— Пятый налицо. И подходит по всем статьям. По возрасту годится, образование тоже подходящее, вот только с партстажем маленькая неувязочка — одного месяца не хватает. Ну это пока до места доедешь, и партстаж набежит.
— Ты серьезно? — спросил обрадованный Котлов.
— Этим не шутят.
— А сам ты как?
— Спрашиваешь!
— Тогда завтра к десяти утра в военкомат на медкомиссию. Мы повестками вызываем, но ты приходи так. А повестку я тебе там вручу.
Медицинскую комиссию Петр прошел за несколько минут. Конечно, его признали годным. «Все бы такие были!» — сказал пожилой врач, откровенно любуясь плечистой фигурой Петра.
Военный комиссар, сидевший в центре стола, велел Петру обождать в приемной военкомата. И через несколько минут ему вручили повестку, в которой было указано, что военнообязанный имярек зачислен в учебную команду и обязан явиться в военкомат для отправки в часть такого-то числа к двенадцати ноль-ноль.
В личном его распоряжении оставалось ровно сорок восемь часов. Надо было использовать эти быстро бегущие часы как можно рациональнее.
Прежде всего Петр отправился в наркомат, предъявил там свою повестку заместителю наркома (сам нарком находился на каком-то правительственном заседании), договорился, что сдаст дела главному инженеру. Затем поехал на комбинат, вызвал к себе в кабинет главного инженера и главного бухгалтера и сказал им: первой — что на нее возлагается временное исполнение обязанностей директора; второму — что ему надлежит весьма срочно подготовить акт сдачи-приема дел.
— Я не могу, я не справлюсь! — взволнованно заявила Зинаида Тихоновна, и в ее больших, чуточку сдвинутых к переносью глазах проступил ненаигранный ужас.
— Надо приказ наркомата,— произнес главный бухгалтер.
Петр ответил, что приказ наркомата будет, а время сейчас военное, и поэтому отказываться от поручаемой работы никому не дозволено.
— К тому же временное исполнение обязанностей,— утешил он встревоженную Зинаиду Тихоновну.— Я уверен, директора они быстро подберут.
Напомнив бухгалтеру, что акт должен быть готов к утру следующего дня, Петр отправился домой. Аля еще не вернулась со студии. Глафира Федотовна перенесла известие молча, только чуть побледнела и замкнулась в себе. Спустя несколько минут спросила, что собрать на дорогу.
Петр принялся разбирать бумаги в своем портфеле, Глафира Федотовна готовила на кухне обед. В квартире угнездилось тяжелое молчание. Оно оборвалось только с приходом Али. Она была ошеломлена, расстроена, огорчена и даже разгневана.
— Директоров на фронт не отправляют! — заявила она, выслушав Петра.— Если, конечно, нет особой необходимости избавиться от них...
— Тебе должно быть стыдно за свои слова,—- сказал ей Петр.— Неужели ты не понимаешь, какая пришла война? На фронт посылают лучших.
— И ты ужасно рад, что попал в лучшие!..
— Да,— подтвердил Петр.— Я сам просился.
— Ах сам!.. Теперь мне все понятно! — вскричала Аля, убежала в спальню, упала на постель и разрыдалась.
На следующее утро акт передачи дел был готов, но приказа из наркомата все еще не поступило. И главный бухгалтер отказывался выдать акт для подписи.
— Все равно без приказа акт недействителен,— объяснял он торопившему его Петру.
Незадолго до обеденного перерыва на комбинат позвонили из приемной горкома. Василий Егорович Инчутин вызывал к себе директора комбината. Немедленно.
Двойные двустворчатые двери кабинета распахнулись, и оттуда вышли, продолжая спорить на ходу, двое: оба высокие, плотные, с лысоватыми бритыми головами. Один из них, богатый усами, был председатель Приленского горсовета, прославленный партизан гражданской войны в крае.
— Проходи, ждет тебя,— обратился он к Петру.
Инчутин стоял за столом. Жестом показал на стул напротив себя. Сел сам и кивнул Петру, чтобы садился. Строго посмотрел на него и жестко спросил:
— Дезертировать задумал?
Каких угодно слов ждал Петр, только не этих. Едва не задохнулся от возмущения, но ответить ничего не сумел.
— Сколько надо объяснять, что фронт и тыл едины! Что это не бумажный лозунг, а требование самой войны. Неужели это так трудно понять!..
Это произнесено было едва ли не с отчаянием. И Петру стало ясно, что ни сердиться, ни обижаться он не вправе. И появилась надежда: можно убедить.
— Василий Егорович, я служил в армии... командовал взводом... я там пригожусь. Замена есть...
— Ничего ты не понимаешь,— ответил Инчутин как-то устало,— буду еще объяснять... Сам не знаю, зачем... Мог бы просто приказать... Ты командовал взводом. А здесь ты командуешь полком, да еще особым полком. Слушай, поясню! Наш край — подземная кладовая. Ученые говорят, вся таблица Менделеева. Ты инженер, должен понимать, что такое редкие металлы. Нужны, чтобы сварить сталь для орудий, танков, боевых кораблей. У нас золото, а мы пока живем в таком мире, где золото и на войне нужно. Многие тысячи людей работают в рудниках. Их надо обувать. Нам уже сказано: с Большой земли сапог не ждите. Это понятно: сапоги солдатам нужны. А тех, кто здесь кайлит вечную мерзлоту, обуть должен ты. Понял?
— Так есть же замена, Василий Егорович...
— Не заставляй меня снова серчать. За кого ты прячешься? За девочку только вчера с институтской скамьи. Сам солеными слезами плакать будешь, пока выдашь план... А девчонке разве по силам...
В дверях появился дежурный по горкому.
— Разыскал, Василий Егорыч. Военный комиссар у телефона.
Инчутин снял трубку. Лицо его снова стало строгим.
— Ты, военком, забыл свое место,— не отвечая на приветствие, резко бросил Инчутин.— При чем тут штаб округа?.. Никакого права своевольничать тебе никто не давал. И дать Не может. И штаб округа тоже... А вот как: твое дело сказать — надо десять человек, сто, тысячу! А наше дело сказать тебе, кого брать. Понял?.. Немедленно изыми повестку у директора кожзавода!.. Что Котлов! С Котловым сам разберусь, моя епархия. В последний раз предупреждаю: ни одного коммуниста без моего ведома.
И положил трубку. Поднял глаза на Петра:
— И тебя предупреждаю. Больше не своевольничай.—
Потом как-то сразу обмяк и сказал негромко, вовсе стариковским голосом:— Ну иди, иди с миром. Не обижайся... Думаешь, не понимаю... Сидел бы я тут сам...
Со стремительной быстротой пролетело жаркое приленское лето. В сутках по-прежнему было по двадцать четыре часа, но в это лето их не хватало. В цехах смены продолжались не восемь, а десять, а то и одиннадцать-двенадцать часов. Из дому Петр уходил к началу первой смены и возвращался зачастую вместе с работающими во второй. Не раз вспоминались ему слова Инчутина о соленых слезах...
Раньше обычного подоспели осенние холода. Уже в начале сентября пробрасывало не только мокрый, но и настоящий снег. Все явственнее ощущалось скорое пришествие зимы.
Как-то в середине сентября под вечер субботнего дня Петру позвонил секретарь горкома Котлов. Осведомился о положении дел на комбинате и удивил Петра неожиданным вопросом:
— В баню по субботам ходишь?
— По субботам,— почти машинально ответил Петр.
— Хорошо... Только сегодня, пожалуй, лучше тебе не ходить в баню.
— Почему?
— Завтра у тебя день рабочий. Твоему коллективу выход на разгрузку. Гидрометеослужба грозит резким похолоданием. А на причалах восемнадцать неразгруженных барж. Не успеем разгрузить — уйдут в затон на отстой с грузами. И зимой сотни тысяч пудов возить из затона. Почти сто километров. Зарежем весь городской транспорт... Теперь понятно, почему не стоит сегодня в баню ходить?
— Понятно-то понятно, только...
— Что только?
— Уже два воскресенья цодряд отработали, не говоря о том, что каждую смену часа по два, а то и по три прихватываем. На этой неделе особенно. И вот пообещал я людям, что это воскресенье при любых обстоятельствах — полный отдых.
— Пообещал, говоришь, людям...— посочувствовал Котлов.— Да, это худо, когда приходится обещание нарушать. Но придется. Не твоя вина. Откуда тебе знать, что морозы раньше времени ударят... Собери людей, объясни, люди поймут... Машины подадут к проходной к восьми утра. Сколько человек выйдет?
— В первой смене четыреста.
— На четыреста и машины подадим.
Сбор назначили возле клуба. Когда без пяти восемь Петр пришел к месту сбора, там уже пестрела огромная толпа разношерстно одетых людей. Петр внимательно оглядел собравшихся и с грустью отметил, как мало среди них взрослых мужчин. Женщины, молоденькие девчата, мальчишки... Начальники цехов опросили бригадиров, затем доложили директору, сколько явилось на субботник.
— Где же машины-то? — крикнул кто-то из толпы.
И словно в ответ за углом послышались гудки. Колонна автомашин выехала на площадь, заполнив ее запахом бензина и рокотом работающих моторов, и, развернувшись, остановилась против клуба.
Мальчишки первыми бросились к машинам. После нескольких минут шумливой суеты все погрузились. Просигналив гудками, колонна тронулась. Петр обернулся, чтобы убедиться, что все сели, и увидел стоящую возле него Таню Агафонову.
— И вы на субботник? А малыши ваши как же остались?
— Старушку соседскую попросила посидеть. Как же от людей отставать. Вы сами-то ведь пошли?
— А как я могу не пойти? — удивился Петр.
— А вот Василий Прокопьич никогда на субботники не выходил.
— Вы неправы. Хомячков едет в машине, что перед нами.
— Это уж он на вас глядя...
До пристани было всего около Пяти километров. Девчата не успели даже как следует распеться.
У высоких ворот товарной пристани кожевников встретил немолодой уже, сухощавый человек с красным обветренным лицом и воспаленными глазами. Судя по перепачканному кителю, измятой форменной фуражке и усталому выражению лица, человек этот давно уже не отдыхал в домашней обстановке. Это был начальник товарной пристани.
— Сколько привезли народу? — спросил он у подошедшего к нему Петра.
— Со мною триста восемьдесят восемь человек.
— Триста восемьдесят восемь...— повторил начальник пристани.— Поставлю вас на отдельный участок. Алданцев! — крикнул он, обернувшись к открытой двери караульного по-
мещения.— Отведи на девяносто шестую баржу.— И, снова обращаясь к Петру, сказал со вздохом, как бы извиняясь: — Груз тяжелый. Горючее... Ну да у вас народ заводской, работой не испугаешь, хотя...— и рукой махнул, приглядевшись к «заводскому» народу.— Словом, баржа вся ваша и... день ваш. Разгрузите, и работе конец.
Девяносто шестая баржа — восьмисоттонка — стояла ниже по течению, поодаль от территории пристани. Вся ее палуба была сплошь заставлена металлическими бочками.
— Подходящий груз!..— сказал бригадир раскройщиков, старик Михеич, поравнявшись с баржой.
— Не обробел пристанской начальник, удружил работку,— весело проговорила рослая и дородная Князькова, тяжело ступая по трапу.— Гляньте, бабы, чего катать будем,— спирт!
— Угоришь, однако, с этого спирту, тетя Аня,— засмеялся Юсупов.
— Угоришь не угоришь, а уж закачаешься — это как пить дать,— протянул кто-то из подростков.
— Чего там,— отмахнулась тетка Аня, уверенным рывком опрокидывая бочку набок.— Это нам на одну запалку!
— Не обожгись, Никитишна,— заметила ее товарка Кур-жакова, заглянув в открытый трюмный люк.— Там, в яме-то, добавочка лежит.
— Мы работы не боимся, пущай она нас пужается,— так же озорно ответила тетка Аня и ровными сильными толчками покатила опрокинутую бочку по палубе к трапам.
— Подождите, Князькова! — остановил ее Петр.— Внимание, товарищи! Объявляю распорядок работы. Мужчины работают на барже. Первая бригада выкатывает бочки из трюма. Бригадир Юсупов. Вторая бригада выкатывает с палубы на берег. Бригадир Капустин. Третья бригада, женщины и подростки, разбивается по двое и раскатывает бочки по берегу. Бригадир Князькова. Приступайте. А вы, Федор Михеич,— обратился Петр к старому раскройщику,— завершайте нашу работу. Подберите две пары молодцов поздоровее поднимать бочки и устанавливать их по порядку... Всем ясно задание?
— Ясно,— ответили бригадиры.
И тут Петр заметил предшественника своего, Хомячкова, который, судя по его унылому виду, был сильно обижен, что его обошли вниманием. К счастью, Петр быстро нашелся.
— Вам, Василий Прокопьич,— сказал он Хомячкову,— особое задание. Получите от начальника пристани наклад-
ные, после выгрузки сверите наличие с документами и сдадите начальнику под расписку.
— Понятно! — ответил повеселевший Хомячков.
— Подобрали работников, Федор Михеич? — спросил Петр старика раскройщика.
— Трое есть,— показал Михеич.— Ребята хваткие. Еще одного подобрать, четвертого...
— Четвертый на месте,— ответил Петр.— Поступаю в ваше распоряжение.
— Годится,— ухмыльнулся Михеич.— И четвертый подобрался подходящий...
— Бабы! — раздался громкий голос Князьковой.— Наша бригада промеж мужиков угодила. Докажем, что им за нами не угнаться! Согласны?
— Согласны! Докажем! — закричали девчата и подростки.
— Олюшка! — обратилась тетка Аня к высокой большеглазой девушке в синем комбинезоне и кожаном пилотском шлеме.— Давай оформляй с мужиками договор. Соревноваться будем.
— Почему я? — смеясь, спросила Ольга.
— Потому как самая грамотная, отдел кадров.
— Бумаги нет.
— Чего смеешься? — притворно рассердилась тетка Аня.— Али соревноваться без бумаги нельзя? Эй вы там, на барже! — закричала она во всю силу своих могучих легких.— Наша женско-детская бригада вызывает вас на соревнование.
— Принимаем! — ответили с баржи.
Бригаде установщиков, в которой работал Пётр, скучать было некогда. Бочки надвигались одна за другой, и они едва успевали раскатывать их по местам и устанавливать на торец длинными ровными рядами. Михеич подсчитывал установленные бочки и о каждой очередной сотне сообщал Петру. Когда счет достиг тысячи, Петр оторвался от работы и огляделся.
Согнутые фигуры людей едва видны за упрямо ползущими бочками, и издали вся прибрежная поляна напоминает копошащийся муравейник. Приглядевшись, Петр стал различать лица работающих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52