Она незаметно покосилась на меня, почти кокетливо.– Мой муж любит меня и поэтому так печется.– Любить можно по-разному, и вовсе не обязательно держать жену под замком, – проворчал я, потому что мне не нравилось, как она его защищает, и я отчаянно хотел ей показать, как сильно бы я ее любил.– Синьор Бастардо, я вовсе не сижу под замком, для меня удовольствие выполнять мужнюю волю. Он очень предусмотрительный человек, а сейчас не самые спокойные времена!«Не одна лишь седина делает его предусмотрительным», – подумал я и на мгновение представил себе, как ей, полной жизни молодой женщине, должно быть, скучно в его объятиях. Со мной все было бы иначе. Вот я бы ей показал, как все должно происходить между мужчиной и женщиной. Но я промолчал. Я не подавал виду, хотя внутренне весь затрепетал, когда взял ее под руку, чтобы проводить до дома. Локоток ее был маленький и тонкий, как и все остальное. Косточки как у птички, и я восторженно держал их в руке. Если уж мне нельзя нигде больше к ней прикоснуться, то я хотя бы почувствовал, какой у нее локоток! Сквозь рукав.
– Я написал пьесу для моих детей, – говорил Лоренцо, когда слуги убрали десерт, – называется «Сан-Джованни и Сан-Паоло». Для каждого из них есть там роль, как и для меня. С ними так весело устраивать представление! Мы надеваем костюмы и играем перед их матерью, все от начала и до конца, а она смеется над нами всю пьесу. Я по ним очень соскучился. Добрая жена и много детей – величайшая благодать, какая дается нам в жизни. – Он сделал глоток вина и, не опуская кубка, смерил меня через весь стол язвительным взглядом сверкающих черных глаз. – Вам бы уже пора подумать о женитьбе, Лука. Вы богаты, у вас есть друзья в лучших семействах.Он кивнул Ринальдо Ручеллаи, тот поклонился, польщенный вниманием Лоренцо. Лоренцо продолжил:– Разве вам не давно уж пора обзаводиться семьей? Вы выглядите моложе своих лет, но любому человеку природой предназначено когда-то остепениться наконец и позаботиться о потомстве.– С недавних пор я об этом подумываю, – признался я.– С вашей красотой и хваленой мужественностью вам наверняка ужасно хочется иметь жену, – продолжил Лоренцо, играя со мной в давно знакомые «кошки-мышки». – Правду говорят сплетники, что вы иногда за одну ночь посещаете несколько женщин? Вот это неутомимость! Я вам искренне завидую!Маддалена, сидевшая рядом с мужем во главе стола, опрокинула бокал с вином. Слуга бросился суетливо подтирать гранатовую жидкость.– Мужественностью могут похвастаться многие флорентийцы, которые берут пример со своих предводителей, – ответил я, невозмутимо глядя на Лоренцо. – А я не придаю значения слухам.– Возможно, он намеревается увековечить свое имя, – проскрипел Сандро Филипепи. – И Флоренцию наводнят бастарды! Лука, вы, наверное, сын энергичного мужчины и ненасытной женщины!– Бастардов много, – ответил сидевший рядом со мной Леонардо. – А Лука один.Дело было поздно вечером, и в столовой богато обставленного дворца Ринальдо Ручеллаи собралась дюжина гостей. Ужин закончился, все были сыты и довольны и повеселели от хорошего вина. Так как ужин давался прежде всего в мою честь, мое место было возле хозяев, рядом с Маддаленой, которая сидела по левую руку от Ручеллаи. Я находился достаточно близко от нее, чтобы весь вечер дышать ее духами с ароматом сирени и лимона, который просто сводил меня с ума. Лоренцо сидел по правую руку от Ручеллаи, напротив меня. После событий в Вольтерре мы впервые за шесть лет встретились в одной комнате и впервые заговорили друг с другом. Мне было не по себе. И Лоренцо с чутьем уличной крысы это чувствовал.– Ну так как, Лука, собираетесь вы в недалеком будущем жениться? – не отставал от меня Лоренцо.– Рано или поздно.– А есть невесты на примете? – спросил Ручеллаи, заинтересовавшись.Предполагаемые браки, связанные из-за приданого невесты с передачей крупных денежных сумм из одних рук в другие, всегда вызывали во Флоренции оживленный интерес.– На примете нет, – ответил я.– Я могла бы представить вас матерям некоторых очень милых девушек, с которыми знакома здесь во Флоренции, если вас, конечно, можно оторвать от ваших женщин, – ледяным тоном предложила Маддалена.Я повернулся к ней, пораженный таким неожиданным предложением. Опустив длинные ресницы, она не дала мне прочесть свой взгляд. Пришлось напрячься, чтобы не выдать отвращения, вызванного ее словами. Коварный Лоренцо, заметив что-то, даже приподнялся на стуле.– Думаю, наш дорогой Лука сейчас слишком занят превращением свинца в золото, чтобы думать о женитьбе, – беспечно произнес Леонардо, дабы отвлечь внимание гостей.– Я слышала, что синьор Лука алхимик, – отозвалась Маддалена. – Как это интересно! Я бы хотела изучать алхимию!– Лука был бы для вас отличным учителем, – ответил Леонардо, словно обращаясь к ней одной. – Он проводит в мастерской за работой дни напролет. Он читает и перечитывает «Герметический свод» в переводе Фичино. У него вся мастерская завалена трактатами алхимиков. Этот человек одержим главной тайной алхимии!– Я думал, главная тайна алхимии заключается в бессмертии, – произнес Лоренцо, вертя в руке кубок.Он изобразил на уродливом лице многозначительную улыбку, напоминая мне, что знает мои тайны.– Ваш дед как-то сказал мне, что единственное бессмертие, на которое мы можем надеяться, – это любовь к другим людям, – ответил я, зная, что упоминание имени Козимо его затронет.Лоренцо судорожно отодвинул от себя кубок, и Маддалена молча приказала слуге, чтобы он заново его наполнил.– Мне хочется верить, что моим картинам суждено своего рода бессмертие и они будут неподвластны времени, как природа, – безмятежно вмешался Леонардо, вновь спасая меня от нежелательного внимания. – Живопись воплощает в себе все разнообразие природы. Поэтому так важно рисовать с натуры, учиться у природы. С этой целью я нанял молодую крестьянку с ребенком, чтобы позировать мне для эскизов Мадонны с младенцем. Эта крестьянка внешне необычайно красива, и я хотел бы запечатлеть сущность ее красоты, чтобы она приводила в восторг зрителя. И не только красоту, но и загадку женственности и обаяния!– Бессмертна душа, обращенная к Богу и движимая любовью, – заговорил Сандро. – В этом ее обаяние, в той силе, что ею движет. Как говорит Фичино, душа столь восприимчива к красоте, что земная красота становится средством обретения небесной красоты, сущность которой есть вечная гармония и добро.– Если кто-то и сможет нарисовать божественную красоту, то это будете вы, Леонардо, – тепло сказала Маддалена, и я полюбил ее еще больше за то, что она поддержала Леонардо.– А я должен считать себя грубым, второсортным ремесленником, которому отказано в благосклонности природы, как мужу, жена которого смыкает колени! – воскликнул Сандро.– Нет, синьор Филипепи, вовсе не это я имела в виду, ваши работы полны очарования! – горячо отозвалась Маддалена. – Мне нравится ваше «Поклонение волхвов» в Санта Мария Новелла. Эта картина прекрасна, и такое сияние исходит от звезды над нимбом младенца Иисуса, его так нежно держит на коленях мать, и вы так точно уловили взволнованное лицо Козимо де Медичи, изобразив его в образе мудреца, и синьора Лоренцо, и блистательного юного Пико делла Мирандола, коего так высоко ставит Фичино…– Синьора, не обращайте внимания на Сандро, это великий лукавец, который умеет играть на вашей отзывчивости, – любезно проговорил Леонардо, улыбаясь Маддалене.– Ну вот! Испортили мне шутку! – проворчал Сандро, но с большой охотой поднял кубок в честь Маддалены.– Сами знаете, что нужно делать с женой, которая смыкает колени, – совершенно серьезно проговорил Лоренцо. – Перевернуть ее на живот!Сандро загоготал, Леонардо подавился вином, стараясь не рассмеяться, а Ринальдо Ручеллаи покраснел и улыбнулся под аккуратной седой бородкой. Что же до Маддалены, то она и бровью не повела, сохранив достоинство.– Бедняжка Кларисса, я выражу ей свое сочувствие, если увижу, что она хромает, – сказала она совершенно невозмутимым тоном.Ее замечание вызвало дружный смех за столом, и только когда на другом конце стола жены Донати и Томмазо Содерини захлопали и закричали: «Браво, брависсимо!», она покраснела и потупила взор. Она была так восхитительна в тот момент, что я совсем потерял голову и едва мог сдержаться, чтобы не дотронуться до нее.– Тост за вашу жену, Ручеллаи, она столь же остроумна, сколь и прекрасна! – зааплодировал Сандро.– Она – сокровище! – согласился Ручеллаи и пожал ее руку.Я вцепился взглядом в его руку и представил, как отпилил бы ее тупым лезвием. А Ручеллаи сказал:– Мне бы хотелось заказать портрет Маддалены, Сандро! Может быть, потом мы это обсудим?– Кстати о портретах, мне нравится твой портрет Джиневры де Бенчи, Джиневра де Бенчи – аристократка, жившая в XV веке во Флоренции. Современники восхищались ее выдающимся умом и исключительной проницательностью. Сегодня ее помнят любители искусства во всем мире благодаря тому, что она изображена на одной из 17 дошедших до нас картин, которые приписывают Леонардо да Винчи. Споры о картине шли несколько десятилетий, и не было точных доказательств того, что ее автором является Леонардо. К несчастью, ценителям искусства никогда не увидеть портрет Джиневры полностью, потому что нижняя часть картины с изображением рук Джиневры когда-то была оторвана.

Леонардо, – заметил Лоренцо. – Такое тонкое письмо, и эти веки! Ее лицо будто светится! Я бы хотел заказать портрет моей Клариссы. Она все еще очень мила, а из-под вашей кисти вышла бы чудесная работа!По лицу его было видно, что он гордится своей римской принцессой, хотя эта гордость и не мешала ему заводить шашни с другими женщинами. Я подумал, что, если бы Маддалена была моей женой, для меня не существовала бы больше ни одна женщина.– Мы хотим раздать заказы на портреты изменников которые будут помещены на одной стене Палаццо дель Капитано дель Пополо, дабы публично заклеймить их позором. А вы двое не хотели бы принять участие? По сорок флоринов за лицо?– Я сейчас слишком занят, – уклончиво ответил Леонардо, и его опущенный взгляд нашел мои глаза.– А я согласен! По сорок флоринов за фигуру я готов нарисовать каждого уличного мальчику во Флоренции, – охотно отозвался Сандро.– Я как-то слышал, что эту традицию рисовать уличных босяков ввел Джотто, – вставил Лоренцо и, откинувшись в кресле, постучал пальцами по столу.– Такой заказ мог бы предложить несравненный Козимо, который славился щедростью и чувством гражданского долга, – сказал я и, подражая Лоренцо, тоже застучал по столу.– Великолепие работ Джотто заключается в том, что он рисовал только с натуры, начиная с детства, когда он был пастухом и рисовал овец и коз в горах! – настойчиво произнес Леонардо, и они с Сандро завели разговор о значении натуры в живописи.Я их не слушал, а наблюдал за тем, как Маддалена ведет беседу. За минуту на ее прекрасном, выразительном лице пробежало, сменяя друг друга, множество эмоций, мыслей, идей и мнений, словно звуки, льющиеся со струн лиры. И ее нежные руки тоже жили одушевленной жизнью, подкрепляя жестами слова, прикасаясь к руке мужа, напоминая слугам, чтобы они наполняли кубки. Я не хотел слишком пристально смотреть на нее, но ничего не мог поделать с собой и нашел в себе силы опустить глаза лишь после того, как почувствовал, что кто-то под столом надавил на мою ногу. Это был Леонардо. С этой минуты я старался любоваться ею только краем глаза. В основном.
Мы с Леонардо уходили последними. У высоких резных дверей дворца Ручеллаи мы на прощание поблагодарили хозяев.– Синьор Лука, я поговорила с мужем о том, чтобы учиться у вас. Он согласен, если, конечно, у вас найдется время, – сказала мне Маддалена.Она стояла рядом с мужем в дверях, и тающий свет от свечей из вестибюля мягко обрисовывал стройные линии ее тела.– Разумеется, я буду платить вам за потраченное время, – подтвердил Ручеллаи.Я хотел было сказать, чтобы он пошел и зарезался за мое потраченное время, но Леонардо обхватил меня за плечи и выпихнул с крыльца на улицу.– Над этим надо подумать, – ответил за меня Леонардо. – Еще раз спасибо за превосходнейший ужин!Я помахал рукой, и они попрощались, а я все смотрел на дверь, когда она захлопнулась, оставив меня снаружи, а Маддалену внутри – наедине с мужчиной, ее мужем. Вероятно, он сейчас возьмет ее за руку и поведет в спальню. На его месте я бы, по крайней мере, так и сделал. Правда, он уже стар, и, может быть, его кровь сейчас остынет, и он не станет раздевать ее медленно, чтобы с наслаждением обнажить каждый кусочек ее идеальной кожи, упругую грудь и тонкую талию.– Прекратите! – резко оборвал мои мысли Леонардо. – Лука, на вас жалко смотреть! – Он схватил меня за плечо камзола и встряхнул разок, уводя прочь от дома по освещенной луной улице. – Красота этой женщины превратила вас в мальчишку!– Думаешь, кто-нибудь еще заметил? – спросил я.Леонардо усмехнулся и покачал головой.– Быть может, Лоренцо. Он ничего не упустит.– Никогда она не станет моей, – печально произнес я, и мы какое-то время шли молча.Грудь мою давила тоска, точно кожаный ремень, затянутый слишком туго. Для меня она неприкасаема. Как я мог подобраться к любви так близко и быть отвергнутым? Я поднял глаза к иссиня-черному небу, усыпанному молочными звездами.– Ну не будет! И что же в этом такого… как вы там выражаетесь, мой Лука… э… нестерпимого? – спросил Леонардо.Он резко остановился и повернулся ко мне, взял меня за руки и, обхватив их ладонями, поднял наши руки вверх. Лунный свет серебрил его золотисто-рыжие волосы, окружив его голову расплывчатым нимбом, как у святого. Он впился в меня настойчивым, пристальным взглядом, словно стараясь проникнуть в мои мысли.– Леонардо? – неуверенно промямлил я, и он отпустил мою руку.– Неужели вы не понимаете, что я чувствую к вам? – тихо спросил он, глядя на меня с высоты своего роста. – Что я чувствую с того самого дня, когда увидел, как вы, прекраснее ангела, поднимаетесь по склону Монте Альбано к моей пещере?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76