Общение с ворами рекомендую прекратить, сделайте это деликатно. Вы начинаете новое дело. Без блатного засилия, без азартных игр и всяких там грязных извращений. Вы меня понимаете? Необходим живой пример не только для Крученого, но и для всей Колымы. Я на вас надеюсь, заключенный Упоров.
– В таком случае, будем считать – разговор состоялся, – Василий Пантелеймонович зябко потер руки. – А у вас прохладно, Остап Николаевич. Постарайтесь уяснить. Упоров: вам предоставлены возможность для досрочного освобождения и поддержка администрации. Уяснили?
Заключенный кивнул, но сказал, однако, о другом:
– Гражданин начальник, разговор о той заключенной, ну, Донсковой, несправедливый. Святая она женщина, гражданин начальник.
Василий Пантелеймонович поморщился. Он не был готов к такому повороту беседы и потому испытывал некоторое разочарование.
– Советую вам контролировать эмоции, заключенный Упоров. – Я чекист, мнение чекиста для меня не пустой звук.
Слова произносились очень жестко, но странное дело, не излучали угрозы, напоминая весенний гром, после которого обычно идет теплый слепой дождик. Зэк это почувствовал, опустил глаза. Так и дослушал Василия Пантелеймоновича, который постукивал в такт своим выражениям розовым ногтем по золотому портсигару:
– Феликс Иванович всегда отличался глубоким проникновением в человеческую сущность. Впрочем, нас это не касается. Увести!
Тот внезапный разговор произошел в четверг перед обедом, а в следующий вторник Упоров сидел на корточках а углу нового дощатого сарая, где с новой весны хранился инструмент бригады, и слушал приглушенный голос грека. Месяц, проведенный им на тюремных нарах, мало изменил внешность Заратиади, хотя вел он себя не так беззаботно, сохраняя во всем располагающую ровность.
Грек задумал побег еще раньше, это был их второй разговор. Выходило, что он пригласил Упорова потому, что тот уже бегал и не повторит ошибок. Опыт нельзя придумать, им можно обзавестись, рискуя жизнью. Вадим имел такой опыт.
– За перевалом, у Седого ручья, нас будут ждать олени, – сказал грек. Тогда Упоров перестал рассматривать бегающих по доскам муравьев и поднял лицо, чтобы лучше видеть Заратиади.
– Дикие?
– Зачем?! Глупость городишь! Ездовые. Шесть голов. При них – два проводника. Люди не только надежные, но и заинтересованные в моей свободе.
– А в моей?
– Мы бежим вместе до самых Афин.
– Занятно. Допустим, мы доберемся до того ручья. Что дальше?
Упоров снова заинтересовался муравьиной возней, даже погонял их пальцем. А грек пересел на старый ящик из-под гвоздей, взял в руку сухую щепку, принялся чертить план будущего побега.
– Вот ручей, через полтора километра – болото.
– Кущаевское?
– Вороицовское, Кущаевское – за Анаднканом. Ты меня, похоже, проверяешь?
Бледное, заросшее черной щетиной лицо было теперь рядом, и когда их глаза встретились, Упоров подумал о шестигранном ломе, что стоял в противоположном углу сарая. Взгляд принадлежал человеку, который не собирается жить спокойно, пока не получит ответ.
«Он действительно хочет убежать, – Упоров улыбался глупым мыслям о ломе. – Но тогда и все остальное может оказаться правдой».
– Нет, Боря, – сказал бывший штурман, немного подумав, – зачем мне тебя проверять? Сам-то ты видел это болото? Оно, знаю точно, непроходимо.
Грек не проявил даже намека на замешательство или смущение, отвечал, как хороню осведомленный о деталях человек:
– В том весь секрет. Тропа есть, ею пользуются дикие олени и один из тех, кто будет нас встречать.
– Якут?
– Полукровок. Хочет сам на Аляску удрать. Работает за металл, но зато надежно.
Упорова разговор о золоте снова насторожил. Он ждал его и в кабинете начальника лагеря, и сейчас, в этом наспех сколоченном на месте сгоревшего сарая строении, из которого хорошо просматривался подход по единственной между болотцами тропке.
– С золотом сложнее, – Вадим искушал себя опасной игрой, прилагая все силы, чтобы не сыграть фальшиво. – Но думать будем…
– Если есть над чем – думай, а нет, – грек махнул рукой, поймав на лету комара, – так и голову не ломай. Деньги есть.
– Положим, мы доберемся до побережья…
– Никаких «положим». Мы доберемся! Через месяц будем стоять на палубе судна. Иностранного. Там, на побережье, есть кому нас доставить в нейтральные воды.
По крыше меленько и дробно стеганул дождик. Вода подтекала в щели между листов ржавого железа, стекала струйками на пол, где уже не было ни одного муравья.
– А пара лишних оленей, это возможно? – спросил Упоров, не спуская при этом глаз с грека.
Тот задумался, переспросил со старательным спокойствием:
– Пару лишних оленей? Зачем? У нас же будет свободная пара. У тебя какой-то груз?
– Груз может появиться. Да… Забыл спросить про оружие…
– Наган. Большего не потребуется. На Седом ручье вооружимся.
– Может, у воров поинтересоваться?
– С ворами и побежишь, – брезгливо обрезал грек, при этом губы его сжались, рот стал твердым. – Такой побег делить нельзя. Особенно с ворами. Или ты ничему не научился в том побеге? Решай!
– Вроде бы все решили, о ворах – забудем.
– Тогда – в субботу. Мусора на рыбалку торопятся. Уходить будем через шестую шахту.
– Она затоплена.
– Была. Воду нынче откачали. Не полностью. Грязи полно, но кровля держит. Проскочим и обвалим. Тебя не хватятся. Мы говорили почти час…
– Я инструмент пошел готовить. Работаю я здесь.
Грек вытер рукавом слегка порозовевшее лицо, Вадим увидел на нем следы внутреннего нетерпения. Еще он почувствовал – разговор стал для Заратиади в тягость, и Борис его просто договаривает, переполненный привалившей удачей.
«Похоже – ты на работе, парень! – сказал себе с веселой злостью зэк. – Твои нервы – на пределе».
Сомненья в том, правда, еще оставались, но бывший штурман уже прокручивал варианты на случай, если стоящий перед ним человек окажется не тем, за кого себя выдает…
– Бывай! – сказал грек, протягивая руку.
Вадим пожал ее молча, значительно, и они, как боксеры перед ударом гонга, разошлись в разные стороны.
– Тебя ждут на вахте, – Лысый сообщил новость бесцветным голосом, а заметив вопрос в глазах растерявшегося зэка, не счел нужным что-то объяснять.
Вадим поднялся с широкого чурбака, на котором сидел уже третий час, точнее – с начала смены, когда бугор послал его готовить черенки для лопат, спросил:
– Опять на беседу?
Лысый развернул вполуоборот голову, прежде чем ответить, смахнул с розового уха большую навозную муху. Затем пробурчал:
– Ты кому-то очень нужен. Идем.
Сам пошел впереди, ломая каблуками ссохшиеся куски красноватой земли. На этот раз зэк не поверил в спокойствие бугра: ему показалось, он даже был уверен – тот знает больше, чем сказал.
– Зачем темнишь, Никандра?
Остановленный вопросом, Лысый развернулся. Острая настороженность зэка заставила его объяснить начистоту:
– Меня просили не говорить тебе. Там – старший лейтенант из управления лагерей. Ты же с другими, кто помельче, не общаешься.
– А-а-а, – протянул Упоров, не догадываясь, кто там мог быть. – Раз из управления, значит до меня. Тормознись, надо хоть рожу сполоснуть.
– Он торопится. Пошли.
И когда Упоров догнал его за поросшим молодым березняком отвалом. Лысый добавил полушепотом:
– Не к добру ты дерганый стал, Вадим.
– Хорошо рассуждать, когда до свободы – шаг!
– Десять лет к тому шагу плюсуй. Десять! Да три по горам с поражением в правах. И спросить не с кого – за что?! Ты бригаду принимать собираешься?
Вопрос застал Упорова врасплох, что не преминул отметить разговорившийся Никандра:
– Придумать ничего не можешь? Ну, и не майся. Вчера не выпил свою долю, а люди не без глаз – отметили.
– Не было в тех бутылках моей доли: на черенках ее, что ли, заработал?!
– У нас – котел. Вместе решали.
– Выходит, бросил в котел щепоть, черпай ведром?
Лысый замедлил шаг, продолжая говорить вполголоса:
– Грызун, а он шесть раз бегал, пока ногу не сломали, впрудил тебя мне. Не прямо. Ты же знаешь эту гнилушку: он прямо ничего не скажет, но и я не так глуп, как кажусь…
Зэки остановились без договоренности. Лысого не смутил долгий, сумрачный взгляд Упорова. Несколько секунд они вглядывались молча и напряженно друг другу в глаза, пока бригадир не закончил коротко то, к чему подводил разговор:
– Ты бежишь, Вадим.
– Это решено, – подтвердил Упоров, успев подумать: «Слава богу, все поверили!»
– Дело хозяйское, – Никандра был огорчен и не хотел скрывать свое состояние. – Из тебя мог получиться настоящий бугор.
Он достал из кармана цветастую тряпицу, вытер взмокшую шею:
– Дорогу загораживать не стану, а чем могу – помогу. Пойдем, мент заждался…
Старшего лейтенанта Упоров узнал сразу: им оказался тот самый офицер, тогда еще лейтенант, что сидел в зале суда рядом с зеленоглазой Натальей Камышиной и, краснея от собственной смелости, шептал ей что-то на ухо. Она плакала. Он видел ее слезы, очень ими гордился в душе. Розовощекий чекист с широкой полоской усов над тугими приятными губами нетерпеливо вышагивал перед кирпичной стеной здания, где размещалась вахта, обходя повылезавшие из земли травянистые кочки.
– Он, – кивнул Лысый, остановился у доски объявлений, где висели фотографии двух пойманных в очередном побеге зэков.
– Здравствуйте, гражданин начальник! Вы меня вызывали?
Упоров остановился перед старшим лейтенантом, сложив за спиной руки.
– Давно! – обиженно выпалил старший лейтенант, но вскорости остыл, говорил вполне миролюбиво. – Василий Пантелеймонович лично интересовался, как идут у вас дела, Упоров.
Офицер протянул ему пачку «Казбека» и сказал, нервно оглядевшись по сторонам:
– Возьмите.
– Благодарю, гражданин начальник, курить бросил.
– Все равно возьмите, – настаивал старший лейтенант. – Там – письмо от вашей знакомой. Побыстрей!
Зэк взял пачку, сунул в карман клетчатой рубахи и вопросительно уставился на чекиста.
– Так что мне передать Василию Пантелеймоновичу? Начальник управления интересуется, а вы как-то странно…
– Да я, признаться, думать не посмел. Решил – разговор для порядка. Профилактический. Одно можете сказать начальнику управления – доверят бригаду, она будет лучшей.
Старший лейтенант покровительственно улыбнулся, но, глянув на торчащую из кармана рубахи зэка пачку «Казбека», приказал:
– Это спрячьте! Не хватало через вас неприятность схлопотать.
– Не волнуйтесь, гражданин начальник, я уже пошел. До свидания!
– До свидания, Упоров. Вы – симпатичный человек. И, по-моему, честный.
«Мент переживает за папиросы», – отметил про себя Упоров, улыбнувшись старшему лейтенанту, сказал:
– Благодарю. Ваши слова да прокурору – в уши.
Чекист рассмеялся. На щеках появились две аккуратные розовые ямочки, придавшие его симпатичному лицу детскую беззаботность.
«Он должен ей нравиться», – зэк уже смотрел на смеющегося чекиста без одобрения. Смех был приятным, открытым смехом не научившегося прятать чувства и оттого очень обаятельного человека. Зэк не стал слушать.
Умышленно небрежно повернулся спиной, успев заметить недоумение в глазах офицера и порадоваться перемене настроения того, кто этим вечером продемонстрирует свои симпатичные ямочки зеленоглазой Наталье Камышиной. А пока он замолчал, точно поперхнулся собственным смехом.
– Свидание окончено! – Упоров дернул за рукав бригадира, тоже засмеялся, но настоящего, искреннего смеха, как у гражданина начальника, не получилось…
…"Здравствуйте, Вадим!" Он подсунул письмо под самую лампу, хотя и без того почерк был четкий, разборчивый. Ему даже показалось – продуманный.
«Не второпях писала, – Упоров разгладил письмо ладонью. – Она тебя помнит. А этот петух с ямочками, он просто – рядом. Ну что в нем интересного, кроме пистолета?!»
Любовь тихонько разворачивала свои коварные сети – в них билось его пойманное сердце.
– Ты чо, Вадим?! – испуганно приподнялся заспанный Ключик, – Никак бредишь? Може, водицы тебе? Принесу!
– Спи, Андрюша, спи, – Упоров приветливо помахал ему рукой, чем еще больше обеспокоил зэка. – Я письмо от невесты читаю.
– С четвертаком?! – Ключик был заинтересован. – Невеста? Как глухарь на току – доверчивый. Забудь и спи.
– Это еще почему?! – ему удалось изобразить гнев, при всем том он понимал – Ключик прав. Ждет она!
– Проверено, – Андрей сел и подтянул к небритому подбородку колени. – Моя три года. Потом ее стало беспокоить то, что она – яркая женщина, такое добро пропадает без использования. Биксы они, Вадим! Лучше я тебя с Гришей познакомлю Цигопским из шестого барака. Ласковый…
– Заткнись, дерьмо!
– В бескорыстие не веришь, – Ключик зевнул, – членоплет нашелся. Невеста! Ну, надо же такое с четвертаком придумать! Спи, жених.
Упоров дождался, когда Ключик захрапят, и продолжал чтение.
«…Связала вам теплые носки на зиму. Две пары. Я боюсь здешних зим. Впрочем, наши, ленинградские, тоже не подарок. Всю прошлую зиму бегала на занятия с насморком. Тем не менее, каждую ночь вижу свой город во сне. А вчера мы с вами гуляли по Невскому. Забавно? Идем, смеемся. Подходит Важа Спиридонович Морабели и спрашивает: – Весело? Ничего – скоро плакать будете».
Слова начальника отдела по борьбе с бандитизмом были подчеркнуты.
«…И тогда вы задумались. Вы долго думали, Вадим. Так долго, что я проснулась с беспокойством за вас. Села, написала письмо, которое хочу закончить искренним: Храни Вас Господь! С уважением, Натали».
– Натали! – тихо произнес он, закрыв глаза. В имени было что-то загадочное, принесенное в вонючий барак из старинных романов о любви и верности. Сладостное утомление ожиданием:
– Натали…
Возвышенные мысли, впрочем, тут же оборвались, он уже думал о реальной жизни: "Полковник, значит, уверен, «то непременно меня поймает и продиктует условие. Или убьет… Потом, конечно, убьет. Привык к подлости».
Зэк стукнул кулаком в столб, и он загудел. Медленно разорвал на мелкие кусочки письмо Натали, лег, укрывшись с головой одеялом, совсем не надеясь на сон, а секундой или часом позже (память не удержала подробностей случившегося) он потерял себя во времени и пространстве…
– …Очнулся, – пришел откуда-то издалека голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61