— Инженеры технического отдела убеждены в обратном. Вы только затянете ликвидацию аварии. Работать без лесов опасно. Могут быть человеческие жертвы.
— Это их доводы. Наши доводы вам также известны. Решайте. Вы можете приказать нам.
Ответив так, Петр покривил душой. Он уже твердо решил ни за что не останавливать начатые работы. Протвин, по-видимому, понял это.
— Приказать легко... В таком деле нужна осмотрительность и еще раз осмотрительность. Как твое мнение, Василий Егорович?
— Ты руководитель, ты должен решить,— строго сказал Инчутин.
— В таком случае прошу совета.
— Совета? — повторил Инчутин.— Это другое дело. Но тогда у меня вопрос к директору комбината. Какая разница в сроках, если работать по вашему способу и,— он кивнул в сторону Протвина,— по вашему?
— Примерно месяц,—. ответил Петр.
— И еще один вопрос. Сколько обуви спецзаказа выпускает комбинат в месяц?
— Тридцать тысяч пар.
— Значит, из-за нашей осмотрительности,— Инчутин подчеркнул это слово,— две дивизии должны идти в бой босиком? Так, товарищ народный комиссар?
Протвин не ответил.
— Чего же молчишь? Ты сам просил совета,— резко бросил Инчутин.
— Хорошо,— после довольно продолжительного раздумья сказал Протвин.— Разрешаю продолжать начатые работы. Но помните, товарищ директор, вы головой отвечаете за последствия!
Петра задела, даже оскорбила эта угрожающая фраза, особенно тон.
— Приступая к работам, не .дождавшись вашего разрешения, я тем самым уже принял на себя всю ответственность, товарищ народный комиссар!
Протвин вспыхнул, но, почувствовав свой промах, сумел сдержаться.
— Разрешили продолжать работы, Анатолий Кузьмич,— сказал Петр механику, вернувшись на завод.
— Вот и хорошо, что не совсем опоздали разрешить,— усмехнулся Анатолий Кузьмич,— а то пришлось бы ставить трубу без разрешения начальства.
Наконец определилось, что ехать в Москву надо немедленно, и ехать именно Петру. Вопрос о поездке возник еще в конце октября, как только стало известно, что из четырех вагонов дубильного экстракта, занаряженных и отгруженных, два уже в пути переадресованы другим заводам. Мотивировалось это выходом из строя всех белорусских и значительной части украинских экстрактовых заводов.
Следовало срочно прояснить обстановку со снабжением комбината на следующий год. Но ехать в Москву в октябре было бессмысленно. Почти все наркоматы и другие центральные учреждения эвакуировались из Москвы, и большинство их в эту пору находились «в пути».
После разгрома немцев под Москвой положение кардинально изменилось. Наркоматы и центральные ведомства возвратились в столицу.
В последних числах декабря Иван Григорьевич Никаноров (так звали нового наркома, который сменил Протвина, ушедшего на фронт) подписал Петру командировочное удостоверение. Перед директором комбината были поставлены две главные задачи. Первая — добиваться, чтобы все выделенные комбинату фонды были реализованы и отгружены с таким расчетом, чтобы успели прибыть в Иркутск до начала навигации на Ангаре и Лене. Вторая — выяснить предельно точно, сколько чего и когда будет отгружено в действительности.
— Первая задача,— сказал нарком, инструктируя Петра перед отъездом,— очень важная, но, к сожалению, выполнение ее от вас зависит только частично, в самой небольшой степени, хотя надо приложить все старания и усилия, весь ум и всю хитрость, сколько имеется. Зато вторая задача целиком зависит от вас. Мы должны точно знать, что будем иметь оттуда, чтобы знать, что надо отыскать здесь.
Коренные жители Приленского края знакомились с современными видами транспорта в обратной последовательности. Прежде всего они увидели самолет, затем автомобиль, а о железной дороге только слыхали, а если кто и видел, то лишь в кино.
Но добираться до Москвы надо было не самолетом (авиация не стала еще повседневной реальностью, а оставалась, так сказать, экзотикой) и не автомобилем (очень уж далеко), а только железнодорожным транспортом. А до железной дороги добирались: летом — пароходом по Лене и Ангаре, зимой — по Амуро-Якутской магистрали — АЯМу. Летом же пространства от Приленска до великой Транссибирской магистрали протяженностью в полторы тысячи километров совершенно непроходимы: дикая первозданная тайга, горы, в распадках меж ними болота, сотни, если не тысячи рек, речек и ручьев. Только зимой, когда все сковано метровыми льдами, прокладывается по руслам рек и речек тракт-зимник. Путь сложный и трудный, с многочисленными перевалами через
отроги горных хребтов, вспарывающих вековечную тайгу.
Протяженность АЯМа от Приленска до железнодорожной станции Большой Невер — тысяча шестьсот километров. Опытные шоферы на надежных машинах преодолевают это расстояние за трое суток. Самые отчаянные удальцы — за двое с половиной.
Петр вознамерился было форсировать АЯМ на заводской полуторке. Но снабженец Василий Васильевич и Анатолий Кузьмич решительно воспротивились: машина слабосильная, к тому же старенькая, да и шофер комбинатовский не годится, в таких серьезных поездках не бывал. Петр попытался настоять на своем. Машина на ходу, работает безотказно. Почему же он не сможет доехать до Большого Невера?
— Да если на то пошло,— сказал ему Василий Васильевич,— чем на такой машине да с таким шофером, лучше пешком — будет безопаснее.
Петр отмахнулся было. Тогда снабженец произнес строго:
— Вы человек приезжий, потому и не знаете, что АЯМ весь костями усыпан.
— Так уж и костями?..
Но Анатолий Кузьмич подтвердил, что на заводской полуторке нельзя в такой рейс.
— Время не терпит! — настаивал Петр.
И тогда Василий Васильевич заверил, что транспорт отыщет скорый и надежный.
И действительно, отыскал. Геологотрест отправлял в Москву какие-то («Шибко секретные»,— сказал Василий Васильевич) образцы руд какого-то вновь открытого месторождения. Вез их самолично главный инженер геологического треста.
— Значит, едем вдвоем?
— Еще двое грузчиков,— уточнил Василий Васильевич.— Они там, в Большом Невере, груз получают...
Петр тут же созвонился с геологотрестом и поехал знакомиться с будущим своим попутчиком — Иваном Кирилловичем.
Иван Кириллович, представительный мужчина лет тридцати пяти, с веселым открытым лицом, которое вовсе не старила аккуратно подстриженная русая бородка, не то в шутку, не то взаправду удивился «юношеству» Петра.
— Сказали, директор комбината, думаю — фигура солидная... И вдруг является мальчик резвый!..
— Да вы и сами-то не в летах.
— Во-первых, я не директор, а всего лишь главный ин-
женер; во-вторых, я уже четвертый десяток добираю, а вы небось только-только второй закруглили.
— Ошибаетесь, уже четвертый десяток распечатал.
— Кой же вам годик?
— Тридцать первый доходит.
— Хорошо сохранились!
На этом фехтование репликами прекратилось, и дальше пошел уже деловой разговор. Иван Кириллович много лет работал на Крайнем Севере («Как окончил Иркутский горный институт, так сразу сюда»), и его советы были Петру не просто полезны, а необходимы.
Он подробно растолковал, как собраться в дорогу:
— Одеться тепло, но не тесно. Чтобы нигде не давило. У меня раз на глазах человек замерзал. А были на нем поверх шерстяной фуфайки стеганка ватная и еще полушубок овчинный. Я велел ему стеганку сбросить, и он сразу отогрелся. Вот так-то. То же самое с обувью. Лучше всего, если добудете оленьи камусы: тепло, легко и ноге приятно. Если нет — валенки, только размера на два больше. Поверх шерстяного носка суконные портянки. И опять чтобы не туго.
Еще спросил Иван Кириллович, есть ли оружие. Узнал, что есть, и сказал:
— Это хорошо... V меня тоже есть.
Выехали на другой день, рано утром. Усаживаясь в кузов машины, Петр не мог не подумать: «Да, это, как говорится, другой коленкор!..»
Новенькая трехтонка, обутая в неношеную резину, задние колеса, кроме того, перевиты цепями; поверх бортов полукружья из сортового железа, на них натянут брезент — и уже не бортовая машина, а крытый фургон. Внутри хоть и не тепло, но все же уютно. На стене кабины крохотная, но горящая лампочка, по бортам скамьи, на полу толстый слой сухой соломы.
В фургоне трое: Иван Кириллович и двое грузчиков.
— А вы почему здесь? — удивился Петр.
— На крыше холоднее.
— А в кабине?
— В кабине шоферы.
— Сколько же их?
— Двое. В такой рейс одному нельзя.
И тут только Петр понял, сколь наивным, а проще сказать, глупым было его намерение отправиться в Большой Невер на заводской полуторке.
— Оделись, вижу, тепло,— похвалил Иван Кириллович.— Это хорошо.
— Кажется, даже чересчур тепло,— ответил Петр.
— Чересчур не бывает,— заметил один из грузчиков.— АЯМ шубу любит.
Петр намеревался вместо зимнего пальто надеть в дорогу овчинный полушубок. Аля пыталась устыдить его: «Как будешь выглядеть в Москве!» Спор разрешил Василий Васильевич. Уже поздно вечером он принес великолепную волчью доху, которая и должна была заменить пальто на все время путешествия. Против волчьей дохи возражений у Али не нашлось.
А поверх дохи — это уже только на рейс до Большого Невера — Василий Васильевич заставил Петра, преодолев его отчаянное сопротивление, надеть еще и постовой овчинный тулуп. Обувка тоже была надежная: валенки с запасом в два размера и на них... высокие кожаные галоши. Это тоже заботы и настояния Василия Васильевича.
Зачем?.. А вдруг лужи... В такой мороз?.. А на станции, может, не один день загорать будет... А потом куда с ними?.. Оставит начальнику станции, он перешлет... В конце концов Петр не выдержал:
— Что вы, Василий Васильевич, так печетесь о моем нежном здоровье?
— Неужто не догадались?.. Устраивает меня нынешний директор, Петр Николаич то есть. Даже вполне. Потому и забочусь, чтобы живой вернулся. А то поди угадай, кого назначат?..
Погода стояла обычная для этого времени. Днем — сорок — сорок пять, ночью — пятьдесят—пятьдесят пять. Ветра, правда, не было, но от этого не слаще. На ходу машины всегда ветер, так что все дело в том, хорошо ли брезент натянут. Геологи люди бывалые — натянуто, как надо. Ну а мороз? Мороз, конечно, есть: от него брезентовая крыша не защита. И не один раз вспомнил Петр добрым словом Василия Васильевича...
Первый привал сделали через шесть часов. В заезжей избе, как и положено на таком тракте, печка топится круглосуточно. Вмазанная в печку плита раскалена докрасна. Иначе нельзя: не у каждого водителя лишнее время в запасе, иной только заскочит, чаю горячего хлебнет и дальше...
Шофер сообщил Ивану Кирилловичу, что проехали триста сорок километров.
— Так пойдет, за двое суток доедем,— обрадовался Петр.
— Дальше так не пойдет,— возразил шофер.— Это пока по ровной дороге ехали, а вот скоро горы пойдут, там шибко не разгонишься...
Петр достал из дорожной сумки снедь, заботливо уложенную Глафирой Федотовной. В сумке было множество кульков и пакетов. Петр отобрал десяток пирожков (помнится, с мясом), вареную курицу и выложил все на стол.
— Не ко времени,— сказал Иван Кириллович.— Всю эту благодать вы спрячьте до вагона. Вот там, в поезде, она нам очень даже сгодится.
— А здесь?
Иван Кириллович улыбнулся:
— Попробуйте откусить.
И тут только Петр установил, что и пирог и курица по твердости не уступят граниту.
— Как же быть?
— Не тревожьтесь. Все предусмотрено. Видите, на плите котелок? Я его только что поставил, но через пару минут он закипит. А еще через пару минут еда будет готова.
Сомневаться в том, что еда будет, у Петра не было оснований (не станет же серьезный человек словами сорить!), но вот как это через пару минут — непонятно...
Меж тем, пока вода в котелке закипала, Иван Кириллович достал из своего рюкзака продолговатый холщовый мешочек, развязал его и, дождавшись, когда вода забьет ключом, быстро сыпанул туда одну за другой несколько горстей некрупных шариков цвета, как показалось Петру, слоновой кости.
— Пельмени,— пояснил .Иван Кириллович.
Ну конечно, пельмени. Их здесь делают впрок и замораживают. Как это Петр не сообразил попросить, чтобы и ему приготовили в дорогу пельмени?.. Правда, пельмени, которыми его кормила иногда Глафира Федотовна, были куда крупнее. Поэтому он сразу и не догадался, что это такое.
— А почему они мелкие? — спросил он Ивана Кирилловича.
— В этом весь смак,— ответил тот.— Пельмень должен быть не больше ногтя. Тогда он быстро сварится, но не разварится.
В котелке снова забило ключом. Иван Кириллович суконной варежкой приподнял котелок за дужку, подержал несколько секунд и снова опустил на плиту. Потом повторил эту несложную операцию, потом еще раз повторил, после чего снял котелок с плиты и поставил его на стол.
— Варить до третьего ключа,— пояснил он Петру.— Вот
еда и готова. И скажу вам, незаменима в дороге. Быстро и сытно. И первое, и второе. И хлеб, и мясо. А кроме того, вкусно. Прошу к столу.— И вручил Петру большую деревянную ложку.
Петр готов был поклясться, что вкуснее ничего в своей жизни не едал, о чем и сказал Ивану Кирилловичу.
— Это хорошо, что понравилось,— заметил тот.— Этими харчами нам довольствоваться всю дорогу.
— Хорошо бы растянуть ее подольше,— весело отозвался Петр, продолжая уписывать за обе щеки.
На третий день еще засветло приехали на станцию Большой Невер. Иван Кириллович был здесь не первый раз и поэтому все переговоры со станционным начальством взял на себя.
Начальник станции, пожилой уже и беспредельно уставший человек, сказал, что ближайший поезд на Москву будет ночью, что билеты он продаст, но вот гарантировать, что приезжие сядут в вагон, не может. Поезда переполнены, и очень часто проводники, особенно на малых станциях, даже не открывают тамбуры вагонов. Он посоветовал обратиться за содействием к военному коменданту.
Техник-интендант второго ранга, которого Иван Кириллович предусмотрительно именовал старшим лейтенантом, сперва и разговаривать не хотел: гражданские пассажиры не по его части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52