скребница — металлическая пластинка с приклепанными зубчатыми ребрами, проводя щеткой по этим зубцам, освобождаешь ее от пыли и лошадиной перхоти; тряпка — чистая и обязательно мягкая.
Ошибается, кто думает, что все дело в усердии. Одного усердия мало, нужно еще умение. Конечно, можно в конце концов и без особого умения вычистить лошадь, но времени потребуется очень много, таким временем боец не располагает.
На первую уборку каждому новичку придали старослужащего, то есть бойца второго года службы, чтобы показал новобранцу, как нужно чистить лошадь.
Мне повезло. Мой наставник очень хотел как можно лучше научить меня.
— Смотри внимательно,— сказал он мне и дальше каждое свое указание подкреплял действием.— Щетку надеваешь на правую руку, скребницу на левую. Выноси правую на полный замах, веди щетку сверху вниз и прижимай плотнее к шкуре лошади. Перед тем как сделать следующий замах, проведи щеткой по скребнице, и так каждый раз. Смотри!
И замахал руками так быстро, что стали они похожи на крылья ветряной мельницы в сильную бурю. Не сразу, понятно, но со временем и я научился так же проворно орудовать щеткой и скребницей. Заканчивая чистку, надо было еще протереть тряпкой под мышками и в паху. Как это делается, он мне тоже показал.
Чистка продолжалась час. Затем каждый вел свою лошадь на водопой, потом в стойло, задавал ей мерку овса, а когда она съедала свою порцию, задавал ей сена. Вся процедура уборки едва укладывалась в полтора часа. И повторялась такая процедура три раза в день: утром, в. середине дня перед обедом и вечером перед ужином». Из эскадронного начальства чаще других' появлялся у коновязи помощник командира эскадрона по строевой части — сокращенно помкомэск — Рюхин, рослый краснощекий здоровяк, несколько тяжеловатый для своих тридцати лет, с правильными чертами лица и строгим пронизывающим взглядом. Помкомэска Рюхина даже старослужащие побаивались, и, когда он проходил вдоль коновязи своей грузной,
чуть вразвалочку походкой, все разговоры тут же стихали, а щетки и скребницы так и мелькали в воздухе.
Помкомэск Рюхин был самым требовательным человеком из всего эскадронного начальства, особенно если сопоставить его с веселым и лихим комэском Долгополен-ко. За малейшую провинность или даже нерасторопность Рюхин наказывал строго. Войдя в спальню, он мгновенно схватывал взглядом неряшливо заправленную койку; проходя мимо оружейной пирамиды, словно угадывал недостаточно тщательно вычищенную винтовку. Но предельно жесткой становилась его требовательность у коновязи. Редкий день не показывался он там во время уборки лошадей.
В один из холодных октябрьских дней помкомэск Рюхин появился у коновязи, когда чистка лошадей уже вот-вот должна была закончиться. Завидев Рюхина, все бойцы веселее заработали щетками. И только незадачливый Иванушкин не заметил ничего. Он ужасно замерз, стоял неподвижно и дул в кулачки, пытаясь согреть озябшие руки.
Рюхин остановился возле Иванушкина и какое-то время молча смотрел на него. Потом спросил негромко, но строго:
— Ты чего стоишь?
Иванушкин испуганно вскинул голову, задрожал и покрылся холодным потом.
— Чего стоишь? — еще строже повторил Рюхин.
— Холодно... товарищ командир,— чуть слышно пролепетал Иванушкин.
И без того румяное лицо Рюхина налилось кровью. Брезгливо оттянув полные губы, он произнес с гневом и даже с отвращением:
— Да погибнет в мирное время боец, который замерзнет у коновязи возле живой лошади!
И, заметив, что стоящий неподалеку Петр смотрит на него с изумлением, смешанным с испугом, добавил, как бы поясняя:
— Такой боец на войне опаснее врага!
Тогда жестокость Рюхина показалась Петру не только неоправданной, но и просто возмутительной, а требования, предъявляемые помкомэском к бойцам, он счел чрезмерными.
И только много лет спустя до сознания Петра дошло, что помкомэск Рюхин был значительно проницательнее остальных военных начальников, и если не предвидел, то предугадывал, что приближается большая война, и понимал, насколько
жестокой она будет и какого неимоверного напряжения всех сил потребует от каждого бойца и командира.
Как это ни грустно, приходится признать, что тогда большинство командиров, не говоря уже о рядовых бойцах, этого не понимали. С тем, что война с классово враждебными государствами (тогда бытовала формула: капиталистическое окружение) неизбежна, в общем-то, соглашались, но почему-то представляли, что будет она где-то в неопределенно-отдаленном будущем. И война эта, конечно, закончится быстрой нашей победой. А как могло быть иначе?.. Уж если мы отбились от полчищ белогвардейцев и интервентов и завершили победно гражданскую войну, победили разутые и раздетые, голодные и плохо вооруженные, то теперь нашей славной и могучей Красной Армии уж и подавно никакой противник не страшен.
Не надо забывать, что в ту пору символом веры в армии, да и во всем нашем обществе, был постулат: «Ни одной пяди чужой земли не хотим, но и своей земли ни вершка не отдадим». Все были убеждены, что если и придется воевать, то только на территории противника. А в одной весьма популярной песне тех лет так прямо и утверждалось: «...врага разгромим малой кровью, могучим ударом». Поразительный пример если не слепоты, то самое малое — близорукости!
В мире становилось все тревожнее. Набирали силу нацизм в Германии и фашизм в Италии. В пограничной с нашим Приморьем Маньчжурии хозяйничали японцы. Хозяйничали беззастенчиво и нагло, то и дело провокационными наскоками и вылазками проверяя прочность наших дальневосточных границ. Опасность — грозная, смертельная — нависла над нами, а мы тешили себя мажорными песенками.
Словом, Рюхин значительно опередил свое время. Но этого не понимали ни командиры — его сослуживцы, ни тем более подчиненные ему бойцы.
Вполне понятно, что бойцы и младшие командиры Рюхина не любили. И даже не уважали, а только боялись. Так же поначалу относился к нему и Петр.
Еще в карантине Петр получил первое повышение по службе. Команда, в составе которой он прибыл, стала именоваться первым взводом; командовал им помкомвзвода Устьянцев.
Здесь Петр Николаевич почел нужным сделать пояснение:
«Сперва непонятно было: командует взводом, а именуется помкомвзвода? Потом уже разобрались: одно дело — должность, другое — звание. Звание можно было определить по петлицам, точнее, по знакам различия, укрепленным на петлицах. Специальный плакат был вывешен в красном уголке эскадрона для обозрения и изучения. На нем были изображены знаки различия всех воинских званий — от самого низшего до самого высшего.
Знаки различия имели форму геометрических фигур.
Треугольники — младший начальствующий состав. Один треугольник — помощник командира отделения, два треугольника — командир отделения, три треугольника — помощник командира взвода, четыре треугольника — старшина.
Квадраты — средний начальствующий состав. Один квадрат — командир взвода, два квадрата — помощник командира эскадрона (роты), три квадрата — командир эскадрона (комэск), четыре квадрата — командир отдельного эскадрона.
Прямоугольники — старший начальствующий состав. Один прямоугольник — командир батальона, два прямоугольника — помощник командира полка, три прямоугольника — командир полка.
Ромбы — высший начальствующий состав. Один ромб— командир бригады (комбриг), два ромба — командир дивизии (комдив), три ромба — командир корпуса (комкор), четыре ромба — командир армии (командарм), или член Реввоенсовета СССР.
Как правило, звание соответствовало должности. Но иногда случалось, что полком командовал комбриг (один ромб на петлицах), а иногда, наоборот, у командира полка на петлицах было всего два, а не три прямоугольника, то есть по званию он был помкомполка. При таком несоответствии, обращаясь к начальнику, называли его в первом случае «товарищ комбриг», а во втором — «товарищ командир полка». Правило это соблюдалось неукоснительно, и мы тоже именовали своего начальника помкомвзвода Устьянцева (три треугольника на петлицах) не помкомвзвода, а «товарищ командир взвода». Взвод состоял из четырех отделений. И вот командиром первого отделения назначили Петра. В числе прочих под его начальством оказались Кобчиков и Иванушкин. Кобчикову
Петр был рад: Семен хоть и язва, но малый проворный и мастер на все руки. А вот Иванушкину Петр не обрадовался: командир отделения первый ответчик за каждого бойца, а с этаким бойцом хлопот не оберешься.
Предчувствие не обмануло Петра: не в добрый час пересеклись их жизненные дорожки. Но об этом будет рассказано в свое время. Пока же именно Иванушкину был обязан Петр первой своей осечкой на хлопотном командирском поприще.
Занимались на манеже. Отрабатывали седловку и посадку в седло. Первое отделение выстроилось в одну шеренгу, каждый держал свою лошадь под уздцы. После того как удалось более или менее сносно выровнять строй, на что ушло немало времени, Петр вызвал из строя Иванушкина. Именно его потому, что у Иванушкина была самая низкорослая лошадь.
Петр показал, как правильно опускать седло на спину лошади, до какого предела затягивать подпруги, как подгонять стремена по росту,— словом, все премудрости седловки. Потом проверил, как поняли, как выполнили. Оседлав лошадей, стали отрабатывать посадку. Сопровождая каждое свое движение пояснением, Петр несколько раз садился на Выдру и соскакивал с нее. После того подал общую команду: «Садись!» Все, кроме двоих — низенького Иванушкина и толстощекого увальня Петухова,— довольно ловко выполнили команду. А вот у этих двоих ничего не получалось.
Иванушкину старания было не занимать. Не хватало силенок, а главное — сообразительности и сноровки. Петухов же относился к тому сорту людей, которые всерьез убеждены, что «работа дураков любит и от работы лошади дохнут». Себя он дураком не считал, тем более подыхать не собирался и потому всякое порученное ему дело исполнял так, чтобы, не дай бог, не перестараться.
С Петуховым было проще. Петр подозвал Семена Коб-чикова и поручил ему нерадивого ученика, а Петухову сказал, что если тот до конца урока не сумеет сесть на лошадь, то будет отрабатывать посадку в час послеобеденного отдыха.
Сам же занялся с Иванушкиным. И объяснял ему, и показывал, растолковывая, как надо, ухватившись за гриву лошади, вдеть левую ногу в стремя, взяться правой рукой за луку седла и затем, совмещая рывок руками и толчок правой ногой, вскочить в седло. Иванушкин все понимал, все выполнял
вроде бы в точности, как ему показывали, но, как ни старался, вскинуться в седло не мог.
— Да отталкивайся ты ногой! — кричал Петр на запыхавшегося и выбивающегося из сил Иванушкина.
— Я отталкиваюсь...— оправдывался бедняга.
— Разве так отталкиваются! — уже со злостью выкрикивал Петр.— Смотри, как надо!
И весь свой гневный запал вложил в толчок и, перелетев через низкорослую лошадку Иванушкина, грохнулся о мерз- лую, еще не покрытую снегом, комковатую землю манежа. Кажется, никто, кроме Иванушкина, не видел его позора. Во всяком случае, никто не рассмеялся. Самому же Петру было не до смеха. Забегая вперед, скажем, что за два с лишним года кавалерийской службы не один раз приходилось ему падать с лошади и вместе с нею, но никогда он так больно не ударялся, как тогда.
Наступила дальневосточная зима, как ей и положено, со стылой сыростью, с пронизывающими до самых костей, надсадно порывистыми ветрами. Закончился срок пребывания в карантине, и всех новобранцев раскрепили по взводам. Первое отделение, которым командовал Петр, в полном составе зачислили в учебный взвод. Тут и понятно стало, с каким расчетом отбирали новобранцев в первое отделение: самых грамотных — не ниже семилетки; потому и взяли Иванушкина, у которого было даже восемь классов. Одно было сделано исключение — ля Семена Кобчикова, школьное образование которого ограничилось всего пятью классами, но зато он был и с плотничьим, и с кузнечным ремеслом, и немного со слесарным, не говоря уже о том, что заметно выделялся среди всех новобранцев особой ухватистой ловкостью и сноровкой в любой работе.
Здесь Петр Николаевич счел нужным объяснить, что такое учебный взвод.
«Каждая воинская часть (полк или отдельный эскадрон) сама готовит для себя младших командиров. В полку имеется для этого учебный эскадрон, именуемый полковой школой, в отдельном эскадроне — учебный взвод. В нашем эскадроне учебных взводов было даже два. Казалось бы, куда так много младших командиров, но дело в том, что в наш эскадрон на обучение присылали бойцов из всех полков нашей кавалерийской дивизии, потому что в каждом полку имелся саперный
взвод, для которого требовалось подготовить младших командиров. Кроме того, к нам же присылали на обучение бойцов из всех пограничных кавалерийских отрядов Дальнего Востока, каждый из которых также располагал саперной командой. Эти два учебных взвода были выделены из остальных, обучение проходило по специальной программе, с включением специальных дисциплин, как-то: подрывное дело, строительство мостов и дорог, наведение переправ, возведение блиндажей и т. д. Два эти взвода именовались у нас полковой школой». Начальствовал над учебными взводами помощник командира эскадрона Рюхин, которого поэтому чаще называли не помкомэском, а начальником школы.
Всех курсантов (так именовали бойцов учебных взводов) отбирал в школу сам Рюхин. Петр понял это, когда обнаружил, что помкомэску отлично известна его биография.
Как-то после ужина, незадолго до вечерней поверки, Петр сидел в красном уголке и готовился к завтрашним занятиям. Он и в полковой школе остался командиром первого отделения первого учебного взвода, а основная обязанность командира отделения в учебном взводе — обеспечить, чтобы все его бойцы хорошо усвоили все, что им положено изучить по программе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52