Но, убедившись, что каморка слишком тесна — на каждом шагу наталкиваешься на стену,— он со вздохом опустился на стул.
— А я тебе говорю — она все-таки тебя любит! — воскликнул он, ударив кулаком по столу.— Я готов себе руку отрубить, голову свою еще раз даю про заклад — мои наблюдения были правильны! А за это время, по-видимому, что-то случилось. То ли она увлеклась кем-то другим, то ли находится под чьим-то влиянием, которое заставляет ее сторониться тебя. Тут дело не чисто — или я уж совсем дурак, еще глупее тебя.
— Ты, Конрад, мнишь себя непогрешимым,— сказал Лутц.— Своим глазам ты веришь больше, чем самой правде, хоть и держишь ее сейчас в руках, написанную черным по белому.
Губер еще раз медленно и внимательно прочел письмо, точно пытаясь между строк вычитать то, чего нельзя было найти в строках. И вот, словно уловив какой-то луч надежды, он воскликнул:
— Но ведь тут же и полслова не говорится о том, что у нее нет к тебе никакого чувства, что она равнодушно отвергает твое предложение. Это мне кажется подозрительным.
Матиас грустно улыбнулся.
— А по моему, ;>то вполне естественно. Она не хочет меня огорчать таким откровенным жестоким признанием — для этого у нее слишком нежная душа. Но из письма ясно, что она не питает ко мне ответного чувства, что все это писала равнодушная рука. Не будем больше строить догадки, мой друг... все кончено.
Слово «кончено» вызвало у Губера новый взрыв возмущения.
— Ты, значит, хочешь просто примириться с таким решением и молча сойти со сцены? — вскричал он.— Ну знаешь, я бы так ни за что не поступил!
— А что бы ты сделал?
— Во всяком случае, я постарался бы немеделнно с пей встретиться и заставил бы ее признаться в том, чего она иедоижаривает в письме. У женщин ведь иногда бывают причуды и странные мысли, под влиянием которых они приходят к роковым решениям, а потом и сами жалеют. Может быть, тебе удастся переубедить ее. Во всяком случае, попытаться ты должен, и я уж позабочусь о том, чтобы это обязательно устроить.
— Я все сделаю, как ты велишь: мне жаль терять ее,— ответил Лутц с такой грустью, что Конрада точно ножом по сердцу резнуло.
— Что ты мне посоветуешь?
Губер с минуту подумал.
— Послезавтра воскресенье. Напиши ей сегодня же и пригласи ее в воскресенье погулять. Вы можете совершить прогулку за город: среди природы такие вещи удобнее всего обсуждать — так говорят люди сведущие... Бывает у нее по воскресеньям свободное время?
— Наверно, бывает — она в первом письме писала, что ее господа сейчас за границей и приедут только в конце месяца.
— Отлично. Итак, мой первый приказ: постарайся послезавтра с нею встретиться. Не удастся тебе самому поправить дело — можешь всегда рассчитывать на мой совет и помощь. А теперь — выше голову, Мати! По-моему, не все еще потеряно.
Они отправились домой. Только по дороге Лутц ответил па последнюю фразу товарища.
— Надежды у меня слабые,— сказал он.— И знаешь, что я решил? Я скоро начну собирать свои пожитки, И наша мастерская, и весь этот город мне опротивели. В доме у меня есть враг, который даже за одним столом со мной сидеть не хочет,— сегодня, во всяком случае, ее место пустовало... а с тех пор, как это письмо словно жжет меня, я весь Таллин ненавижу, он для меня точно пустыня, где я терплю голод и жажду. Так прочь же отсюда, и чем скорее, тем лучше!
Губер ничего не ответил. На месте Матиаса он чувствовал бы то же самое. Когда они подходили к дому Вит-тельбаха, Губер спросил:
— После того крупного столкновения Берта с тобой больше не разговаривала и не писала тебе?
— Нет, гордость ей не позволяет. Да так и лучше. Я бы только хотел, чтобы она не питала ко мне такой ненависти. Это меня угнетает — до сих пор я врагов не имел..
Отослав письмо девице Паю, Матиас стал с замиранием сердца ждать воскресенья. В субботу он весь день со страхом ждал, не придет ли письмо с отказом, но его, к счастью, не было. Матиас и Лена Должны были встретиться в Кадриорге и, если осенний день окажется погожим, пройтись пешком в Козе.
Молодая девушка пришла. Матиас еще издали увидел ее фигурку, узнал ее походку, и сердце у него забилось учащенно, как будто подступив к самому горлу.
По виду Лена Паю за короткое время превратилась в настоящую горожанку. Теперь она была в шляпе и перчатках, причесана по моде, в руках держала зонтик. Она совсем не походила на ту девушку в платочке и финских ботинках, с узелком в руках, которая около трех месяцев назад в Детском парке стояла перед Матиасом, спрашивая, как пройти к мастеру Виттельбаху. Лутц невольно удивился тому, что она так свободно себя чувствует в этой новой оболочке. Глядя на молодую даму, приближавшуюся к Матиасу легким, быстрым шагом, никто бы не подумал, что она провела детские годы в бобыльской лачуге, а потом все время жила в деревне; девушка, которая сейчас протягивала Лутцу свою маленькую руку, обтянутую черной перчаткой, была красивая, изящная барышня из лучшего городского общества.
Оли молча поздоровались и, так как у обоих щеки залились густым румянцем, чуть даже отвернулись друг от друга. Они обменялись несколькими малозначащими словами лишь после того, как прошли рядом сотни две шагов наугад, не выбирая направления. Но потом разговорились с тем оживлением, которое иногда помогает людям, испытывающим неловкость, выбраться из затруднительного положения. У них вдруг нашлось столько тем для беседы, что они стали беспрерывно перескакивать с одной на другую без вел кой связи, даже не давая себе труда хорошенько разобраться в словах собеседника. Говорили они, конечно, о самых обыденных или посторонних вещах, но „в таком тоне, словно было это бог ведает что такое.
Иногда они искоса посматривали друг на друга, старательно избегая встречаться взглядами. Когда девушка овладела собой и внезапный румянец исчез с ее лица, она показалась Матиасу как будто повзрослевшей, более зрелой, по сравнению с тем, какою он ее видел в последний раз. У рта ее иногда появлялась какая-то маленькая трепетная черточка, нарушавшая мягкие, нежные линии губ, а во взгляде сквозила то глубокая задумчивость, то скрытая тревога.
— Вы с охотой пришли сюда, госпожа Паю? — неожиданно спросил Лутц.
— Вполне,— спокойно ответила Лена.— Я ведь все время сижу дома, да еще без дела, а это скучно.
Потом она стала говорить о скором приезде своих хозяев, которых ждали недели через две, и вскоре свела разговор на недавнюю поездку Матиаса в деревню; при этом подробно расспросила, в каких поместьях Матиас побывал, далеко ли они находятся, как туда ехать, кто их владельцы и какие работы Матиас там выполнил.
Эта беседа, несколько принужденная, но все же дававшая им живую радость и наслаждение, продолжалась всю дорогу. Правда, у каждого сердце щемило при мысли о подлинной причине их сегодняшнего свидания, но оба, видимо, старались оттянуть объяснение до более подходящей минуты, утешая себя тем, что время еще терпит. Казалось, им сейчас просто было отрадно побыть вместе, близко друг к другу, и они боялись нарушить эту радость, заговорив о чем-либо серьезном. Не уславливаясь, куда же, собственно, идти, они, пройдя через Кадри-орг, вышли к берегу моря и вскоре очутились у реки Пириты.
— Переправимся на тот берег? — спросил Матиас.
— Я не прочь,— улыбнулась Лена.
— Могу я вам предложить покататься по реке?
— Благодарю вас, с удовольствием.
Когда они переправились па пароме на ту сторону, Лутц с беспокойной суетливостью выбрал одну из стоявших у берега небольших лодок и принес из харчевни закусок и напитков на дорогу. Девушка села у руля, Матиас сделал несколько сильных взмахов веслами — легкий челн быстро заскользил вверх по реке, к рощам Козе.
Был теплый ясный сентябрьский день. Рассеянными, неяркими лучами солнце лениво ласкало зеленоватую мерцающую гладь моря, темное зеркало реки и лес по обеим ее берегам, испещренный багрово-ржавыми пятнами. В воздухе не было ни тумана, ни пыли, он до самого горизонта был чист и прозрачен, и даже наиболее отдаленные предметы вырисовывались резкими контурами; в полуразрушенных стенах монастыря можно было пересчитать чуть ли не каждый камень, а маленькая мыза Козе глядела из-за деревьев в реку точно на картине, до которой, казалось, можно дотронуться рукой. Чем дальше плыла лодка, тем выше и живописнее становились поросшие лесом берега, тем бурливее текла река в своем ложе, окаймленном скалами.
Спутники молчали. Их легкая беседа постепенно замерла, лица стали серьезными. Они глядели вокруг, каждый порой касался взглядом лица другого, по оба были так погружены в свои мысли, что не чувствовали потребности говорить. Их уста сковывало сознание, что неизбежная минута приближается, и они готовились ее встретить.
Чем больше ослабевали путы неловкости, связывавшие их, тем свободнее смотрели они друг на друга, и каждый подолгу задерживался взглядом на лице другого. Матиасом внезапно овладело волнующее чувство, которое он уже испытал, когда в первый раз сидел возле этой девушки и слушал рассказ о ее бегстве. Это чувство, властно переполнявшее все его существо, зажигавшее кровь в его жилах, соединявшее в себе и духовное и физическое влечение, сейчас снова заставило его подумать: «Прекрасная жена вышла бы из этой девушки!» Он и сейчас не отдавал себе отчета — какие именно черты в ее облике породили в нем это радостное и страстное влечение: то ли эти глаза, глядевшие с дотской искренностью, чистые, как вода родника, то ли сияющее свежестью лицо, то ли маленький рот, сулящий полноту жизни и счастья или волнующая чувства высокая девичья грудь. Матиасу вдруг подумалось: за то, чтобы эта девушка отдала свою жизнь ему, ему одному, стоило заплатить ценою собственной жизни, да и этой цены было бы мало...
Он порывистым движением поднял весла в лодку.
— Лена, почему вы не хотите стать моей женой? Он и сам был почти испуган своим резким вопросом.
А Лона застыла, безмолвно глядя па него.
— Я хочу знать, почему вы настроены против меня,— продолжал Лутц, как ему казалось, спокойнее и мягче; но голос его все же звучал так сурово, будто его сердце сжимал затаенный гнев.
— Я... против вас? — повторила девушка, выпустив из рук руль; она хотела еще что-то сказать, но словно внутренняя сила сковала ей язык. Матиас заметил, что она стала такой бледной, какой он еще никогда ее не видел.
— Вы последнее время относитесь ко мне с неприязнью...— Матиас бросал отрывочные фразы, не спуская глаз с лица девушки.— Ведь сначала мы с вами хороню относились друг к другу... Мне казалось — мы лучшие друзья... я считал, что вы ко мне расположены... я и думать не мог, что вы дадите мне такой ответ... что с вами случилось за это время?
— Я и сейчас к вам отношусь хорошо... мы и теперь друзья,— тихо ответила Лена; голос ее был таким же мягким, умоляющим, как и взгляд.
— Но такая дружба мне совсем не по душе! Я надеялся на большее, я желал большего. Для меня эта дружба все равно что голод... Лена, вы кого-то полюбили? С кем вы познакомились за это время? Молодая девушка отрицательно покачала головой.
— Я ни с кем не познакомилась, вернее — ни с кем таким, кого могла бы полюбить.
— Это правда?
— Да, правда.
Это «да» Лена произнесла так уверенно и искренно, что Матиас с облегчением вздохнул.
— Тогда объясните мне, почему вам кажется, что вы не будете со мною счастливы. Мне думается, я далеко не самый дрянной человек на свете. Руки у меня сильные, здоровье крепкое. Злым меня тоже назвать нельзя, насколько мне известно...
— Но ведь вы обручены, господин Лутц, вы не свободны!
При этих словах по лицу Матиаса словно скользнул яркий луч.
— И ото единственная причина? — спросил он с радостным нетерпением.— Вы еще не знаете, что я порвал со своей невестой?.. Нет, Лена, я свободен, я совсем свободен. Там все давно покончено.
Лена покачала головой.
— Мне трудно этому поверить. Жених с невестой иной раз и поссорятся, но не расстаются же они из-за этого насовсем. Кто из них решится причинить другому горе? Барышня Виттельбах любит вас, господин Лутц, любит всей душой — я это знаю... я сама видела...
— Теперь уже не любит... теперь она меня ненавидит — этого вы видеть не могли,— ответил Матиас.
— И вы думаете, что она счастлива в этой своей ненависти? Она ненавидит вас за то, что вы от нее отказались. Но стоит вам к ней вернуться — и ненависть обратится в любовь... Господин Лутц, я не могу взять на душу такой грех — допустить, чтобы из-за меня человек всю жизнь был несчастен. Это первая причина.
— А вторая? — спросил Матиас, глядя себе под ноги.
— Вторая та, что я и вас не хочу лишать счастья. Я ничего не могу вам принести с собой, решительно ничего. А подумайте, что вы потеряли бы из-за меня? Все свое блестящее будущее! Этот грех % тоже не в силах совершить. Я не смогу вынести тех сожалений, которые потом неизбежно проснутся в вашем сердце. Я буду всю жизнь себя упрекать: смотри, вот что ты наделала! Подумай, кем бы мог стать этот человек, если не женился бы на тебе, если бы ты оказалась достаточно правдивой и благоразумной, чтобы отвергнуть его предложение!.. Человек под влиянием порыва и сам не знает, что делает. Но тем горше ему потом,..
Казалось, девушка говорила сейчас слова, которые дома заучила наизусть,— так плавно они лились, несмотря на все ее волнение. Поэтому они и не производили на Матиаса сильного впечатления, они звучали в его ушах как-то холодно, бесстрастно, неискренно. Или же, может быть, собственные переживания настолько захватили его, что он перестал понимать все остальное и ничто не казалось ему убедительным?
— Сожалеть я пи о чем не буду, этого вам не надо опасаться, душой своей клянусь,— ответил Матиас.— Я никогда ничего не делаю под влиянием порыва; и с Бертой Виттельбах я расстался и с вами стараюсь сблизиться совсем не потоку, что повинуюсь минутному увлечению. Все это плод долгой борьбы и трезвого размышления. Женившись на вас, я был бы во сто крат вознагражден за то, что я теряю, отказываясь от Берты Виттельбах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45