела с благодарностью поцеловать мастеру руку, но он шутя отстранил девушку.
— Как видно, вам вообще везет, Лепа,— продолжал он.— Не успел я выйти из полиции, смотрю — навстречу мне идет по улице... как вы думаете, кто? Тот самый добрейший господин, который должен докладывать губернатору о вашем деле! Он как раз сегодня утром вернулся в Таллин. Я, конечно, не преминул его побеспокоить. Взял его под руку, повел к Кану ту и рассказал ему всю вашу историю. Знаете, Лена, за сегодняшний день это был третий человек, которому я расписывал ваши злоключения! Три сердца мне удалось растрогать! Сначала квартальный, потом полицмейстер и, наконец, секретарь Рутов! Разжалобить трех чиновников, в том числе двух полицейских... вы думаете, это легко, Лена? Будь я помоложе, а кроме того... если бы не присутствовала здесь моя почтенная половина, я бы потребовал с вас за свои труды три поцелуя... Мама, ты ведь ничего не слышала, правда?
Но «мама» надула губы с презрительным и высокомерным видом. Ей, без сомнения, было неприятно, что хозяин дома балагурит со служанкой, да еще в присутствии супруги. Но Виттельбах, настроенный на шутливый лад, не обратил на это внимания.
— Самое глубокое впечатление произвела моя трогательная речь на господина Рутова. Если вы видели бы, как вспыхнул этот славный человек, услышав о баронских подлостях! Безо всяких просьб с моей стороны он решил сообщить об этом случае губернатору. «Я хочу убедиться, есть какой-нибудь предел помещичьему произволу или пет!» — воскликнул он. Будьте уверены, Лена, завтра же о нашем дело узнает губернатор. Л потом посмотрим, что будет дальше. У нас теперь есть энергичный и влиятельный защитник пусть это нас успокоит и утешит.
Лона пролепетала несколько слов, благодарности и с легким сердцем пошла сообщить отрадную новость Лийзе и Тийне. О том, что дело принимает новый оборот, вечером от мастера и Матиас Лутц. Мамзель Берта услышала об этом еще раньше. И у него и у нее глаза так и заблестели, но по причинам совсем различным. Теперь в доме оказался, кроме Лены, еще один человек, которого мамзель Берта ненавидела: это был ее родной отец.
На следующий же день, к вечеру, были получены сведения о том, что дело Лены доложено губернатору и результаты доклада благоприятны. Весть эту принес сам секретарь Рутов, молодой еще господин, высокий и стройный, с приятной речью и умными глазами, в которых отражалась живая работа мысли и чуткий интерес ко всему, что попадало в поле его зрения,— будь то материалы для делового рассмотрения или люди. Выбрав подходящий момент, он рассказал губернатору фон Грюневальду о приключениях беглянки и попросил защитить ее во имя справедливости и гуманности. Нелегко было господину фон Грюневальду дать обещание исполнить эту просьбу; он долго колебался и раздумывал, хмурил брови. Ему ведь приходилось выступать против представителя своего же класса, против дворянина, принадлежавшего к правящей верхушке, против человека, с которым он, губернатор, был, возможно, и сам знаком, с друзьями и родственниками которого постоянно общался. Грюневальд рисковал навлечь на себя гнев не только отдельных лиц, по п всего дворянства, а это имело немалое значение. Однако, как он убедился, здесь все же необходимо было что-то предпринять: случай этот грозил вызвать нежелательные толки. Поэтому губернатор решил рассмотреть и поподробнее расследовать это дело. Полиции же было послано распоряжение выдать девушке временный вид на жительство, па две недели. На днях Лена Паю сможет получить это свидетельство через участкового надзирателя — так сказал секретарь Рутов.
Затем заступник Лены выразил желание лично повидать девушку, чтобы задать ей несколько относящихся к ее делу вопросов. Его просьбу немедленно исполнили, и господин Рутов остался вполне доволен обстоятельными ответами Лены и всей ее внушающей доверие внешностью. О благодарности секретарь и слышать не хотел: он, по его словам, особенно охотно помогал крестьянам, так как хорошо знал их тяжелую жизнь...
Теперь Лена Паю могла быть довольна ходом своего дела. Она вскоре получила от квартального надзирателя временное свидетельство и на две педели стала полно-прщной жительницей Таллина. Мастер Виттельбах, укрывавший в своем доме беглянку, по распоряжению губерна^ тора не был привлечен к ответственности. Но затем началась упорная борьба между помещиком и властями, за ходом которой мастер Виттельбах напряженно следил, получая о ней сведения то от секретаря Рутова, то от квартального надзирателя Майвальда.
Сперва говорили, будто барон Ризепталь грозится подать жалобу на городскую полицию, которая не только не выслала беглянку обратно в волость, как того требовал барон, но даже выдала ей разрешение поселиться в городе. Молодой барон сам отправился в полицию и там имел крупное столкновение с полицмейстером.
Затем последовало известие о том, что губернатор, узнав о пребывании барона Ризенталя в городе, частным образом вызвал его к себе для переговоров по некоему делу, его, Ризенталя, касающемуся. Но что же этот высокомерный рыцарь ответил посланцу губернатора, чиновнику губернского правления? Барон, разумеется, догадался, в связи с чем господин фон Грюневальд его вызывает, так как знал, что полиция по приказу губернатора обеспечила беглянке убежище в городе. Считая поэтому господина фон Грюневальда своим противником, барон Ризепталь дерзко заявил чиновнику, принесшему вызов: «Если губернатору нужно со мной поговорить, пусть придет ко мне. Ему идти сюда нисколько не дальше, чем мне к нему».
Тогдашний глава губернии был человек мягкий, стремившийся любой вопрос разрешить мирно, особенно когда дело касалось его собратьев по классу. По грубый ответ барона Ризенталя возмутил даже этого покладистого человека,— этот молодчик, осмелившийся оскорбить губернатора, седовласого старика, по возрасту годился ему в младшие сыновья; к тому же здесь были забыты требования светской вежливости, которых дворяне придерживались с величайшей щепетильностью, общаясь с людьми своего круга; не посчитался молодой барон и с тем, что ответ его был адресован высшему представителю государственной власти в губернии!
Губернатор понял, что дружеской мягкостью он едва ли чего-нибудь достигнет. И он направил барону Ризепта-лю сухое официальное письмо с предложением в назначенное время явиться к нему по делу Лепы Паю; в противном случае, говорилось в письме, губернатор будет вынужден привлечь владельца поместья Р. к судебной ответственности за применение насилия.
Это подействовало. Правда, молодой помещик был почти уверен, что суд не вынесет ему никакого наказания; в те времена судьи не так-то легко признавали виновным дворянина, когда разбиралось какое-либо крестьянское дело, к тому же нельзя было найти свидетелей, которые отважились бы дать показания против помещика; наконец, согласно существующим законам, действия, совершенные молодым бароном, просто не считались наказуемыми. Но барон Ризенталь вообще не хотел, чтобы дело попадало в суд; он боялся, что оно будет предано гласности, хотя заседания суда и велись при закрытых дверях. Слишком уж грязной и отвратительной была вся эта история. Барон не мог допустить, чтобы имя Ризенталей было опорочено.
Вот и пришлось молодому помещику, подавив свою злобу и спесь, предстать перед губернатором. О чем они говорили с глазу на глаз — осталось, разумеется, тайной. Служащие только и видели, что барон Ризенталь вышел из кабинета губернатора весь красный, сверкая глазами, и резко захлопнул за собой дверь. Впоследствии стало известно, что губернатор предъявил помещику требование отпустить Лену Паю из волости. Барон, конечно, сперва заупрямился, по в конце концов попросил дать ему время подумать, а по другим сведениям — даже обещал выполнить это требование. Губернатор же, беседуя с господином Рутовым, заявил только, что Лена Паю может не беспокоиться — ее дело близится к благополучному концу.
Однажды к мастеру Виттельбаху явился какой-то человек, назвавшийся опманом барона Ризенталя, владельца мызы Р. Загорелое лицо этого крепкого, еще не старого человека, его одежда, весь его внешний вид не оставляли сомнения в том, что он из крестьян. Он спросил, можно ли видеть Лену Паю,— барон, мол, велел ему с нею пере-говорить. Господин Виттельбах оглядел гостя несколько недоверчиво, но тотчас же велел позвать девушку.
— Могу я послушать, о чем вы будете говорить с моей работницей? — спросил мастер.
Опман барона Ризенталя не возражал.
— В том, что мне нужно передать вашей работнице, секрета никакого нет,— сказал он.— А Лену Паю все это только обрадует.
Домашняя швея Виттельбахов вышла. Она тотчас узнала Зальберга, управляющего мызой Р., и взглянула на него со страхом. Но гость шагнул ей навстречу с самым дружеским видом.
— Я должен сообщить вам от имени господина барона, что, если вы желаете, можете остаться в городе,— по-немецки начал управляющий.— Барон прикажет исключить вас из списков, если вы через меня обратитесь к нему с такой просьбой.
На лице Виттельбаха отразилось радостное изумление. «Вот как! — подумалось ему.— Барон уже сдается!» Но Лена, видимо, не поверила сказанному. Она растерянно переводила взгляд то на посланца барона, то на мастера.
— Чего же вы еще ждете! — воскликнул мастер, ободряя девушку.— Насколько я знаю, вам очень нравится жить в городе. Или вы думаете, что этот господин шутит?
— Я не знаю... это известие так меня удивило,— пролепетала девушка. Щеки ее залились густым румянцем.
— Не беспокойтесь, все это чистая правда,— с серьезным видом подтвердил господин Зальберг.—Не затем меня прислали сюда, чтобы я вас обманывал или издевался над вами. Господина барона попросили оставить вас здесь, и он исполнит эту просьбу, если вы сами пожелаете остаться. Скажите же мне свое мнение, ничего не опасаясь.
Кто «попросил» господина барона за Лену — об этом опман умолчал. А Виттельбах усмехнулся про себя, поняв, что губернаторское требование превратили в просьбу, а вынужденное повиновение барона — в любезное выполнение этой просьбы.
— Передайте господину барону, что я благодарю его за доброту и от всей души согласна остаться здесь,— ответила наконец Лена; в голосе ее слышались и благодарность, и отзвуки недоверия.
— Ну вот, с этим у нас покончено,— улыбнулся управляющий и, поблагодарив, взял из ящичка предложенную
Виттельбахом сигару.— Но барон ставит одно маленькое условие, которое вам нетрудно будет выполнить.
— Какое условие? — спросил Виттельбах, невольно отдергивая руку с зажженной спичкой, которую он хотел поднести опману.
— Совсем легкое условие, а для девицы Лены Паю, вероятно, весьма желательное,— спокойно продолжал Зальберг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45