Горе тому, у кого кроме светлой головы есть еще и зубы и когти, кто на каждый укус готов огрызнуться, кто, терпя удары и пинки, и сам в долгу не остается. Его со всех сторон теснят и жалят тучи оводов. И Майт не сносил все это безропотно. Он отмахивался, он рубил сплеча, он кусался. Но эта постоянная борьба изнуряла и раздражала его так же, как рой слепней может довести до исступления самое сильное животное.
Но вот перед юношей забрезжила еще одна цель, которая словно таинственной силой манила его уйти из семьи, из этой среды. Он стремился изменить свой жизненный путь. Он не хотел оставаться крестьянином, землепашцем.
У Майта были большие способности и интерес к лепке и резьбе по дереву. Еще в детстве он начал своим простым пастушьим ножом вырезать из дерева и коры крошечные дровни и повозки, кораблики и дома, людей и животных — вещицы, которые своим изяществом и точностью изображения вызывали восторг и зависть других ребятишек. Они пытались подражать ему,— это им не удавалось. У Май га повозки катились, люди и животные были как живые; у других мальчишек из-под лезвия ножа выходили лишь неуклюжие обрубки. Майт научился сравнивать свою и чужую работу, это придавало ему уверенность, побуждало стремиться вперед. Его прирожденная любовь к этому труду росла с каждой новой удачей, окрыляла его.
В течение последнего года он вырезал ветряную мельницу, которая могла считаться своего рода маленьким шедевром. Мельница была в то время самым большим и сложным механизмом, какой мог видеть деревенский парнишка. Она всегда давала пищу мыслям и воображению Майта. И вот он после нескольких более простых работ приступил к выполнению своего замысла — построить голландскую мельницу, которая по внешнему виду и внутреннему устройству ни в чем не уступала бы настоящей. И мысль претворилась в дело. В руках у Майта из-под острия его ножа родилось миниатюрное сооружение, где все было совершенством, начиная от крыльев, валов, жерновов и кончая самым последним колесиком. Были на мельнице Майта и двигающиеся фигурки людей: деревянный мельник протягивал руку к мешку с мукой, деревянный батрак сыпал зерно в воронку. При хорошем ветре мелышца, надетая на шест, работала так, что любо было смотреть, и хотя зерна она не молола, по все же перетирала мелкий лесок в превосходную праздничную пеклеванную муку.
Майт с большой гордостью показывал ребятам свое мастерское творение и берег его как зеницу ока.
Странная тоска запала в душу мальчика после того, как он однажды увидел на мызе, в кабинете у барона, стол и шкаф, украшенные причудливой резьбой. Тут были страшные звери, которых Майт и назвать не мог,— звери с мордами хищников и птичьими крыльями; были здесь сказочные люди с рыбьими телами и змеипыми хвостами. Среди диковинных растений и листьев насмешливо гримасничали какие-то рожи — у одних были рога, у других широко разинутые пасти. И все это было сделано из одного только дерева, и до чего же тонко, до чего чисто! Такой тонкости и чистоты работы Майт еще никогда не достигал — в этом он должен был себе с завистью признаться. И в его душе возникло жгучее желание: вот бы и мне уметь делать такие шкафы и столы!
Он вскоре узнал у мызного плотника, где выполняются такие великолепные работы.
— В городе, а то где ж еще!
— А кто может научить так работать?
— Мастера, конечно.
— И они учат каждого, кто пи пожелает?
— Нет, только тех, кого они взяли себе в ученики. Ученик обучается несколько лет. Когда научится ремеслу, делается подмастерьем.
— Кого же мастера берут в ученики?
— Ну, тех, кто им понравится. Это должны быть, конечно, смышленые, бойкие ребята.
— А туда... туда...— Майт покраснел и запнулся,— туда и деревенских парней берут?
Плотник, взглянув на мальчика, засмеялся.
— Ты что, хотел бы пойти к столяру в ученики? — спросил он.
— Очень хотел бы! —- ответил Майт от всего сердца.
— Да, братец, деревенских парней, может, и берут,— сказал плотник с насмешкой,— да разве такому, как ты, баронскому сынку, пристало идти к мастеру в ученики!
Майт закусил губу, но за словом в карман не полез.
— А разве за плугом да за бороной ходить — это ему больше годится?
— Оно, конечно, правильно,— заметил плотник, поглаживая бороду,— да кто тебя из волости отпустит! Ты же должен за отцовский хутор помещику дни отрабатывать.
— А может, попросить его?
— Попросить-то можно, да разве на это посмотрят! Барину нужны работники. Кто тогда за твоего отца дни отработает?
— Найдется кто-нибудь другой.
— И немецкого ты не знаешь. У мастера каждый мальчонка-ученик должен лопотать по-немецки.
— Этому можно научиться.
Плотник опять рассмеялся. Мысль, что Конна Майт,
деревенский парень, будет учить немецкий язык, показалась старику уж очень забавной. Но когда он глянул на глубоко серьезное, пылающее лицо мальчика, увидел в глазах его и вдохновенный порыв и твердую волю, слова пасмешки застряли в горле у человека, и он только пробормотал не то скептическим, не то одобрительным тоном:
— Ну, попробуй как-нибудь сходить поговорить с барином, когда он будет подобрее. Смотри только нос не обожги!
С этого дня Майтом овладела властная мечта, не оставлявшая его ни днем, пи ночью. Он сознавал, что стоит перед таким начинанием, от которого отступиться уже не может; он колебался только в том, с чего и как начать. Но и тут он вскоре пришел к определенному решению.
Прежде всего — это был его первый шаг — он отправился с просьбой к своему барину. Майт сделал это без ведома отца и матери. Его смекалка подсказала ему, что те либо не поймут его стремлений, сочтут их пустым ребячеством, либо ради собственной выгоды не захотят о них и слышать, ибо какой же арендатор отпустит из дому своего старшего сына, крепкого, смышленого подростка, который уже п па отработки м имение ходит! И наконец, Майт рассудил вполне справедливо, что судьба его все-таки в руках у барина,— без него Як и Лийзу ничего решать не могут.
К сожалению, предсказание мызного плотника сбылось — у барина Майт «обжег себе нос». Барин, правда, был хорошо настроен в ту минуту, когда Майт явился пред его светлые очи, но настроение это сразу испортилось, едва он узнал, о чем идет речь. Сперва он сделал вид, будто не понимает робкой и несвязной речи Майта или считает, что мальчишка пьян. Потом барин посмотрел на него так, как смотрят па салаку, насаженную на вилку,— с какого конца начинать ее есть. И наконец, разозлился и стал кричать — как, мол, смеют его беспокоить такими глупостями. Майт опомниться тге успел, как его аудиенция у барина кончилась, и парень очутился за дверью. Надо было еще благодарить судьбу, что его не сволокли на конюшню и не отсчитали ему раз тридцать пять красным по белому. В те времена этой грамоте обучали мужика очень усердно.
Итак, первый шаг Майта оказался неудачным. Ему убедительно разъяснили, какую глупость или, вернее, какое преступление совершает крестьянин, если пытается хоть одной ногой оторваться от помещичьей земли! Крестьянин считался свободным, но свобода бывает разная. Кому спелая ягодка, кому чертополох... У Майта в глазах стояли слезы, но он стиснул зубы и сказал себе: «Если так не удалось, значит, по-другому удастся!..» А как? Да вот об этом надо было подумать. Отказаться от своего замысла,— нет, против этого восставала вся его душа. В минуты, когда мужество его покидало, мелькала у него, правда, и такая мысль. Но потом, когда он оглядывался на всю свою безотрадную жизнь, снова испытывал все мучения, и когда ему вспоминался господский резной стол и шкаф, он преодолевал минутную слабость и опять принимался обдумывать свои планы.
Наконец он принял решение. Оно стоило ему многих бессонных ночей и тревожных дней, но зато было твердо, как гранит, каким бы оно ни казалось ему рискованным.
В один прекрасный день Майт исчез из усадьбы Конна.
Никто не видел, когда он ушел и куда.
Это было осенью, в воскресный день. Хозяева, усталые после тяжелой рабочей недели, в церковь не пошли, поэтому спали допоздна. Когда они проснулись, постель Майта около печки была пуста. Юку и Анни не знали, когда их брат встал, когда ушел. Отец спрашивал у матери, мать у детей — никто о Майте ничего рассказать не мог. Батрачка Кадри, молодая девушка, спавшая всегда очень крепко, ночевала на сеновале; она помнила только, что на рассвете или, может быть, попозже скрипнули ворота, но кто вышел со двора, она не знала.
Сначала в доме решили, что Майт один пошел в церковь, хотя накануне он ничего не говорил о таком намерении. Но так как он к вечеру не вернулся, не пришел и на следующее утро, отсутствовал и весь понедельник, то в усадьбе Конна забеспокоились. Стали расспрашивать о нем в деревне. Никто ничего не знал; в церкви и на дороге, ведущей к ней, никто его ие видел. Начали дома искать — нет ли каких-нибудь следов или примет, указывающих, куда он мог деваться. Оказалось, что он надел свою воскресную одежонку, отрезал от ковриги хлеба добрый ломоть и взял с собой коробку для салаки, разумеется, наполнив ее. Как видно, он ушел, что-то задумав. Но куда? Путь, наверное, был дальний; миновал и вторник, а мальчик все не возвращался. На мызе уже на него гневались, присылали за ним...
Наконец Юку обнаружил еще одну пропажу: из амбара исчезла знаменитая ветряная мельница Майта. Эту мельницу мастер не каждый день надевал на шест, чтобы она молола песок,— это делалось лишь в исключительных случаях, иначе завистливые деревенские мальчишки ее утащили бы или поломали. Майт держал ее в амбаре, в укромном углу. И теперь она пропала! Куда она девалась? Взял ли ее хозяин с собой? По-видимому, взял. Но зачем? Все это казалось крайне загадочным.
В то время как Майта дома всюду разыскивали, он с большим узлом под мышкой и толстой палкой в руке шел большими шагами по незнакомым дорогам, направляясь на юго-запад.
В узелке, кроме скудных припасов, было и еще кое-что — его мастерское произведение, его мельница.
Куда он с нею шел? Нес он ее продавать или, может быть, показывать за деньги?
Нет, воображение уносило Майта гораздо дальше, перед глазами его вставала более значительная и высокая цель.
Чего только не выдумает живой юношеский ум! Какие только фантазии в нем не родятся! И какой отвагой наполняет сердце человека сознание, что он молод, здоров, силен!
Майт шел разыскивать своего «папашу». Своего знатного, богатого, могущественного настоящего отца.
Отец должен был помочь сыну в беде, должен был осуществить его золотую мечту, должен был сделать так, чтобы крестьянский парень, не пожелавший ходить за плугом, мог стать мастером и делать красивые резные шкафы; чтобы барон X. открепил от своей земли здорового молодого крестьянина и отпустил его на все четыре стороны как вольного человека.
Вот к какой цели стремился «деревенский барон», отправляясь в путь!
Когда Майт, уже взрослым человеком, вспоминал об этом своем путешествии, он невольно смеялся, покачивая головой. Через несколько лет ему показалось бы сумасшедшей выходкой то, что сейчас четырнадцатилетний парнишка считал вполне разумным и естественным.
Майт рассуждал так:
Хоть твой отец и барон, он все-таки твой отец. А отцы любят своих детей. Это дело обычное. Даже твой теперешний отец, Конна Як, который, в сущности, и не отец тебе,— и тот тебя любит. По крайней мере, он не делает никакого различия между тобой и Юку и Аяпи, он так же точно растил, кормил, одевал тебя, как и их.
Баре, конечно, тоже любят своих детей» Ведь и это дело обычное. И вот, если ты явишься к этому барину, своему отцу, скажешь ему, что ты его сын, и кое о чем его попросишь, неужели барин не выполнит просьбу своего родного сына? А он может ее выполнить, это несомненно, ибо кто же могущественнее барина? Барину принадлежит все, что ты видишь вокруг, все, к чему ты прикасаешься; барину принадлежат все люди на земле. С барином сам царь здоровается за руку, барин ходит в гости к губернатору. Как барин захотел — так и будет, что он сказал — то закон. И такой всесильный человек — твой отец. Ты был бы глупым мальчишкой, если бы не пошел к нему со своей просьбой. Ты ведь не требуешь многого. Ты же не просишь у него ни мызы, ни хутора, ни мельницы, даже пи копейки денег. Ты просишь только, чтобы он снял тебя с земли господина X. и отправил в город, к мастеру. У господина X. народу достаточно — не все ли равно, одним Майтом меньше или больше! Не останутся же из-за этого его поля не вспаханными, сепо не скошенным, навоз не вывезенным.
А если барон спросит — годишься ли ты в столярные мастера? Ты ведь всего-навсего темный деревенский парень, пальцы у тебя огрубелые, руки неловкие. Что ты тогда ответишь?
Тогда ты вынешь из мешка мельницу, поставишь перед бароном и скажешь: «Я, правда, резных шкафов с львиными головами и рыбьими хвостами никогда еще не делал, но вот, глядите, мельница: в ней есть все, до единого колесика, а мельник и батрак двигают руками, как живые».
Пусть посмотрит на мою мельницу! До господского шкафа ей, конечно, далеко, но пусть-ка попробуют другие мальчишки такую сделать! Мастера ведь с неба не падают! Поучусь несколько лет — всю мызу изукрашу резными фигурками! Пусть мне только дадут выучиться!
Если в сердце барона есть хоть капля отцовской любви, если у него в жилах течет кровь христианина, то он мне ответит: «Майт, сынок, я помогу тебе! Я вижу, ты годишься в ученики мастера. Я напишу твоему барину, чтобы он тебя отпустил в город». И дело в шляпе! Можно вприпрыжку бежать домой...
С такими радужными надеждами «баронский сын» пустился в дорогу. Но человеку, который страстно стремится к чему-то самому для него желанному и дорогому, порой невольно становится страшно, несмотря на то, что он твердо надеется на успех. Майт не знал, откуда и какие могут угрожать опасности его начинанию, и все же у него по временам щемило сердце.
Одну только опасность он представлял себе яспо: барон может оказаться уж слишком злым человеком. Таким же заносчивым, и резким, и жестоким, как их барин и многие другие господа, о которых Майту доводилось слышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45