Первым прервал его Вакшляк.
— Может быть, пойти выкупаться,— предложил он,— зарядиться, так сказать, бодростью...
— Я бы повалялся еще в палатке,— ответил Петр.
— Извините меня, я совсем упустил из виду, что вам надо отдохнуть... Тогда, с вашего позволения, покину вас на часок.
Петр поднял полы палатки, оставив только заслон от солнца, и теперь легкий ветерок умерял все усиливающийся зной.
Лето на Крайнем Севере жаркое. Петр вспомнил слышанное от кого-то из старожилов: «Летом в Прилен-ске так же жарко, как в Мадриде...»; фраза, правда, заканчивалась в несколько иной тональности: «...Зимой, однако, похолоднее...» Но сейчас под этим благодатным солнцем лютая зимняя стужа казалась не только неимоверно далекой, но как бы и вообще невозможной.
Солнце сегодня самое высокое в году, оно почти достигло зенита. На небе ни единого облачка, и все оно от края до края чистого, глубокого и предельно прозрачного голубого цвета. Белый песок, промытый обильными весенними дождями, сверкает на солнце. Густая тальниковая поросль, тесно обступившая песчаный пляж, одета свежей листвой. Сейчас она сочного зеленого цвета, как молодая, только что пробившаяся травка; позднее мелкие белесые ворсинки покроют нижнюю, исподнюю поверхность листьев и зелень их приобретет сероватый оттенок.
Но это будет позднее, в середине лета, а сейчас всё вокруг, вся природа: и глубокое голубое небо, и прокаленный солнцем песок, и сочная зелень тальника, и гладкая синева реки, и даже струящийся вдали над косогором, разогретый солнечными лучами воздух — все молодо и свежо, все сверкает и блещет.
Из отдаленного леска теперь вместо песен доносились веселые ритмы польки-бабочки, которые вскоре сменились плавным старинным вальсом. «Молодец Аля, что надумала пригласить подругу с аккордеоном»,— подумал Петр и... сладко задремал под плавно порхающую мелодию.
Проснулся Петр от веселого смеха. Веселились стоящие возле него Аля и Катеринушка. Вакшляк стоял поодаль и улыбался: смеяться над директором он не мог себе позволить.
— Мы хотим домой! — заявила Аля.
Петр посмотрел на Катеринушку, та закивала, подтверждая свое согласие с подругой.
А Петру очень не хотелось уезжать с острова, покидать всю эту олагодать. Попытался уговорить милых женщин, но безуспешно.
— А если поставить вопрос на голосование? — грозно произнес он.
— Безнадежное дело, пан директор,— сказал Вак-шляк.— Где вы видели поляка, который бы осмелился поднять руку против женщины?
Пришлось подчиниться, пойти разыскать Василия Васильевича и потревожить его сладкий сон.
Катер высадил их возле электростанции. Подняться выше не позволяли плоты, тесно, впритык перекрывшие всю протоку.
— Вот кто богато живет, о сырье не тужит,— с завистью сказал Петр.
— Дерево растит пан бог,— заметил Вакшляк,— а корову или овцу приходится растить человеку. А возможности человека гораздо скромнее.
Аля пригласила Катеринушку и ее спутника отобедать. Катеринушка поблагодарила и отказалась.
— Мне надо побыстрее вернуться домой,— объяснила она.— Растолкуйте, как ближе пройти к стоянке автобуса.
— Прикажете проводить, ясновельможная пани? — галантно расшаркался Вакшляк.
— Если вы знаете дорогу.
— Мы пойдем вместе,— успокоил ее Петр.— Сейчас будет заливчик, по которому подводят плоты к лесозаводу. Мы пройдем берегом до моста. А там нам направо, вам налево...
— Если вы не соблаговолите зайти к нам,— вставила Аля.
— Нам налево...— сказала Катеринушка и сделала ручкой.
Миновав белостенное кубическое здание электростанции, они вышли к заливчику. Берега его были густо усеяны купальщиками и просто загорающими.
— Почему они не на острове? — удивилась Катеринушка.
— У кого-то нет времени, у кого-то нет лодки,— объяснил Иероним Вакшляк.
Две хорошенькие женщины и аккордеон на плече у одного из их спутников привлекли общее внимание. В меру раздетые девицы, приняв Вакшляка за аккордеониста, заулыбались ему и стали упрашивать подзадержаться и сыграть им что-нибудь лирическое. Иероним отшучивался, не теряя достоинства.
И вдруг с другого берега заливчика донесся пронзительный женский выкрик. Петр, как и все вокруг него, мгновенно обернулся на крик. У самого берега толпились люди. Застыв как вкопанные, они смотрели на середину заливчика...
Из воды показалась тонкая девичья рука и тут же скрылась. Никто из бывших у самого берега не кинулся на помощь, все словно оцепенели. Петр почти скатился с глинистого откоса, изловчился на бегу сорвать полуботинки и кинулся в воду...
Рука всплеснулась над водою еще раз, и Петр успел схватить ее. Перевернулся на спину и, взяв под мышки почти невесомое в воде тело, поднял голову утопающей, стараясь поддерживать ее над водой. Общий шок прошел, и несколько парней бросились вслед за ним, подплыли и помогли вынести девушку из воды...
Катеринушка первая подбежала к ней, показала, как уложить ее, и растолковала обступившим утопленницу парням, как делать искусственное дыхание.
Пока Петр снимал мокрые брюки й рубашку, отжимал их, отыскивал и отчищал от песка и грязи полуботинки, снова одевался и обувался, приехала «скорая помощь».
— Как она? — спросила Катеринушка санитара, когда тот, уложив девушку в машину, усаживался рядом с шофером.
— Завтра на ногах будет,— ответил санитар и захлопнул дверцу.
— Ну вот, теперь вам медаль «За спасение утопающих» причитается,— сказала Катеринушка, подойдя к Петру
— Мне бы сейчас лучше кусок бинта,— ворчливо произнес Петр,— ногу ссадил о какое-то дурацкое бревно...
Он был доволен, можно сказать, горд тем, что не растерялся, проявил должное самообладание и опередил остальных. И ворчливый тон должен был помочь скрыть от окружающих его приподнято-радостное настроение.
От Али не укрылось оживление Петра, каковое она истолковала по-своему, и это задело ее.
Едва переступив порог квартиры, она с наигранным пафосом сообщила матери:
— Мой супруг и твой зять отличился сегодня. Он спас жизнь человеческую, рискуя собственной.
Глафира Федотовна уже успела разглядеть мокрую и мятую одежду Петра и потому спросила лишь:
— Чью жизнь?
— Он вытащил из воды прелестную девушку. Наверно, чувствовал, за кем бросался. Ты только посмотри на него, он до сих пор сияет, как новый гривенник.
— Всякому человеку приятно доброе дело сделать.
— Нет, мама, тут не так все просто...
— А ну тебя...— отмахнулась Глафира Федотовна.— Не морочь мне голову, у меня еще обед не готов. Не ждала я вас так рано...
Аля вышла к соседям, а Петр переоделся и присел с книгой в руках у раскрытого окна, из которого приятно тянуло ветерком.
На волейбольной площадке возле длинного дощатого барака, в котором помещался кожзаводский клуб, собралась молодежь.
— Петр Николаич, идите к нам! — закричали ему с площадки.— Шестого не хватает...
Петр, забыв про ушибленную ногу, проворно выскочил в окно и быстрым шагом направился к играющим.
Веселая и суматошная игра была в самом разгаре, когда раздался густой басовитый гудок электростанции. Шесть часов — конец первой смены.
Петр вышел на подачу и только собрался послать сильный и хитрый мяч, как его окликнули:
— Петр Николаич! Вас зовут из дому. Вон Алевтина Васильевна машет вам рукой из окна.
Оглянувшись на окно своей квартиры, Петр увидел, что Аля, необычно возбужденно жестикулируя, пытается что-то сообщить ему.
— Скорее, скорее! — кричала Аля.— Передают важное правительственное сообщение! Речь Молотова!..
Петр подбежал к окну и заглянул внутрь комнаты. Аля, непривычно растерянная, приникла к репродуктору и напряженно вслушивалась в слова, вылетавшие из круглой черной тарелки.
Глафира Федотовна стояла посреди комнаты, опустив руки. Лицо у нее было окаменевшее, чужое.
— Война...— негромко и глухо сказала она Петру.
Петр находился в приемной Инчутина уже более получаса. Было сказано, что у Василия Егоровича председатель горсовета и управляющий трестом «Лензолото». А ему велено ждать. Всего немногим более месяца прошло с тех пор, как был он в кабинете секретаря горкома в последний раз. Было это вечером того недоброго дня, когда прозвучал по радио голос беды. Сразу после речи Молотова весь партийный актив города без всякого вызова собрался в горкоме партии.
— Мы, весь народ наш ждали этой войны,— сказал тогда секретарь горкома Инчутин,— но надеялись, что она придет в наш дом позднее... Мы не благодушествовали, мы готовились к бою. Мы упорно работали. Но теперь этого мало. Теперь каждому придется работать за двоих, за троих... Многие уйдут на фронт. Тот, кто останется, будет работать за себя и за ушедших...
— Я воевал в гражданскую,— произнес высокий седой человек.— Меня обучили воевать. Мое место там, на фронте».
И еще несколько голосов громко заявили о том же.
— Все вы мобилизованы партией,— строго ответил Инчутин.— Каждому будет сказано, где ему быть... А сейчас все по своим местам. Соберите людей и скажите им: теперь всё для победы! И сделайте так, чтобы до каждого сердца дошли слова партии: «Наше дело правое. Победа будет за нами!»
Петр хорошо помнил, как ждал он, да, наверно, и остальные тоже, еще каких-то слов от секретаря горкома. Но что он мог сказать им еще?..
Через несколько дней ушел из Приленска первый пароход с мобилизованными в армию. В числе их были сорок два рабочих и служащих кожкомбината. Не только семьи моби-
лизованных, но и все свободные от смены пришли проводить их. Отъезжающим дозволили проститься накоротке. Жена строгаля Сергея Агафонова Таня, маленькая, хрупкая, похожая на девчушку, припала молча к нему, и не было, казалось, силы, которая могла бы оторвать ее. После повторной команды: «Становись в строй!» — Сергей поцеловал ее, как ребенка, в голову, бережно отстранил от себя и занял свое место в строю.
На дебаркадер провожающих не пустили. Петр стоял на берегу в толпе женщин и детей. Погрузка закончилась. Отъезжающие заполнили обе палубы. Сергея Агафонова видно было в любой толпе — без малого выше на голову всех остальных. Таня не спускала с него глаз, а по лицу медленно текли слезы. Потом она почувствовала чужой взгляд, обернулась к Петру и посмотрела на него сухими глазами. Взгляда этого Петру не забыть никогда...
Несколько дней Петр провел почти что в смятении. Да, конечно, «каждому будет сказано, где ему быть...». Но ведь могут и забыть, могут и ошибиться, люди же решают, не боги... И он, молодой, здоровый и сильный, к тому же отбывший действительную и знающий армейскую службу, будет сидеть здесь, тогда как его место т а м...
Тем более что с тем же пароходом, на котором потом увезли первую партию мобилизованных, прибыла Петру замена. Да, вполне можно сказать так. Прислали специалиста с образованием, окончившего Московский технологический институт, на должность главного инженера кожкомбината. К тому же женщину!.. Вот это действительно в данных обстоятельствах полноценная замена.
Иначе сказать, теперь имел он моральное право идти, просить, требовать, в конце концов... Но к кому идти?.. К Василию Егоровичу бесполезно. Секретарь горкома достаточно ясно и четко определил свою позицию. Пойти мимо него — все равно завернут к нему, его не минуешь...
В таких терзаниях и сомнениях проходили дни и ночи. Точнее сказать, ночи: днем мало оставалось времени на терзания и сомнения. Новые и новые сложности и трудности сыпались как из рога изобилия... Уходили из цехов мужчины, на их места вставали женщины и подростки. Их надо было обучать, многие из них впервые видели станок... Да и сколько ни учи, разве даст мальчишка ту производительность, то качество, что давал ушедший на войну мастер...
Приходили изредка наниматься и мужчины. Иного по отбытии срока из колонии выпустят, другой заявится откуда-то из тайги или из тундры: все-таки Крайний Север. Здоровые приходили мужики, но первое условие: давай, хозяин, жилье! А где его взять? Уходя на фронт, семью с собой не берут, она остается, стало быть, и квартира не освобождается... Придут, спросят, услышат, что нет, и, понятно, уходят. А со своими квартирами только женщины и подростки...
А несколько дней назад донесся из Москвы первый тревожный отголосок войны. Снабженцы из наркомата сообщили, что экстрактовые заводы, расположенные в Белоруссии, выбыли из строя, и потому в снабжении дубильным экстрактом возможны перебои. Это, понятно, пишется «возможны», читается «неизбежны»...
Словом, работать с каждым днем становилось все труднее и труднее. Но не по этой причине стремился Петр туда, совсем не потому, что здесь стало труднее. Он понимал, что и там он своим появлением погоды не изменит, невелика птица старший сержант... Но оставаться здесь было совестно: стыдно было смотреть в глаза солдатским женам, особенно почему-то той маленькой, хрупкой Тане Агафоновой, наверно, потому, что не забывал, как поглядела она на него, когда провожала своего Сергея...
В таком вот состоянии повстречался он с третьим секретарем горкома Котловым, тем самым, который когда-то подвигнул его выступить со статьей в газете. Сидели рядом на каком-то совещании. Котлов был чем-то очень озабочен. Поделился с Петром. Оказывается, приехал из штаба Забайкальского военного округа бригадный комиссар со специальным заданием — отобрать из партийного актива кандидатов для зачисления на ускоренные курсы политсостава. Котлову поручено заниматься этим делом. А дело непростое. Кандидат должен удовлетворять следующим условиям: возраст — не старше сорока, образование — не ниже среднего, партстаж — не менее двух лет и обязательно отслужить действительную в армии.
И вот оказалось, что удовлетворяющих всем этим условиям не так-то много в городской партийной организации. Не говоря уже о том, что некоторых, вполне подходящих, брать не разрешено — номенклатура обкома.
— Итак,— завершил Котлов свой рассказ,— послезавтра последний срок, а мне надо еще пять человек найти. Хоть из-под земли вырой!..
— Не пять, а только четверых,— ответил Петр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52