— Младшая сестра барона Ризенталя, фрейлейн Бригитта, которую Лена, наверное, знает, неделю тому назад вышла замуж и живет теперь в Таллине. Ее муж, барон фон Рекеииц, служит здесь в суде. Молодые супруги еще по нашли себе подходящей экономки. Барон Ризен-таль хотел бы, чтобы Лена пошла в услужение к его сестре: жена кистера, у которой воспитывалась Лена, говорила о девушке много хорошего... Вы будете получать хорошее жалованье, сударыня,— снова обратился опман к Лене,— ваши господа богатые люди и вовсе не скупые.
— Я принимаю условия господина барона,-— сказала Лена, не раздумывая.—- Я слышала, что обе его сестры — хорошие, добрые барышни.
Но Виттельбах, как человек деловой, счел еще нужным спросить, указал ли барон в своем условии, на какой срок должна Лена поступить на службу к его сестре.
— Лена будет там служить, сколько ей вздумается,— небрежно ответил господин Зальберг.— Раз она уже не, будет числиться за мызой, никто не может заставить ее служить какому-либо хозяину дольше, чем она сама захочет. Барон не требует никакого формального соглашения. В сущности, это даже не какое-нибудь обязательное условие, а только пожелание барона; это будет как бы маленьким вознаграждением за его доброту — он ведь освобождает Лену от мызных отработок.
Итак, все было в полном порядке. У Виттельбаха больше не было вопросов. По-видимому, губернатор и барон условились, что дело будет улажено именно таким образом. Лоне оставалось только спросить, где в Таллине живет барон Рокегпщ и когда ей нужно явиться к своей молодой хозяйке.
— Как только сможете,— ответил управляющий.—Баронесса, как вы знаете, еще совсем молода, в хозяйстве неопытна, и если ее с самого начала будут окружать надежные слухи, это ее ободрит. Молодая чета живет на Тоом-иеа.— При этом управляющий назвал номер дома.— Вид на жительство вы получите в полиции, когда ваше прошение пройдет все необходимые присутственные места»
В разговоре опмаи Зальберг упомянул и о том, что сам Готхард фон Ризенталь тоже собирается жениться. На мызе уже идут приготовления к приему молодой барыни. А под конец управляющий вспомнил даже о матери Лены и сообщил, что старушка здорова и по-прежнему живет в бобыльской хибарке у одного из хуторян.
Когда опман ушел, Лена не знала, что и делать от радости. Такой счастливый конец ее мытарствам ей и не снился. Теперь она избавилась не только от наглого преследователя, но и от тесных пут, которые неизбежно превращали «свободного крестьянина» в бесправного помещичьего раба. Она теперь могла ехать куда угодно, служить у кого угодно! Какая радость, какая гордость переполняла сердце узницы, выпущенпой на волю! Она словно на голову выше стала, ее личность приобрела большую ценность, ее человеческое достоинство возросло! В порыве благодарности она поцеловала руку мастеру, и Виттельбах не мог ей воспрепятствовать.
На другое утро молодая девушка отправилась к баронессе фон Рекениц и, вернувшись, сказала, что ее сегодня же могут принять на службу, если на прежнем месте ничто ее не задержит. Молодая хозяйка ей понравилась. В доме Виттельбаха ничто ее не удерживало — для нее уже и в самом деле искали работу, как заметила Берта,— и, спустя несколько часов, девушка покинула дом мастера со своим узелком в руке.
Мамзель Берта победила, но — увы! — победа была неполной. Соперница исчезла из дома, но осталась в городе. Теперь надо было держать возлюбленного под особым присмотром,— девица Виттельбах взяла на себя эту важнейшую задачу.
15 ДУШЕВНАЯ БОРЬБА
После того памятного вечера в гильдии Канута, когда мастер Виттельбах так встревожил Лутца своими «подозрениями», Матиас провел немало бессонных ночей. В его душу заронили какое-то странное щемящее чувство, оно тяготило его, и он не мог от него избавиться, сколько ни старался. Духовные силы Матиаса были как бы скованы, он и шагу не мог сделать ни вперед, ни назад — способность к действию была как будто утеряна.
А разве не принял он твердого решения исправить «промах», допущенный в беседе с мастером? Разве он не обещал невесте, что будет стремиться к цели, осторожно выведывая у мастера его намерения? И разве он, вопреки советам Берты, не решал уже много раз добиться для себя полной ясности, чтобы покончить с этими мучительными колебаниями между надеждой и страхом?.. А чего он добился? Ни того, ни другого.
К тому были свои причины. И приятель Губер как-то вечером, когда они вскоре после ухода Лепы сидели вдвоем в харчевне, сказал Матиасу:
—- Послушай, дружище... С тобой теперь и на самые приятные темы толком не поговоришь. Скажешь тебе одно — а ты другое; просишь у тебя огня — ты подаешь воду. И чего ты мучаешься попусту! Ты ведь не можешь забыть ту девушку, что недавно с нами распрощалась. Так и сватайся же к ней, черт побери! Девушки для того и существуют на белом свете! По-моему, нет ничего проще.
Матиас посмотрел на друга, широко раскрыв глаза. Ему дело представлялось далеко не таким простым.
— Я догадываюсь, что ты мне ответишь,— засмеялся Губер.— По ты ведь не можешь жениться па обеих сразу. Тебе все равно придется выбирать одну из них.
— Но кого?
— Ага-а, подал голос! Ну, тогда еще полбеды.И Губер ободряюще похлопал друга по плечу.— Вели подать еще пива, и мы с тобой попытаемся найти разумное решенье. А то и смотреть на тебя жалко. По ночам корчишься в постели, как раздавленный червяк, и мне спать не даешь. Надо же конец положить этому... Кто тебе больше по душе — Берта или Лена?
— Лена.
— И мне тоже. А что тебе милее — богатство или бедность?
— Гиилтство.
— Мне тоже. Но представь себе, что ты уже добился и Лены и денег, а тут вдруг является разбойник и требует себе часть добычи — либо девушку, либо золото. Что бы ты отдал охотнее? Вообрази себе все это и отвечай.
Но здесь-то и был завязан узел, который Матиас с таким усилием и мучениями пытался распутать! Отсюда и шла борьба между рассудком и чувством, и Матиас не спал из-за нее ночей, корчась, как раздавленный червяк. Перед его главами розникал образ девушки, свежей и чистой, в сердце Матиаса звучал голос, говоривший:
«Это сокровище для тебя! Не упускай его из рук!..» Еще при первой встрече с ней он невольно подумал: «Славная жена из нее вышла бы!..» Но вот он окидывает взглядом трехэтажный дом Виттельбаха или прислушивается к стуку и грохоту обширной, полным ходом работающей мастерской, в голове у него шумит, звенит в ушах, и какой-то вкрадчивый голос нашептывает: «Богатство — величайшая ценность, богатство — это власть, богатство — это почет, богатство — это счастье! Красота увядает, богатство остается...» И оказывается, что он не сдвинулся с места ни на шаг, и борьба начинается снова...
— Конрад,— подперев щеки ладонями, произносит Лутц,— а что ты отдал бы разбойнику?
— То, чем меньше дорожу.
— А если тебе одинаково дороги и девушка, и золото?
— Отдал бы девушку.
— Девушку? Почему же девушку?
— Потому что в таком случае было бы ясно, что мне деньги дороже девушки. Ты сказал, что тебе они одинаково дороги. Но это же глупость, любезный братец, поверь мне и не обижайся! Одинаково дороги они тебе быть не могут; значит, одного из этих сокровищ ты не ценишь по-настоящему, и это сокровище — девушка... Знаешь, Мат и, если ты привяжешься к какой-нибудь девушке всем сердцам так крепко, что это чувство можно будет назвать любовью, второе свое сокровище ты отбросишь, швырнешь его нищему в шляпу и останешься с любимой... Па берегах Рейна я знал одну девушку. Она была богата. Оттого ее и не захотели отдать за меня. Я пошел к ее родным и сказал: «Отдайте мне вашу дочь хоть в одной сорочке, я и за сорочку вам уплачу. Остальное для меня — прах, мусор...» Они вышвырнули меня за дверь... Я и сейчас явился бы к ним с теми же словами, если бы моя любимая не покоилась в могиле... Для меня, Мати, девушка была дороже, чем богатство, которое окружало ее. У тебя же дело обстоит наоборот. Ты жаждешь богатства. Следовательно, девушка не настолько тебе мила, чтобы ты согласился лишиться богатства. Тогда бери его. Я тебя за это не осуждаю. Ты даже, пожалуй, избрал верный путь, Уж лучше богатство, чем не настоящая любовь. В этом случае оно намного дороже. На твоем месте я поступил бы так же. Но ты должен наконец прийти к определенному решению, успокоиться, чтобы по ночам и самому спать, и другим спать давать.
Губер ждал ответа. Но Лутц молча разглядывал свой стакан с пивом — со дна его поднимались пузырьки, теряясь в пене. Глаза Губера вдруг загорелись.
— Мати! — заговорил он снова, и лицо его стало серьезным, а голос зазвучал почти торжественно.— Я теперь знаю твои чувства и поэтому хочу тебе в чем-то признаться. Я открою тебе тайну, которая меня все время тяготила... тяготила потому, что ты — мой друг... Мати, я сам люблю Лену...
Лутц пристально посмотрел на приятеля; он думал, что встретит на его лице плутовское, насмешливое выражение — доказательство того, что Губер пошутил. Но Матиас ошибся: друг смотрел ему и глаза твердым, серьезным и напряженным взглядом.
— Можешь быть уверен, я говорю правду,— сказал Губер.— И если ты до сих пор ничего не знал, ни о чем не догадывался, то ты сам понимаешь, что заставляло меня молчать, скрывать свою тайну. Я не хотел тебе мешать — ты ведь мой лучший друг. И за тобой было право первенства. Я думал так: «Ты, Конрад, уже похоронил одну свою любовь, можешь похоронить и вторую. Было бы низостью посягать на счастье друга». Но теперь, когда я вижу, что моя любовь сильнее твоей...
— Конрад, скажи мне, что все это значит? — закричал Лутц; рука его, опустившаяся на стол, сжалась в кулак.
— Что это значит? По-моему, я говорю достаточно ясно и понятно. Я требую, чтобы мне был открыт путь к сердцу женщины, которой ты не можешь дать того, что могу ей дать я. Эта девушка теперь свободна. Она для меня — высшее счастье, я полюбил ее с первого взгляда, полюбил серьезно, всей душой, и я хочу завоевать ее для себя. А чтобы не было никаких недоразумений, я тебе откровенно, как другу, об этом говорю. Надеюсь, ты меня поймешь и поступишь так, как ты в данном случае должен поступить.
Лутц смотрел в лицо приятелю таким .взглядом, точно тот собирался вцепиться ему в горло.
— Ты, Конрад... ты?..— пролепетал он, заикаясь и широко раскрывая глаза.
— Да, я,—ответил Губер резко, почти неприязненно.— Даю тебе несколько минут, чтобы ты оправился от изумления. Но затем ты должен дать мне честное слово, что с этих пор между тобой и этой девушкой все кончено, все умерло и похоронено.
— Не дам я тебе никакого слова! — крикнул Матпас. Руки задрожали, веки покраснели.—- Ни за что не дам! Это подло с твоей стороны — тайком, за моей спиной питать страсть к этой девушке! От тебя я этого не ожидал! Ты мне не друг, ты гнусный предатель! Эта девушка моя — слышишь? Никто, кроме меня, не имеет на нее прав. И никто не может ей дать больше, чем я! Губер вдруг громко расхохотался.
— Браво, Майт, браво! — воскликнул он и обеими руками провел по волосам друга, словно гладил гриву разъяренного льва.-— Вот было рычанье, любо слушать! Ты, я вижу, хищник, которого раздражать не следует. А так как мне мои руки-ноги все же дороги, то я не стану больше дразнить тебя. Я и так своего добился... Ну, Мати, теперь уж ничего не поделаешь, придется тебе оставить все богатства мирские своим соперникам и свататься к бесприданнице Лене!
Лутц несколько минут смотрел на смеющиеся губы Конрада, потом провел рукой но лицу и пробормотал голосом, в котором как бы слышались далекие раскаты затихающего грома:
— Выходит, ты подшутил надо мной, Конрад?
— Да, так, видно, получается,— насмешливо улыбнулся Губер.— А что мне с тобой было делать, если ты уверял, будто любишь двух девушек сразу? В таких делах ты еще мальчишка, а над мальчишкой можно и подшутить, особенно когда преследуешь благую цель. А тут цель полезная вдвойне — и для тебя и для меня.
— Как так — для тебя?
— Ты только не думай, что я опять шучу. Сейчас с тобой говорит серьезный человек, искренний друг, который хочет тебе помочь, не забывая, однако, и своих собственных интересов. Я знаю, разрыв с Бертой принесет тебе немало трудностей. Девушке будет жалко терять тебя, она, наверное, будет много плакать и долго грустить... Как ты считаешь?
— Очень возможно,— удрученно ответил Лутц.— Ну и что?
— Это, конечно, терзает твое доброе сердце. Из чувства сострадания ты бы, наверное, желал Берту видеть счастливой. Может быть, я ошибаюсь?
— Нет.
— Ну вот, тут-то я и смогу помочь. Я посватаюсь к твоей покинутой невесте.
— Ты, Конрад?
— А отчего бы мне не посвататься0 Пе из лгоб^и, конечно,— моя первая и последняя любовь покоится на берегу Рейна. Но богатеньким мастером я стать не прочь. А теперь, когда ты решил отступить, это для меня сделалось возможным,— почему бы мне не схватить за рога златорунного барана? Тем более что и тебе окая^у услугу... Может, думаешь — Берта за меня не пойдет? Я, мол, не такой видный парень, как ты? Не беспокойся! У Берты выбор уже невелик, а ее родителям я нравлюсь. Да и мой старинный, почтенный бюргерский род безупречен. Как видишь, все в полном порядке. Не хватает только твоего разрешения. По при таком положении вещей, как сейчас, мне нечем о описаться запрета с твоей стороны.
-- Послушай, Конрад, это небось опять какая-нибудь выдумка.
— Да ничуть не бывало! Вот тебе моя рука.
Лутц снова долго всматривался в лицо друга, но Конрад, плут этакий, глядел серьезно, точно святой апостол на стене алтаря. И взгляд его, и выражение лица вполне отвечали тому, что он сейчас говорил.
Да и в самом деле, в словах Губера не было ничего неправдоподобного. Почему бы и ему не стремиться к тем же благам, каких искал Лутц? Почему бы и ему не плыть к той же цели? До сих пор он держался в стороне, так как видел, что другой его опередил. Но теперь Конрад заметил, что его приятель сворачивает с этого пути, и стал надеяться на успех. Чтобы заставить друга побыстрее прийти к нужному решению, он и придумал сегодняшнее хитроумное испытание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45