– Теперь ты упакован, Мишаня. Лежи и помни – я промахов не знаю. Двигай первым, Чалдон!
По пути к дороге зэки спугнули стайку куропаток.
Птицы кружнули над березовым околком и уселись неподалеку от большой ели, где дорога начинала забирать вверх.
Беглецы нашли старую валежину, приволокли ее к тракту, положили сразу на выходе из поворота, так, чтобы водитель не мог увидеть бревно заранее.
– Если сверху поедут? – спросил Упоров.
– Некому сверху: них сегодня поминки, собрания по поводу будущей бдительности. У всех, окромя оперативников и почтарей. Давай еще одно бревнышко приволокем для верности, Вадим.
Принесли еще одну крепкую валежину, присели на нее все четверо.
– Дай закурить, Денис, – попросил Чалдон, протянул руку, но не взял протянутую папиросу, замер, чуть приоткрыв широкий рот. – Кто-то катит…
– Еще не время, – шепотом возразил Малина. – Померещилось.
– Тсс. Катит!
Все осторожно поднялись. Рев мотора возник неожиданно. Вадим послушал и сказал:
– «Додж».
– Значит, оперативники. Три человека с автоматами, не считая водилы.
– Сегодня менты могут быть пьяные.
– Дал бы Бог! Пельмень, если они проскочат бревна, шмальнешь водилу. Дальше разберемся. Линяем!
Машина выскочила на перевал, лихо срезав вираж и обдав грязной галькой плотную стену кустарника.
Она почти приканчивала поворот, когда шофер увидел преградившую путь лиственницу. Не успев нажать на тормоз, он рванул руль влево. Устойчивый «додж» прыгнул на край высокого кювета, царапая беспомощным левым колесом пустоту, проюзил на брюхе и ткнулся тупым носом в кустарник. Медленно наклонился, после чего завалился набок.
Выскочившего из машины сержанта Пельмень сразил выстрелом в голову, тот сел рядом с колесом, уронив автомат на колени. Через несколько мгновений автомат оказался в руках Чалдона, который тут же кубарем откатился от «доджа».
– А ну, подлюки, выходи! – крикнул Пельмень из-за большой ели.
Скрипнула дверца. Шофер прежде высунул руки, сказал просяще:
– Братцы, я без оружия!
– Ползи сюда, раз без оружия! – весело распорядился Денис. – Кто еще есть в машине?
– Товарищ старшина, – пролепетал длинношеий ефрейтор, не опуская рук. – Ранены они. Стонут.
– Ежели он хипишнется – убьем тебя! Так и передай товарищу старшине. А ну, ползи сюда, пидор!
Ефрейтор лег на землю, пополз, не спуская глаз с Пельменя, повторяя только для него одного:
– Я ж без оружия, братцы! Без оружия…
Чалдон мягким шагом подошел к машине, распахнул вторую дверцу. Глянул и облегченно улыбнулся. По-деловому вытащил еще один автомат, снова улыбнулся кому-то в кабине.
– Отвоевался, мусор. Щас подсоблю.
Он запустил обе руки в кабину, потянул к себе. Сразу раздался крик:
– Нога! Ой, лышенько! Пощади, ирод!
Старшина был белый от терзавшей его боли, но, оказавшись на земле, попытался подняться. Чалдон стукнул его по голове прикладом автомата. Старшина упал на четвереньки.
– Стой! – поднял руку с наганом Пельмень. – Боле не бей.
На лице вора играла шаловливая улыбка. Он выдернул из кобуры старшины пистолет ТТ и протянул его белобрысому ефрейтору. В этот момент старшина произнес с усилием:
– Сволочи…
Пельмень вернул ТТ себе в карман, пошевелил старшину носком сапога:
– Не заговаривайся, мусор! Как бы пощады просить не пришлось.
Упоров проверил показания приборов. Бензобак был почти полон.
Он мельком взглянул на старшину, а тот упрямо повторил:
– Сволочи! Все равно вас изловят.
– Хочешь жить? Как там тебя? – Пельмень обратился к ефрейтору, слегка покривив губы. Им владело плохое чувство. Вероятно, он еще не остыл после убийства автоматчика и желал продолжения…
– Тимофей! – вытянулся перед ним ефрейтор. – Жить я хочу. Не убивайте меня, дяденька!
– Застрели эту падаль и живи!
– Да нет… этого нельзя делать, – он смотрел завороженно на протянутый ему ТТ. – Не могу я, дяденька. Кто же меня потома пощадит за такое злодейство?!
Чалдон воткнул в зад белобрысого нож.
– А! А! Не надоть, дяденька!
– Целься, сука! В лоб целься!
– Как же так?! – ефрейтор все еще не мог прикоснуться к оружию. – Не хочу я! У меня мама одна – одинешенька, пощадите, дяденька!
Он все время обращался к Пельменю, словно чувствовал, что судьба его находится в руках этого безжалостного человека.
– Обожди, Тимофей. Не блажи, – попросил все осознавший старшина. – Дай поднимуся. Негоже фронтовику лежмя умирать.
Поднимался он тяжело, но без стона, сцепив замком зубы.
– Вроде все, – сказал он, опираясь на голый ствол лиственницы. – В сердце целься, Тимофей. Это мой приказ!
– Да не могу я! – опять запричитал ефрейтор. – Ой, Боженька – Боже! Как же так можно?!
Вадим глянул на Дениса Малинина, зло захлопнул капот машины и сказал:
– Одумайся, Денис!
– Ну же, ну! Ткни его еще раз, Чалдон, чтоб не сомневался!
– Не надо, мужики! – попросил старшина. – Малого хоть пожалейте. Ты, Тимофей, стреляй. Одна нога ведь…
И начинало уже казаться – сейчас будет выстрел, но Малина шагнул к ефрейтору, вырвал из его руки пистолет, рукояткой наотмашь ударил в челюсть. Тимофей грохнулся спиной на землю, схватившись руками за лицо.
– Все – в машину! Цирк устроили! Прощай, старшина. Шутка была глупой.
– Очко жмет, Малина?! – Пельмень крутнул пистолет вокруг указательного пальца, ловко поймал рукоятку. – Кого щадишь?!
– Я сказал – в машину! Не перечь мне, Шурик!
Они уже захлопнули дверцы, уже взревел мотор, когда раздались два выстрела подряд, и старшина, скрючившись, осел на жухлую траву. Третью пулю Пельмень послал ему точно в лоб.
– Уважаю только мертвых ментов. Живых не терплю! – Пельмень смерил Дениса оценивающим взглядом, устраиваясь на заднем сиденье. – Ну, чо ты, в рот меня кормить! Чо ты лупишься?! Замазал вас всех и себя тоже. Никто теперь не проканает чистеньким! Две мокрухи хватит на всех!
Малина опустил сверкнувшие недобром глаза и пожал плечами. Он бы успел выстрелить раньше Пельменя, но как быть с лишним мешком?…
– Поехали, – произнес сквозь зубы Денис.
А Пельмень, уже держа пистолет в боевом положении, продолжал рычать:
– Чтоб не кроили! Любого грохну, кто пасть откроет! Вор должен умереть вором!
Вадим старался его не слушать, он думал о своем и не хотел умирать вором. Вообще не хотел умирать. Ну разве что неожиданно, чтоб не мучиться…
– Свет! Впереди – свет! – Малина выбросил вперед руку, затем рукояткой нагана стукнул по голове впрягшегося Колоса. – Пригнись, Михаил! Пригнись, сука, застрелю!
– Лесовоз, – успокоил Упоров заволновавшихся беглецов. – Больше трех человек в кабину не войдет.
Он прижался вправо, повел машину по самому краю колеи. Громадная «Татра», пахнув отработанной солярой, пронеслась мимо, быстро исчезая в наступающих сумерках.
– Ты чо фары не включаешь?! – спросил все еще не успокоившийся Пельмень. – Залетим куда-нибудь!
– Да пошел ты, животное! Не лезь не в свои дела! Погонял мне и в зоне хватало!
– Ты! – Пельмень задохнулся от неожиданной дерзости фраера. – Ты! Слышь, Малина, я его забочу. Пешком пойду, но…
Денис поднес к носу вора автоматный ствол. Вначале разглядывал Пельменя с равнодушной издевкой, а затем сказал:
– Какие фары, лошадиные твои мозги?! Менты засекут нас за пять километров. Сиди и молчи. Пока мне не надоел твой базар…
Пельмень молча смотрел на автоматный ствол с тухнущей злобой.
…Поселок открылся далекими огнями, слегка приподнявшими покров ночи. Машина сбавила ход, покралась на малой скорости, осторожно переваливаюсь по растолканной дороге. Свет впереди таил опасность, она, как холод, проникала в замерзшие души зэков.
– Это Юртовый, – стараясь говорить спокойно, проговорил Чалдон. Чихнул и вытер лицо о телогрейку Колоса. – Кассу здесь брал…
– По наколке?
– Вслепую не работаю. Местный наводил, партейный. Так при делах и остался. У них партбилет, как шапка – невидимка.
– Останови, Вадим. Вон туда приткнись, чтоб с глаз долой. Пойдем, Чалдончик, проведаем твоего подельничка.
Малина в темноте сунул Упорову ТТ. Они осторожно выползли из машины и, согнувшись, ушли в сторону огней. Настороженная ночь чутко берегла молодую тишину. Минут через тридцать ее нарушил характерный скрип, и по дороге проехала телега. Она начала рассказывать о своих хворях еще задолго до того, как поравнялась с машиной, укрытой в плотной тени ельника.
Поймавшая незнакомый запах лошадь фыркнула, взяла в сторону.
– Т-пр-р, халява! – проснулся возница. – От себя шарахаешься.
Голос и скрип ушли в темноту, остался теплый запах конского пота, принесенный со стороны дороги и ветерком.
– Фнть! Фить! – донеслось из ельника.
– Малина, – выдохнул Упоров и опустил пистолет.
Уже по тому, как они подошли к машине, было ясно – в поселке не все благополучно. Денис отхлебнул крепкого чаю из фляги убитого старшины и указал большим пальцем за спину:
– Засада! Нас пасут с шести вечера. Такой день! А они людей ловят, – ему трудно шутить, но он был старшим в побеге, который нельзя провалить. – Объездной дороги нет, а наша лайба, насколько я разбираюсь, не летает. Что посоветуешь, Михаил?
– Сдаваться надо, все равно поймают!
– Нет, голуба, мы пойдем другим путем… Поканали.
Минут через десять подельник Чалдона организует короткое замыкание. Ментовская машина стоит с проколотыми шинами. Остальное в твоих руках, Вадим. Всех предупреждаю – по цели не стрелять, над головами, иначе они начнут чесать всю тайгу.
Машина выползла с приглушенным урчанием. Стволы автоматов легли на опущенные стекла.
– Страшно, Миша? – хихикнул не очень весело Пельмень. – Лежал бы сейчас на теплых нарах с шерстяным Русланом…
В это время в поселке погас свет. Мотор не прибавил оборотов. «Додж» продолжал подкрадываться к первым барачным постройкам. Где-то во дворе испуганно взлаяла собачонка, оборвалась пьяная песня, но немного погодя возобновилась:
Выпьем за Родину!
Выпьем за Сталина!
Выпьем и снова нальем!
Певец споткнулся, упал в грязный снег. Шлепок получился коротким, как удар конского хвоста о воду. Но его будто ждали замлевшие от сдерживаемой злости цепняки. Их дружный лай заглушил шум мотора. Упоров даванул на газ. Луч мощного фонаря ударил ему по глазам. Малина полоснул очередью из автомата выше света, и перепуганный человек шарахнулся в темноту.
Фары выхватили из мрака четырех солдат, бегущих к дороге. Их прижала автоматная очередь. «Додж» зацепил кого-то бампером, перепрыгнул через кювет, объехал приготовленный завал, понесся вдоль домов. Машина мчалась по глубоким рытвинам, не снижая скорости. Временами казалось, что, взлетев, она уже никогда не приземлится.
– Жми, Вадим! – Чалдон повис над водителем. – За тем хребтом лежневка метров двести, дальше – хорошая дорога. Жми!
«Побег был продуман», – Упоров взял руль круто влево, фары выхватили из темноты четкий силуэт лося.
Зверь вздернул голову, одним прыжком покинул полосу света.
«Впереди ментов нет! Раз зверь гуляет, путь свободен!»
Прогремевшие за спиной выстрелы не волновали беглецов: они были надежно защищены стеной леса.
…Лежневка оказалась старая, едва держала «додж», то и дело задирая вверх сгнившие концы бревен.
– По такой тяжелая машина уже не пройдет! – радовался Пельмень.
– Бензина осталось километров на тридцать!
– Хватит, – успокоил Чалдон. – Через двенадцать верст будет обрыв. Спустим лайбу, дальше пехом, южным склоном. Там сухо. Посуху собакам трудно…
– Я не пойду с вами! – ожил Колос. – Я все сделал, как вы хотели. Имейте совесть!
– Шо ты кокетничаешь, подлюка?! – Пельмень поймал Колоса за подбородок.
– У меня терпенье не алмазное, хоть я и сам – золотой!
Минут через пятнадцать Чалдон попросил остановиться. Первым выскочил Колос, поскользнулся, на четвереньках пробежал несколько метров, но, встав на ноги, произнес с внушительной угрозой:
– Прошу запомнить: если с моей головы упадет хоть один волос, этим вопросом займется лично Ковпак!
– На кой хрен нам такая голова?! – Пельмень уже был в хорошем настроении. – Я лучше из твоей прямой кишки ножны сделаю.
– Вы интеллигентный человек, Шура. Вы изучали анатомию, – Малина жестом показал Колосу, что он пойдет впереди. – Постерегите Мишу, пока мы спустим машину под откос.
Они шли каменистой грядой, стараясь не оставлять следов на голой земле. С гряды спустились в болото, где хватали ладошками на ходу вытаявшую прошлогоднюю клюкву. Пельмень толкал прикладом автомата в спину Колоса всякий раз, когда тот пытался задержаться у кочки, чтобы хорошо загрузить живот.
Шли полный день с одним коротким привалом, уже не заботясь о промокших сапогах и стертых до крови ногах. Лишь когда солнце начало скатываться к белым вершинам Волчьего хребта, а Упоров подумал, что теперь придется двигаться по звездам, Чалдон втянул в себя воздух и присел.
– Дошли, – сообщил он. Поставил автомат на боевой взвод, остальные сделали то же самое.
– Пойдем – взглянем, – Малина сбросил со спины надоевший мешок, с силой толкнул его ногой к стволу листвяшки.
– Дыхало не работает, – пожаловался Пельмень, завалившись прямо с грузом на снег. – Если нас там пасут, чо тогда?
– Чо тогда? – повторил Денис Малинин вопрос и сморщился, потрогав замлевшую шею. – Пока мы ходим, Вадим перетаскает сидора к той болотине. Сховай под мох. Начнут шмолять, беги куда подальше.
– А я? – спросил с гонорком Колос.
Впервые за весь побег Малина не ерничал, объяснил все ладом:
– Тебя застрелит Шурик.
Потом они ушли и отсутствовали минут сорок. Вернулись с просветленными лицами, а еще – с прежним нахальством лихих людей.
– Там все на мази. Шура, развяжите Мишу.
Дверь большого, собранного из сухих стволов зимовья открылась бесшумно, на крыльцо, чуть щурясь в лучах заходящего солнца, вышел ширококостный бородач в накинутой на плечи оленьей парке. Вадима удивил вдумчивый, запоминающийся взгляд из – под кустистых седых бровей – взгляд самостоятельного человека.
– Здравствуй, Камыш! – хрипло бросил Пельмень, не протягивая руки бородатому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61