обрывок семейных преданий, рассказы о необычном младенце, появившемся в какой-то деревне, о наложенном проклятии, о колдуне или алхимике, который произвел над ребенком магический обряд. Иногда я думал, что мои родители наверняка разделяют со мной мой дар живучести и долголетия. Вопросы, которые должны были задавать мои посланцы, звучали туманно, но так, чтобы они привлекли внимание людей с такими же особенностями. Отклика они не находили, как будто у меня и не было прошлого, как будто я родился на улицах Флоренции и меня зачали ее серые камни и река Арно. Я практиковался в фехтовании мечом, часами носился на Джинори по тосканским полям. И учил своего юного подопечного Леонардо, сына сера Пьеро.Леонардо все-таки закончил работу над щитом, изобразив на нем дивное и страшное чудище, выползающее из темной расселины в скале. Из разверстой пасти оно изрыгало яд, из глаз – огонь, а из ноздрей – ядовитый дым. Когда Леонардо представил свое творение серу Пьеро, на мольберте в затемненной части комнаты, казалось, что ужасное чудовище выскочило из стены. Сер Пьеро вздрогнул и вскрикнул. Леонардо пришел в настоящий восторг и тут же преподнес щит отцу. Вытирая со лба пот, сер Пьеро рассыпался в похвалах и даже снизошел до того, что похлопал меня по плечу и сказал, что я неплохо стараюсь.– Я всего лишь невинный наблюдатель, – честно признался я. – Стараюсь не мешать ему, чтобы он учился сам. Ваш сын станет настоящим гением, и ему пора найти лучших учителей, чем я.Сер Пьеро прищурился, размышляя над моими словами. Сам он был высоким, видным и статным человеком недюжинной силы и острой сообразительности. Его отличала скорее хитрость и практическая сметливость, нежели способность к отвлеченному мышлению. И он тут же уловил подтекст в моих словах.Леонардо заметил, что его отец задумался, подбежал и положил руку ему на плечо.– Пока не надо, папа! Мне нравится мой учитель. Мне еще многое нужно здесь изучить!– Что ж, ты очень талантлив, – сказал сер Пьеро, взяв в руки щит.Он внимательно рассмотрел его и улыбнулся. Сер Пьеро, как и все флорентийцы, был в душе торгашом, и я понял, что в голове у него крутятся цифры. Куда бы он раньше ни собирался пристроить этот щит, теперь решил его продать. А я решил послать к нему человека, чтобы тот приобрел его для меня.– Я еще успею отправиться во Флоренцию, когда мне исполнится пятнадцать или шестнадцать, – торопливо прощебетал Леонардо. – С Лукой я узнаю столько нового! К тому же его услуги гораздо дешевле, чем любого преподавателя из Флоренции!– Ладно-ладно, раз уж ты так хочешь остаться, – кивнул сер Пьеро, поджав губы. – Да и не хочу я, чтобы твоя милая мамочка по тебе скучала!Он подмигнул мне, и я чуть заметно кивнул. Всем в Анкьяно было известно, что сер Пьеро, которому доставались в жены бесплодные женщины, обожал Катарину, родившую ему такого удивительного сына. И все знали, что он до сих пор к ней наведывается. Как раз из-за его визитов мне не удавалось подобраться к этой женщине. Ее задорные улыбки словно напрашивались на ухаживания, однако на мои попытки она только вздыхала и качала головой.– Мне очень жаль, милый мой Лука, но сер Пьеро до сих пор считает себя моим господином, – сказала она с не меньшим, смею надеяться, сожалением, чем то, что чувствовал я.Итак, Леонардо пока остался в Анкьяно, под моим смехотворным руководством, которое на самом деле состояло в том, чтобы следовать за Леонардо повсюду и смотреть, чтобы он не поранил себя или других в бесконечных исследованиях мира природы. Он был просто одержим мыслями о полетах и, как Икар, постоянно делал себе крылья из разных материалов: дерева, костей животных, воска, пергамента, кожи, обклеенной настоящими перьями. Не раз я спасал его, в последний момент стаскивая с утеса, откуда он уже приготовился спрыгнуть. Я купил ему записную книжку, как и обещал, и он наполнил ее рисунками и заметками, причем писал мелким перевернутым шрифтом, который он называл магическим. Впоследствии я покупал ему по две книжки сразу, потому что знал, как быстро они у него кончаются. Здесь и сейчас, в этой тесной камере, где гниет мое тело в ожидании казни, я понимаю, насколько безмятежными были те дни. Я проживал с Леонардо детство, которого не знал в его годы.В то же время меня постепенно вводили в курс дел Лоренцо де Медичи. В пятнадцать лет ему уже доверили серьезные поручения, и он уже собирал вокруг себя группу будущих сподвижников и доверенных советников. Его отправляли с дипломатической миссией на встречу с Федериго, вторым сыном короля Ферранте Неаполитанского; в Милан – представлять Медичи на свадьбе старшего сына короля Ферранте и дочери Франческо Сфорцы Ипполиты; в Венецию на встречу с дожем; Дож – титул главы государства в некоторых итальянских республиках. Титул существовал в Венеции на протяжении более чем десяти веков, с VIII по XVIII век. Предположительно первые дожи выполняли функции наместников Византийской империи. Власть дожа строго ограничивалась различного рода предписаниями. Он не имел права появляться на публике в одиночку, не мог в одиночку встречаться с иностранными государями или посланниками, не мог один вскрывать официальную корреспонденцию. У дожа не могло быть собственности на территории других государств. Он не мог покидать территорию Дворца дожей и базилики Сан Марко.

в Неаполь – к самому королю. Почти всегда Лоренцо посылал меня вперед на разведку. Я должен был прощупать, какие там царят настроения, и собрать слухи, которые ходят на улицах. Лоренцо хотел знать, что говорит и думает народ – от простолюдинов до вельмож. И мне это хорошо удавалось, потому что я умел смешиваться с толпой, перекинуться словом с сапожником, пошутить и с нищими, и с господами, полюбезничать с горничными, которые всегда были в курсе всего происходящего.Лоренцо отправлял меня разузнать новости и во Флоренции. В1466 году, после смерти Франческо Сфорцы, правителя Милана и верного союзника Козимо, я принес Лоренцо весть о готовящемся заговоре. Я на день забрал Леонардо во Флоренцию, и мы долго ходили по Санта Мария дель Фьоре, споря о живописи и скульптуре. Мы остановились у левой стены нефа перед изображением сэра Джона Хоквуда работы Паоло Уччелло. Паоло Уччелло (1397–1475) – итальянский живописец, представитель раннего Возрождения; один из создателей научной теории перспективы. Увлечение перспективой отразилось в первом произведении Уччелло – написанном им в 1436 году портрете английского кондотьера Джона Хоквуда, известного итальянцам как Джованни Акуто. Эта огромная монохромная фреска изображает не живого человека, а его конную статую, на которую зритель смотрит снизу вверх.

Хоквуд был прославленным кондотьером, который верно служил Флоренции и заслужил ее признательность. Мне нравилась эта картина, как и изображенный на ней человек. Я встречал его несколько раз перед тем, как он умер в 1393 году. Но у Леонардо было иное мнение.– Мне нравится монохромная живопись, выполненная краской terra verde, Одноцветная зеленая земля (ит.) .

которая напоминает об античных конных статуях и подчеркивает славу кондотьера как достойного наследника римских полководцев! – сказал Леонардо.Ему уже исполнилось четырнадцать, он теперь был скорее юношей, чем мальчиком, и он вдруг стал расти и в скором времени обещал перегнать меня. Глядя на него, я подумал, что сам совсем не высокого роста, и он скоро будет смотреть на меня сверху вниз. А он добавил:– Но посмотрите, учитель, в этой фреске не все так, как надо. В ней присутствует два разных вида перспективы: саркофаг выглядит словно надгробие, выступающее из стены, а всадник и конь изображены строго в профиль, с четкими контурами на темном фоне.– Во времена Уччелло перспектива еще не была достаточно разработана, – пожал плечами я, как всегда наслаждаясь интеллектуальным поединком с этим дерзким юнцом.– Она и сейчас не доработана, – возразил Леонардо, разведя красивыми руками. – Когда-нибудь я доведу ее до совершенства. И прославлю этим свое имя. Еще многие поколения будут говорить о моих работах. Но взгляни, эта лошадь и наездник никак не общаются. Все знают, что наездники должны обмениваться сигналами с лошадьми! Где же здесь жизненность? А хуже всего, Лука, что ни одна лошадь так не ходит, передвигая ноги только с одной стороны! Она же упадет! Уччелло не наблюдал за природой, а художники должны это делать.Я улыбнулся.– Об этом я с тобой спорить не буду, дружок. Но мне кажется, что Джованни Акуто, как мы, флорентийцы, его называли, был бы доволен этой фреской.Леонардо склонил златокудрую голову и прищурил большие чистые глаза.– Ты говоришь так, будто сам его знал!– Что ж, я думаю, Флоренция должна была отлить его бронзовую статую, как пообещала, – нахмурился я. – Но флорентийцы вечно считают деньги, а фреска стоит гораздо дешевле.– Можешь и дальше стоять тут и пялиться на эту посредственную картину, а я пойду посмотрю на часы Уччелло. Меня интересует время и способы его отсчета, – фыркнул Леонардо.Он ушел, пока я размышлял над сэром Джоном Хоквудом. Потом я присел на скамью и поднял глаза к чудесному куполу Брунеллески. Это было для меня что-то вроде молитвы, так я выражал свое почтение: внимательно рассматривая, восхищаясь прекрасным искусством, созданным человеком. Вероучения и мифы о непорочном зачатии и распятии мало что значили для меня, ведь я был абсолютно уверен, что человеческая жизнь – это всего лишь бессмысленная шутка божественного разума, если тот вообще существует. Но даже Бог сдерживает хохот и замолкает перед лицом великого искусства, когда видит в нем отражение собственного величия и творческого начала. В красоте и искусстве я находил молчание Бога, свободу и искупление грехов. Когда дни мои были наполнены ужасом в доме Сильвано, искусство спасало мою душу, каким бы ни был я странным созданием, помогало мне, так жаждавшему любви, несмотря на все мои особенности – неестественное долголетие и неестественно затянувшееся взросление. Возможно, мое благоговение перед искусством сделало меня достойным той великой любви, что была обещана мне, когда я освободился из публичного дома. Той до сих пор не обретенной и не воплощенной любви, которую я выбрал вместо почти бесконечной жизни. Пока я скитался по свету изгнанником и уродцем, я готов был мириться с тем, что любовь эта пока не осуществилась. А теперь, вернувшись во Флоренцию, найдя здесь друзей и обязательства, я вдруг стал с нетерпением искать ее. Я хотел встретить ее, обнять. Тогда, разглядывая дивный купол, созданный Брунеллески, я не знал, что осталось всего шесть лет до того, как я впервые увижу ее, и двенадцать до того, как мы с ней встретимся, а любовь к ней превзойдет все мои самые неудержимые фантазии о человеческой страсти и взаимоотношениях.Не прошло и нескольких минут, как Леонардо вернулся.– Лука, Лука, – прошептал он, подкравшись ко мне. На его красивом лице была написана тревога, и я вопросительно поднял брови.– Там люди разговаривают. Тебе надо послушать! Мне кажется, они строят заговор против отца Лоренцо! Я услышал их разговор, а потом мне на миг удалось заглянуть в будущее. И знаешь, что я увидел? Кровь на дороге, ведущей во Флоренцию!И я пошел с ним к выходу из церкви. Мы держались беспечно и небрежно, как бы случайно остановились перед часами Уччелло со стрелкой в форме звезды и двадцатичетырехчасовым циферблатом. Тогда мы услышали тихий разговор невидимых собеседников. Было непонятно, где они находятся, но благодаря какой-то особенности формы и строения громадного соборного пространства до нас доносились их слова. Я замер, полностью сосредоточившись на разговоре, а когда голоса замолкли, понял, что нужно делать.– Немедленно отправляемся в Кареджи, – сказал я Леонардо. – Но сперва я отвезу тебя домой.– Это не по пути, – возразил он. – Я поеду с тобой. Мне всегда нравилось болтать с синьором Фичино.
После полудня мы с Леонардо прибыли на виллу Медичи в Кареджи. Джинори и лошадь Леонардо были в мыле. Слезая, мы почувствовали, как тяжело у них раздуваются бока. Вообще я не любил так загонять Джинори – только когда этого требовала срочность. Слуга-мавр увел лошадей и сказал, что Лоренцо в саду, с Фичино и остальными. Я обежал сад вокруг и нашел боковой вход, Леонардо несся за мной по пятам. Фичино и несколько приезжих – греческих ученых – сидели на скамьях под тополями, и густое полуденное солнце лилось им на плечи. Я торопливо поприветствовал собравшихся и спросил о Лоренцо.– Лоренцо ушел в дом, – сообщил Фичино и обратился к Леонардо: – Юный синьор Леонардо, вы все выше и выше с каждой нашей встречей! Скажите-ка, вы вернулись, чтобы закончить наш разговор о поисках демона, который будет вести вас по жизни?– Демоны – это безымянные духи, которые управляют и руководят нами на жизненном пути, – улыбнулся Леонардо. – Вы говорите, что, покопавшись в себе, любой может найти своего демона. А я скажу, что, покопавшись в себе, можно узнать глубины, из которых истекает мой жизненный источник. Именно так можно прожить одухотворенную жизнь!– А я скажу, что мне нужно немедленно найти Лоренцо де Медичи, – прорычал я в величайшем нетерпении, – иначе источник нашей жизни совсем зачахнет!– Он в доме, Пьеро снова болен. Его принесли меньше часа назад из Флоренции, на носилках, – махнул рукой Фичино.Я вбежал в дом и ворвался в прежние покои Козимо, которые теперь занял немощный Пьеро. Его как раз устраивали поудобнее в роскошной постели Козимо. На краю кровати сидел Лоренцо и говорил с отцом, пока вокруг суетились слуги.– Прошу прощения, синьоры, – воскликнули. – У меня для вас срочные вести!– Успокойся, Бастардо. Разве в доме пожар? – улыбнулся Лоренцо.– Вот если бы Господь даровал мне такую прыть… – вздохнул Пьеро.Он выглядел совсем не плохо, тем более что все-таки принадлежал к роду Медичи: резко очерченный подбородок, пропорциональные черты. Но распухшие веки и вздувшиеся на горле железы придавали ему сонный и больной вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76