Словом, в городе куда как много лиц, кои по рангу не ниже, а выше секретаря горкома. И в то же время все эти высокопоставленные лица — члены партии, состоят на учете в городской партийной организации и как коммунисты хоть и не подведомственны, но все же подотчетны городскому 'комитету.
Хорошо еще, в то время существовал обычай (иначе, пожалуй, не назовешь, так как уставом не оговорено), согласно которому первый секретарь областного комитета партии являлся одновременно и первым секретарем горкома.
И Василий Егорович Инчутин при необходимости умело использовал это обстоятельство. Если по любому достаточно серьезному поводу возникало разногласие между городским комитетом и какой-либо высокой республиканской инстанцией, Василий Егорович, исчерпав все доводы, под конец скромно добавлял:
— Я понимаю, мое мнение для вас недостаточно веско. Я ведь всего только второй секретарь горкома...
После этого, как правило, даже самые ретивые оппоненты находили доводы второго секретаря горкома вполне убедительными.
Беседа началась несколько необычно. Петр первый раз был приглашен к секретарю горкома, до этого дня никогда с ним не встречался, но слышал, что Инчутина побаиваются, что он бывает крут, особенно если заметит, что с ним неискренны, хуже того, пытаются ловчить.
Петр никакой вины за собой не чувствовал, ловчить не было нужды, поэтому пришел он, как говорится, с открытой душой и готов был на каждый вопрос секретаря горкома ответить предельно откровенно. Но такого первого вопроса не ждал.
— Ну как, прижился у нас или еще нет? — спросил Инчутин, пытливо всматриваясь в Петра, и тут же добавил:— Только, прошу, отвечай честно... Ну, что молчишь?..
Петру уже приходилось слышать, что обращение на «ты» было обычным у Инчутина. В данном же случае оно оправдывалось и тем, что по возрасту он вполне годился Петру в отцы.
— Думаю...— сказал Петр.— Хочу ответить честно.
— Это хорошо, что не привык словами бросаться,— одобрил Инчутин.— Облегчу тебе ответ: разобью вопрос по пунктам. Как тебя встретили?
— Хорошо.
— Работой доволен?
— Доволен. Хотя многое надо изменить, потому что пока дело идет не так, как следовало бы.
— Понятно. Но об этом еще поговорим. А сейчас по первому вопросу. Как с жильем?
— Одна комната, она же и кухня. На троих тесновато... Но обижаться не могу. Все так живут, не лучше.
— Это ты верно заметил: многие живут так, пока... А как насчет пропитания? Хозяйка не обижается?
— Совсем наоборот...
И Петр, несколько стесняясь, рассказал, как волочил из самого Ленинграда перину, начиненную продуктами, и каково было изумление всего семейства, когда выяснилось, что в При-ленске все это есть, а мясо, масло и молоко на рынке дешевле магазинных.
— А ты, оказывается, мужик хозяйственный,— улыбнулся Инчутин.
— Теща заставила,— попытался оправдаться Петр.
— И теща молодец,— сказал Инчутин.— По всему видно, ехали на работу, а не на гастроли. Это приятно слышать. Но вот прошло полгода. Какое у тебя теперь настроение?.. Появись возможность завтра уехать? Не сбежать, а по-хорошему, законно, так сказать, уехать?..
— Наверно, остался бы...— ответил Петр после некоторого размышления.— Неудобно перед людьми. Обещал, что многое изменим... Стыдно было бы не сдержать слова.
По-видимому, Инчутин поверил в искренность его слов.
— Не скрою, ты меня порадовал,— сказал он Петру и посмотрел на него как-то по-особенному тепло, вроде как отец на оправдавшего надежды сына.— И тем, что словом своим дорожишь, и тем особенно, что дело свое близко к сердцу берешь... Так вот давай и мы с тобой перейдем ближе к делу. Как и что изменить в твоем цехе и на всем комбинате, решать теперь прежде всего тебе самому. И исполнять тоже.
Сказано было ясно, но Петр не понял. Пришлось Инчути-ну пояснить:
— Рекомендуем тебя директором комбината.
— Как же так?..— растерялся Петр.— А Хомячков?..
— Оставляем в твоем распоряжении. Используй, как найдешь возможным.
Петр был непритворно озадачен. Собственно, удивительного в этом ничего не было. Ему это производство известно лучше, нежели кому другому из работающих на комбинате, чего же странного, если ему и поручают руководство. Трудовая книжка у него хорошая, так что удивляться особо нечему... Но он просто не думал об этом, и для него это неожиданность. К тому же как еще сложатся отношения с наркоматом. Судя по всему, назначить его директором — не нарком придумал.
— Могу не справиться,— сказал наконец Петр.
— Почему? Дела не знаешь?
— В цехе мне все ясно,— ответил Петр Инчутину,— но быть директором предприятия — это совсем другое. Я человек новый, в городе никого не знаю. Я даже не знаю, какого обо мне мнения мой прямой начальник.
— Протеина имеешь в виду?
— Да, его...
— Какое может быть мнение у наркома о директоре? — как бы спросил Инчутин и тут же ответил сам:— Мнение у него одно. Если предприятие план выполняет, мнение у наркома о директоре хорошее, если не выполняет — плохое. Но ему-то выгодно, чтобы мнение было хорошее. Не так ли? Он-то ведь тоже за план в ответе. Согласен?
— Согласен.
— Кстати,— словно бы вспомнил Инчутин,— ты ведь был у него. Помог он тебе?
— Очень даже помог. С его помощью мы оборудовали химическую лабораторию.
— Ну вот видишь. А ты говоришь: «Не знаю, какого он обо мне мнения». О ком плохого мнения, тому не помогают. Будем считать этот вопрос решенным. Теперь о том, что ты человек новый. Это обстоятельство немаловажное. Хозяйственники друг другу помогают. Без этого трудно работать, особенно у нас, далеко от Большой земли. Как именно помогают, ты уже имел случай сам убедиться...
— Протвин помог,— заметил Петр.
— Он и дальше будет тебе помогать. И мы поможем, я в частности. Будет надобность, не стесняйся. А кроме того, директор кожкомбината и сам человек в городе не последний... Это ты тоже не упускай из виду...
Петр вслушивался в каждое неторопливо произнесенное слово, испытывая глубокую благодарность к этому человеку, искренне озабоченному тем, чтобы помочь ему, Петру, осилить выпавшую на его долю ношу. Этот спокойный, неспешный и в то же время предельно доверительный разговор надолго остался в памяти, Петра, можно сказать, он запал ему в душу.
Потом, на протяжении долгой жизни, не раз приходилось Петру встречаться и беседовать с людьми, занимающими высокое общественное положение. Были среди них люди большого, а некоторые и отточенно острого ума, но души такой, как у этого пожилого уже человека с седоватым ежиком волос и словно иссеченным мелкими морщинами, смуглым до темноты лицом, ни у одного из этих высокопоставленных и даже блистательных деятелей не нашел. Может, и была у них душа, но ему не открылась...
Особенно запомнились Петру последние слова Инчутина:
— Первое время будет трудно. А ты не поддавайся. Зубы сцепи, но не поддавайся. Перемогай все трудности, так как, это я как старший тебя предупреждаю, потом будет еще труднее. И к этому ты готовь себя и всех своих людей.
Истинный смысл этих слов Инчутина Петр понял значительно позднее...
Быстротечная северная весна орудовала споро. Растопила снега, просушила землю, и там, где еще неделю назад лежали сугробы, порыв ветерка вздымал уже прокаленную солнцем пыль.
Только могучая река еще спала зимним сном, скованная льдами метровой толщины. Но примыкающие к коренному
берегу проточки уже очистились от льда, и на ближайшие острова путь был открыт.
— Охотой не занимаетесь, Петр Николаевич? — полюбопытствовал как-то Юсупов.
По совести надо бы ответить отрицательно — по пальцам можно было перечесть, сколько раз доводилось выходить Петру на охоту,— но здесь, на Севере, охота почиталась непременным занятием мужчины, и если сказать «нет», то вроде ты и человек неполноценный.
— Баловался в молодости,— несколько уклончиво ответил Петр.
— Я к чему это,— пояснил Юсупов.— Отпросился у меня сегодня немного пораньше мездрильщик Егор Амосов. Сказал — на охоту собрался на выходной. А напарника у него, я точно знаю, нету. Он всегда с Капустиным, мастером из обувного, ездит, а тот приболел малость... Вот, если желаете, скажу я Егору. С ним поедете — пустые не вернетесь. Он все места знает, можно сказать, первый охотник у нас по всему Рабочему городку.
«А что, если действительно...— подумал Петр.— Съездить, проветриться... А то и на заводе, и дома днем и ночью одним и тем же голова забита...»
— А может быть, у него есть уже напарник? — предположил Петр.
— Нет,— возразил Юсупов,— только сейчас с ним говорил. Давайте вернемся, спросим.
Вернулись в отмочно-зольное отделение. Егор Амосов, коренастый сухощавый якут, протирал и смазывал мездрильную машину, работать на которой он только что закончил. Увидев подошедшего директора, Егор Амосов посмотрел на него внимательно, но отнюдь не выказывая никакого любопытства. Сам подошел, сам скажет, зачем подошел...
Разговор начал Юсупов:
— Егор Иваныч, такое дело. Ты сказал, напарника у тебя нет. Вот, привел тебе напарника.
Теперь Егор Иванович посмотрел на директора еще внимательнее.
Петр предупредил вопрос:
— Сразу скажу, напарник я незавидный. Стрелять, правда, умею, но... ружья нет. Не довез, на Большой земле оставил. Да и ружье было неважное. Подумал, если понадобится, так и здесь куплю...
— Хорошее и здесь не сразу купишь,— заметил на это Егор Иванович.
Говорил он негромко, но веско. Немного помолчал, потом предупредил:
— Едем с ночевой. А может, и две ночи пробудем. Тогда вернемся в понедельник утром. Так можно?
— Можно,— ответил Петр, хотя и подумал, что Аля, а пуще того Глафира Федотовна обязательно всполошатся.
— Одеться, обуться потеплее найдется или мне захватить? — спросил Егор Иванович.
— Найдется.
— Тогда хорошо. Ружье и припас я принесу.
Егор Иванович обстоятельно объяснил, где привязана его лодка. Условились точно, когда быть на берегу.
Как Петр и предполагал, домашние дружно ополчились на него. С ночевой!.. Ночи холодные, да еще на воде!.. Да мало ли что может случиться!.. Но ему отступать было некуда. Как мог, успокоил их. Попросил помочь собраться поскорее. Очень мудро поступил. За спешными сборами времени на упреки и наставления не осталось...
Охота удалась настолько, что даже радоваться было вроде бы неудобно. В самом деле, очень уж все просто и доступно...
Приехали, нарубили тальника, изготовили скрадки, притаились в них. Ждали недолго... А потом гуси сами налетали на них... Егор Иванович свалил за вечер трех. Мог бы больше, но выбирал только вожаков, гусынь не трогал. И Петр свалил двух гусей. Даже обидно, что так быстро все завершилось. Ехать домой совсем не хотелось.
Но Егор Иванович и не собирался. Сказал — днем отдохнут, выспятся, еще зорю отсидят и тогда уж поедут домой. Наутро дома будут...
Потом разложили костер. Одного гуся Егор Иванович ощипал, выпотрошил и — в котел. Кроме большого чугунного котла для варева у Егора Ивановича нашелся еще и солдатский котелок. В нем заварили плиточный чай. Очень хорошо поужинали. Егор Иванович оказался и отличным рассказчиком. Говорил не торопясь, отбирая в речь свою слово по слову, но успел рассказать Петру много интересного о старой якутской жизни, о том, как здесь, на далекой окраине, совершалась революция, а вслед за тем полыхала гражданская война...
Когда стемнело и ярко высветились звезды на густо-синем небе, Егор Иванович произнес:
— А теперь спать. Первая вахта моя. А вы ложитесь. Я вас потом разбужу. Сам спать буду.
Помог Петру устроиться поудобнее на ночь, а разбудил его уже после восхода солнца. Укладываясь отдыхать, сказал:
— Чтобы сон отогнать, заварите чайку покрепче. Заварка у меня в сумке. И на протоку поглядывайте. Если начнет лед пробрасывать, меня будите.
И вот сидит Петр на взлобочке у костра. По одну сторону протока, отделяющая остров от коренного берега. Но сейчас она больше похожа на длинное озеро, потому что лишь она очистилась от льда, а главное русло еще сковано им. И у длинного озера белые ледяные берега: верхний вровень с изголовьем острова и где-то километрах в трех-четырех от него берег нижний.
По другую сторону взлобочка курья. Верхний ее конец узкой извилиной врезается в глубь острова, нижний широким устьем выходит в береговую протоку. Курья тоже очистилась от льда. В нее и заплыли вчера на лодке, которая и сейчас стоит на воде, причаленная к вбитому в берег колу.
Солнце уже припекает, так и поманивает растянуться на песке возле костерка. Но он на вахте... Вовсе неуместное здесь слово. От кого оберегаться?.. На всем огромном острове они одни... Просто стыдно будет, если Егор Иванович проснется и обнаружит, застанет его спящим, поэтому надо хлебнуть еще крепкого чайку...
Петр хлебнул чаю и задумался. Конечно, о заводских делах. Свои, личные, можно сказать, в полном порядке. Единственное узкое место — трудная квартира — расшито; настоящая у них теперь квартира: две комнаты и кухня. Случай помог, как с неба свалилось. В Рабочем городке открылась наконец поликлиника, которую строили и оборудовали много лет. Отпала надобность содержать медпункты при отдельных предприятиях. Двух сестер и все медицинское хозяйство забрали в поликлинику, а помещение осталось. Таким образом, не утесняя и не ущемляя никого, директор получил сносную квартиру...
А вот заводские дела оставляли желать лучшего. То и дело докладывали: выдали в цех последний баллон хромпика, на исходе дубильный экстракт, на складе нет ниток такого-то номера, текса такого-то номера и так далее, и тому подоб-
ное... Старожилы утешали: перед новым завозом — а до него уже считанные дни — всегда так... Нет, последний год так! Как только придут грузы и выяснится, сколько чего поступило, немедленно в Москву!.. Самому чтобы выколотить все, что положено, до последнего гвоздя, до последнего мотка ниток... Да и не только за этим: двоильную машину для кожевенного цеха, затяжные и винтовые — для обувного. Пусть это будет последний незадачливый год!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52