И Аля и Петр наивно думали, что едут в Ленинград отдохнуть перед дальней дорогой. Первые дни и были сплошным, хотя порой и утомительным отдыхом.
Аля любила свой родной город и хорошо его знала. И задалась несбыточной целью: показать Петру все, что достойно быть показанным. И за какую-нибудь неделю сумела показать
многое: и Эрмитаж, и Русский музей, и петергофские фонтаны в их тогда еще первозданной красе, и многое другое. Вечерами, когда музеи и выставки закрывались, то бродили по городу, добираясь до Стрелки Васильевского острова, то, перейдя Литейный мост, прогуливались мимо «Стерегущего», то... да мало ли в этом изумительном городе дивных мест, отмеченных печатью своего времени!..
Но такая роскошная жизнь продолжалась всего-навсего одну лишь неделю. А дальше бразды правления твердо взяла в руки Глафира Федотовна.
— Погуляли, и хватит,— сказала она.— Пора за работу.
— Мамочка! — взмолилась Аля.— Работы для нас там много-много припасено. Здесь мы отдыхать настроились.
Глафира Федотовна только рукой махнула.
— Дети, как есть дети!.. Вы куда ехать-то собрались?
— Далеко, мамочка, далеко...
— На самый Крайний Север,— уточнил Петр.
— То-то и оно, что на Крайний,— усмехнулась Глафира Федотовна. Потом сказала дочери уже совершенно серьезно: — Ты не забыла, наверно, как перебивались первые месяцы в Прикамске? То сахару нет, то масла, то хлеба белого... А там, на Крайнем, может быть, и черному рад будешь?.. Ничего ведь не знаем.
— Что об этом говорить, мама? Решили ведь уже, едем. Чего же снова об этом?
— Не об этом, а совсем о другом. Едем в незнакомое место. Какая там жизнь, не знаем. Значит, надо по возможности продуктами запастись.
У Глафиры Федотовны все уже было продумано. Запастись надо крупой разной, белой мукой, сахаром — продуктами, которые не подвержены быстрой порче. И еще маслом надо запастись, а чтобы не прогоркло за дорогу, можно его перетопить.
— Сколько же ты думаешь везти с собой, мама? — спросила Аля.
— Сколько сумеем запасти,— ответила Глафира Федотовна.— Ты думаешь, так легко достать продукты? Не в каждом магазине есть. В лучшем случае в одном найдешь одно, в другом другое. И везде очереди. В руки дают сахару полкило, крупы тоже полкило, муки килограмм. А масла всего двести граммов. Так что много не закупишь.
— Не расстраивайся,— сказала Аля Петру,— мы совместим приятное с полезным. Будем каждый день менять район заготовок и, таким образом, осмотрим весь город.
Но очень быстро выяснилось, что приятного в таком способе заготовок было куда больше, нежели полезного. В магазинах на окраине нужные продукты попадались реже, а потому и очереди там были больше. Рыская из конца в конец огромного города, Петр и Аля тратили много времени и зачастую попусту.
Пришлось ограничить сферу заготовок центральными районами города. Чтобы придать довольно нудной процедуре своего рода спортивный интерес, решили, выйдя из дому вместе, затем расходиться каждому по своему избранному маршруту, а в условленное время встречаться где-нибудь неподалеку и подводить итоги соревнования. Но оказалось, что Петр менее добычлив, и пришлось снова объединить наличные силы в единый заготовительный продотряд.
Отъезд наметили на десятое августа. Дальше откладывать было рискованно: кто может знать, когда прекратится навигация на Лене. Здесь-то, в Ленинграде, тепло, даже жарко, а там, за семь тысяч километров, поди угадай. Нет, лучше уж приехать на десять дней раньше, чем на один день позже.
За несколько дней до отъезда Глафира Федотовна произвела полную инвентаризацию продуктовых запасов, и выяснилось, что Аля и Петр задачу, поставленную перед ними, выполнили более чем удовлетворительно. Всего разных продуктов: муки, крупы, сахару, масла — закупили больше пяти пудов.
Когда все подсчитали, Глафира Федотовна была озадачена. В самом деле: как провезти такую массу продуктов?.. Если обнаружат при посадке или в пути, обвинят в спекуляции. И даже ссылки на Крайний Север вряд ли помогут...
Как же быть?.. Долго думали и придумали. Понемногу рассовали по чемоданам и корзинкам, по два-три килограмма в каждое место. А остальное, весь, так сказать, криминал, замаскировали постельным узлом. Длинные узкие мешочки — Глафира Федотовна целую ночь шила их из плотной бязи — с крупой, мукой, сахаром уложили внутри огромной перины, которая, таким образом, тоже попадала на Крайний Север.
Узел хорошо утянули, и выглядел он не столь уж громадным. К сожалению, вес замаскировать не удалось. Узел получился совершенно неподъемный.
— Сразу догадаются,— махнула рукой Глафира Федотовна.
— Сам буду переносить,— успокоил ее Петр.
Первое затруднение возникло на товарном дворе при сдаче багажа. Когда Петр опустил перину на площадку, весовщик с недоумением уставился на шкалу весов. Попросил Петра снять узел и проверил весы. Потом все повторилось.
Но второй раз Петр снимать узел не стал.
— Сколько? — спросил он весовщика.
— Семьдесят восемь килограммов,— ответил тот, все еще не веря своим глазам.
— Так, наверно, и есть.
— Что же у вас там?!
— Перина и... подушки.
Весовщик поднял очки на лоб и внимательно оглядел Петра с головы до ног.
— Мы всей семьей едем на Крайний Север. Вот мое команд дировочное предписание,— сказал Петр и протянул весовщику свое удостоверение, а вместе с ним две красные тридцатки.
— Кто же станет ворочать такую тяжесть! — воскликнул весовщик.
— Сам буду ворочать,— ответил Петр.
— Тогда неси в багажный вагон,— сказал весовщик. Кажется, главное для него было убедиться, что этот не столь уж рослый паренек все же управится со своей явно неподъемной кладью.
Когда Петр отнес узел, весовщик вернул ему командировочное удостоверение, сказав при этом:
— Я предупрежу проводника. А ты в Иркутске сразу подходи к багажному вагону. И забирай сам свою перину. Так оно будет надежнее.
Из всего увиденного за четыре дня пути в память врезались реки. Кама (сердце дрогнуло, когда родная река осталась позади), Иртыш, Обь, Енисей... Петр, хотя и видел их не в первый раз, восторгался не меньше Али.
В Иркутске выяснилось, что до Приленска можно добраться двумя маршрутами. Первый: пароходом вниз по Ангаре от Иркутска до Заярска, оттуда автомашинами по Заярскому тракту до Усть-Кута, оттуда пароходом вниз по Лене до Приленска. Второй: автомашинами от Иркутска до Качуга на Лене, оттуда карбасами (особого типа плоскодонные речные суда) до Усть-Кута, там перегрузка на пароход и вниз по реке до Приленска.
Для Петра по вполне понятной причине важнее всего
было узнать, сколько в маршруте пересадок, точнее, перегрузок. Выяснилось, и тут и там по три. Но опытные люди в приленском представительстве, когда Петр пришел туда за советом и содействием, сказали, что лучше следовать первым маршрутом.
Пожилой темнолицый якут, один из сотрудников представительства, пояснил Петру:
— Первым маршрутом все известно. По расписанию пароход отойдет из Иркутска, по расписанию придет в Заярск. Там по тракту круглосуточное движение. До Усть-Кута двести двадцать километров — пять часов. С погрузкой, разгрузкой — клади на все полсуток. Садись на пароход по расписанию, будешь в Приленске тоже по расписанию. Все можно точно рассчитать. Вторым маршрутом все не так. Машина на Качуг не каждый день, а как повезет. В Качуге еще хуже. Карбаса отплывают не по расписанию, а когда полностью загрузится вся связка. Может случиться, несколько дней будешь ожидать. И на пароход опоздаешь...
Петр поблагодарил заботливого сотрудника представительства за совет и подробное разъяснение, взял направление в гостиницу (без такового и близко не подходи: все гостиницы и заезжие дома в городе переполнены «под завязку») и помчался на вокзал, где, сидя на узлах и осточертевшей Петру перине, дожидались его Аля и Глафира Федотовна.
С великими трудами и некоторой мздой уговорили кладовщика камеры хранения, оставили вещи и налегке отправились в гостиницу.
Потом Петру доводилось не раз приезжать в Иркутск, а еще потом он много лет прожил в этом городе, обжился в нем и даже полюбил его, но первое впечатление об Иркутске сохранилось совсем не радостное.
Но что было, то было. И чтобы не бросать тень на доброе имя города, надо рассказать, чем не угодил он Петру при первом свидании с ним.
В ту осень полки всех продуктовых магазинов города ломились от... крабов. По какой причине — то ли улов был непомерно велик, то ли заморские покупатели закапризничали — создалось такое изобилие, неизвестно, но аккуратные приземистые баночки с ярко-красными крабами на этикетках заполонили все витрины. Однако же радость, которую должны были испытывать жители города по поводу такого изобилия редкостных деликатесов, в значительной степени умерялась почти полным отсутствием других продуктов. Везде крабы, крабы и только крабы....
В гостиничном ресторане все меню также заполнили крабы во всех видах: бутерброды, салаты, супы и даже котлеты. Аля и Глафира Федотовна ограничились салатом, а Петр, притомившийся на дорожной сухомятке, рискнул заказать котлеты. Решил — вкусно, заказал вторую порцию.
— Вы очень... неосторожны,— заметила ему Глафира Федотовна.
— Вкусно! — ответил Петр и уже из одного упрямства хотел было еще раз повторить заказ.
Но тут решительно запротестовала Аля, и Петр угомонился. А потом, в номере, ему стало дурно. И после этого прискорбного происшествия он долгое время не то чтобы есть — смотреть на крабы не мог без содрогания.
Петру удалось достать трехместную каюту. И он уже предвкушал прелесть путешествия, самого блаженного путешествия из всех возможных, на комфортабельном пароходе по диковато-красивой реке... Но проклятая перина не пролезала в узкие дверцы. Возникло жгучее желание распотрошить утробу перины, но, как представил себе, сколько белых бязевых колбасок вывалится из нее, сразу смирился. И поволок перину на корму, где и пристроился, с трудом отыскав не занятый еще угол.
Заярск встретил их серой пеленой гнуса. Никогда, ни до того, ни после, не видывал Петр подобного. День был погожий, но сумрачная мгла заслонила солнце. Гнусовая нечисть забивалась в глаза, уши, нос, рот, заставляя щуриться, чихать и кашлять. Аля замотала голову и лицо плотным платком, но гнус проникал в каждую щель и терзал беспощадно. Аля не выдержала и заплакала. Петр в растерянности суетился вокруг нее.
Присутствие духа сохранила только Глафира Федотовна. Оставив молодых у окошечка диспетчерской, она отлучилась ненадолго и вернулась с тремя накомарниками. Не только Але, но и Петру не доводилось видывать таких. На голову поверх кепки или шляпы надевался мешок из плотной холстины. С одной стороны мешка прорезано овальное отверстие, забранное частой сеткой, сплетенной, точнее сказать, сотканной из конского волоса. В таком накомарнике душно, но от гнуса и комарья он защищает надежно.
Аля и Петр едва не вырвали накомарники из рук Глафиры Федотовны.
— Потерпите,— остановила она их,— хоть одеколоном протру. Я ведь их прямо с чужих голов сняла.
— Как же это тебе удалось?! — воскликнула Аля.
— Даже в этом таежном краю все продается и, значит, все покупается,— назидательно ответила Глафира Федотовна.
— И дорого взяли?
— Не дороже денег.
Потом уже раскрылся секрет. Только за деньги вряд ли кто-нибудь снял бы накомарник со своей головы. Выручила таежная валюта самой высокой пробы — бутылка спирта, которую запасливая Глафира Федотовна сберегала «на случай» в своей сумке.
До Усть-Кута добрались без особых приключений. Всемогущее командировочное предписание обеспечило им трехместную каюту второго класса. Ленский пароход, белоснежный двухпалубный красавец, был гораздо больше ангарского. На нем и каюты были просторнее, и, соответственно, двери кают значительно шире. И проклятую перину удалось протиснуть в каюту.
Погрузились на пароход поздно вечером. Аля, порядком измотанная шестью часами тряского пути по ухабистому тракту, едва вошла в каюту, как была, не раздеваясь, свалилась на койку. Но Глафира Федотовна безжалостно подняла ее и выпроводила молодых из каюты.
— Плыть, нам сказали, пять дней и пять ночей, надо устраиваться по-домашнему.
Пароход дал протяжный отвальный гудок. Грузно задышала паровая машина, зашлепали по воде плицы, и расцвеченный огнями дебаркадер сперва медленно, потом все быстрее и быстрее стал уплывать назад...
Выйдя на середину реки, пароход развернулся носом вниз по течению и лег на курс. Аля и Петр проворно перебежали на другую сторону палубы — проводить взглядом уплывающую россыпь усть-кутских огней. С мостика донеслась команда:
— Полный вперед!
Ярко вспыхнул прожектор, рассекая ночную тьму и высвечивая кромку высокого правого берега. Палуба слегка дрогнула под ногами, обозначая резко ускорившийся темп движения. Оставленные позади огни убегали все быстрее и наконец разом потухли, заслоненные крутым изгибом берега...
Легли поздно, зато встали рано. Петр охотно повалялся бы еще часочек, но Аля стащила его с койки.
— Марш на палубу! Немыслимая красотища! Грешно проспать такое!..
Пароход шел не серединой реки, а следуя извивам крутого правого берега. Почти отвесная скала, казалось, нависла над палубой. Невозможно было понять, как удерживаются на этой круче деревья: почти от самой воды и до гребня, упирающегося в облака, густо росли ели и сосны, бархатным темно-зеленым пологом застилая откосы берегов. Местами зелень полога вспарывалась ржаво-бурыми или сизо-фиолетовыми глыбами скал самой причудливой формы, напоминающими развалины средневековых замков. А внизу, вдоль самой кромки берега, протянулась широкая полоса разноцветной каменной осыпи.
Уже третий раз выходила на палубу Глафира Федотовна:
— Никак вас не допросишься!..
Быстро позавтракали и снова на палубу. И хорошо, что не промешкали. Пароход приближался к знаменитым ленским «щекам».
Издали они были похожи на огромные распахнутые ворота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52