– Как бы от меня ни пахло, Джинори всегда нашел бы меня где угодно. Это один из лучших коней на всем белом свете, – со смехом сказал я и почесал его шею.Он тоже был грязный и забрызганный кровью, но, ощупав его тело, я не обнаружил на нем ран.– Я его вымою и отскребу для тебя, – застенчиво предложила девочка.Я обернулся к ней, а она потупила глаза в землю, сцепив руки за спиной, и переминалась с ноги на ногу. Она была так прелестна, что иногда я забывал, как мало ей лет, и сейчас поморщился, вспомнив, как мне приснилось, что она ко мне ластится.– У тебя много других дел, детка, – спокойно ответил я. – Теперь ты нужна Вольтерре. Джинори большой сильный мальчик, он побывал во многих сражениях и как-нибудь уж потерпит.– Хочешь, еще еды принесу? Или, может, вина? Или чистую одежду? Ты же промок и весь в грязи, я могу принести тебе одежду! – Она выпалила это одним духом.– Я не раз бывал мокрым и грязным, иногда гораздо хуже, чем сейчас.– Но сейчас это не обязательно. Я рассказала людям, как ты мне помог. Вольтерране очень благодарны тебе. Они дадут тебе все необходимое.– Мне и так хорошо, – пожал я плечами. – Я могу сам о себе позаботиться. Если мне что-то понадобится, я просто попрошу.На эти слова она фыркнула и упорхнула прочь, покачивая бедрами под юбкой. Только подумать, каково на это будет смотреть через пару лет – просто беда! Я повернулся к Джинори, и тот потянул носом в поисках еды.– Через пару лет просто беда! – сказал я ему, и он заржал в ответ.Я повел его на улицу искать корма. Когда он наелся до отвала, я решил помочь вольтерранам собрать сломанные жизни.
Лоренцо прибыл в Вольтерру ближе к вечеру. Под звонкие фанфары он подъехал к городу на одном из своих отборных жеребцов, окруженный говорливой свитой приближенных, советников и просто зевак. Их было около тридцати человек, все чистые и сытые, безмятежные и болтливые – люди, не задетые трагедией. Лоренцо спешился у городских ворот и вошел в Вольтерру пешком, ведя коня за узду. При виде представшей ему картины он издал заранее заготовленный возглас. Я вправлял сломанную руку молодой белокурой женщине, которую изнасиловали и избили, бросив умирать в закоулке. Но люди гораздо живучее, чем им самим кажется. Она выползла из закоулка, и ей помогли добраться до самодельных временных подмостков, где я, городской врач и несколько повитух помогали пострадавшим. Мы услышали, что Лоренцо со своей свитой прибыли в город, и женщина подняла на меня заплывшее, покрытое синяками лицо. Я пожал плечами, а она стиснула распухшие губы, закрывая щербатый рот с выбитыми зубами. Я ощупал пальцами ее руку: кости вроде бы хорошо вправлены – и начал перевязывать руку полосками ткани, чтобы перелом сросся. Хорошенькая девочка пришла и принесла в заплечной котомке кувшин вина и чашки. Она налила женщине кружку и проворковала:– Изабелла, у тебя такие спутанные волосы, давай я расчешу?Она осторожно погладила женщину по голове, пока та пила вино.– Я с ней почти закончил, – сказал я, завязывая последний узел, и заботливо заглянул в лицо Изабеллы. – Думаю, у вас нет внутренних кровотечений. Но я не могу быть полностью уверен. Отдохните несколько дней и пока не работайте. Посмотрим, как будет через три дня.– Слышишь, Изабелла? – тешающе пропела девочка. – Отдохнешь и поправишься. Пойдем, я помогу тебе дойти до постели, умою и расчешу.Белокурая Изабелла кивнула и, шатаясь, поднялась на ноги. Я протянул ей руку, чтобы поддержать, но она вздрогнула, и я понял, что пройдет еще немало времени, прежде чем Изабелла сможет терпеть прикосновения мужчины, даже если этот человек хочет ей помочь, как я. Девочка подставила Изабелле худенькое плечико, чтобы та на нее оперлась, и они медленно поплелись прочь. Девочка серьезно глянула на меня через плечо.– Отвратительная, немыслимая разнузданность! – проговорил гнусавый голос у меня за спиной.Я весь напрягся и медленно обернулся.– Синьор? – тихо спросил я, глядя в блестящие черные глаза Лоренцо Медичи.Что-то сверкнуло и тут же погасло в его глубоко посаженных глазах, и в суровых чертах проступило жесткое выражение, но тут же они смягчились, это произошло мгновенно. По лицу разлилось выражение глубокого сочувствия, и он кивнул в сторону Изабеллы и девочки, которые вдвоем ковыляли к дворцу, где отдыхали раненые.– Так разорить город! Отвратительно! Не представляю, как такое могло произойти! Войска просто озверели!– Думаю, вы прекрасно представляете, как такое могло произойти.– Да как ты смеешь говорить подобные вещи? Я просто в ужасе! Все граждане Флоренции в ужасе!– Да уж, я в этом не сомневаюсь. Как и остальные флорентийские земли. И Сикст.– О чем ты говоришь, Бастардо? – вскричал Лоренцо и зашагал прочь, качая головой.Он подошел к скамье, где сидел сухонький старичок в лохмотьях. Старик весь сжался в комок, и Лоренцо, дабы продемонстрировать свою доброту, приподнял его руку и взглянул на рубленые раны, покрывавшие ее вдоль и поперек. К счастью для старика, раны были неглубокие. Я знал, что и от них очень больно, но он терпеливо дожидался своей очереди. Лоренцо взял человека за окровавленную руку и прижал ее к своей груди. Потом обратился к скопившейся толпе вольтерран.– Мои сограждане флорентийцы и я потрясены до глубины души! Мы безмерно скорбим. Словами не выразить, насколько ужасны все эти несчастья для Вольтерры! И я приехал, чтобы возместить причиненный ущерб!Он кивнул Томмазо Содерини, и тот суетливо подскочил к Лоренцо. За спиной Содерини стояли два крепких мавра, они принесли сундук, и по их напряженным спинам я понял, что в сундуке лежат тяжелые золотые флорины. Лоренцо кивнул, и Содерини отпер сундук. Лоренцо запустил в него руку и достал золотую монету. Он поднял ее вверх, но на небе не видно было солнца, и монета не заблестела, а осталась просто тусклым желтым кружочком в его слишком ухоженной руке. Он обвел толпу взглядом, но никто не произнес ни звука.– Я возмещаю ваш ущерб! Я раздам деньги всем, кто понес убытки! – громко провозгласил он.Ни звука не раздалось из толпы стариков, женщин и детей, которые молча наблюдали за ним. Все они были грязные и оборванные, на многих – окровавленная одежда, некоторые стояли в повязках. И среди них не было ни одного взрослого мужчины. Лоренцо вертел темноволосой головой во все стороны, ожидая отклика толпы, но они просто смотрели на него в холодном молчании. Он швырнул монету Содерини, и тот вышел к толпе и охотно вручил флорин черноволосой женщине с повязкой вокруг головы. Я знал то, что было неизвестно Лоренцо: она потеряла ухо, его откусил кондотьер, который хотел ее изнасиловать, от злости, что не смог возбудиться. Хотя ей в каком-то смысле повезло: ее муж выжил. Его пырнули ножом в бедро, он мучился, но он будет жить. Если не начнется заражение, он будет жить. Не улыбнувшись, не произнеся ни слова, женщина взяла монету и отвернулась. Содерини торопливо махнул своим маврам. Они подтащили сундук, и Содерини запустил в него руку, сунул женщине еще несколько монет и начал раздавать деньги всем, кто собрался вокруг него. Никто не произнес ни слова. Гордо подняв голову, Лоренцо наблюдал за этой сценой со стороны. Я подошел к Джинори и снял с него седло. Это было то самое седло, которое восемь лет назад подарил мне Лоренцо, седло, искусно сделанное из мягкой прочной кожи, с металлической отделкой и лучшими стременами. Седло, которое стоит целое состояние. Как всегда, получив в подарок красивую вещь, я очень дорожил ей.– Ваши деньги не залечат нанесенных ран, – произнес я и швырнул перед ним в грязь его седло. – Не купят они и моих услуг.Сузив глаза, он посмотрел на седло и склонил голову набок, как будто одноглазый Федериго.– Я слышал, ты зарубил пятьдесят хороших воинов Монтрефельто, – сказал он тоном, в котором пополам смешались зависть и упрек.Медичи скосил глаза на мой меч, словно прикидывая что-то, и я понял: Лоренцо задается вопросом, сумел ли бы он уложить так же много народу, окажись на моем месте.– Да уж, хороши молодцы, поработали на славу! – хмыкнул я и обвел рукой разрушенный город и раненых людей. – Даже если они и выполняли приказ!Лоренцо медленно кивнул.– Вы же понимаете, долгожитель мой, Лука Бастардо, что я не смогу защитить вас, если вы не желаете прибегать к моему покровительству.– Уж лучше быть под покровительством дьявола!– Так, кажется, считает клан Сильвано? – презрительно усмехнулся он, и я понял, что нажил непримиримого врага.Но мне это было уже безразлично. Я решил оставить за собой последнее слово в объяснении с этим наглым молодым принцем, который ради своих политических амбиций обрушил такие бедствия на ни в чем не повинных людей, и я не пощажу его чувств. Я наклонился и, положив руку ему на плечо, заговорил доверительным тоном так тихо, чтобы только он меня услышал:– Мой дорогой друг Козимо де Медичи никогда бы этого не сделал. Он никогда бы до этого не опустился. Ему бы это и не понадобилось.Лоренцо отшатнулся, как будто я нанес ему удар кинжалом, что я, собственно, и сделал. Лоренцо вырос в гигантской тени человека, который стоил двух таких, как он; в тени человека, с чьим гением и заслугами Лоренцо надеялся лишь сравняться, не надеясь его превзойти. И он хорошо это знал.
Стояла уже ночь, и длинные темно-лиловые тени туманной сетью накрыли промокшую, залитую кровью Вольтерру. Я складывал и раскладывал седельную подушечку, придумывая, как бы лучше защитить пах, когда без седла поскачу во Флоренцию на Джинори. Мужчине трудновато скакать на лошадином хребте. Я слышал о цыганах и людях с Дальнего Востока, которые всегда ездят на лошади без седла. Вероятно, если с младенчества тебя сажают на коня, можно как-то наловчиться. Но мое детство было другим, и у меня без седла были проблемы.– Маддалена, – раздался за спиной низкий мелодичный голос.– Что?Я обернулся. Неровный белый свет факела, воткнутого в латунный держатель на каменной стене, озарил лицо девочки, которая пленила меня своей необычайной красотой.– Это мое имя – Маддалена, – улыбнулась она и показала мне большое красивое седло непривычной старомодной формы.Я озадаченно поглядел на седло. Наконец она громко вздохнула и сунула седло мне.– Тяжелое, знаете, очень!– Это мне? – спросил я, подхватив седло и чувствуя себя дураком.– Говорят, ты отдал свое седло синьору Медичи. Я и подумала, что тебе нужно другое. Это было папино седло. Ему оно больше не понадобится, – вздохнула она.Я внимательно вгляделся в ее лицо и увидел, что она печальна, но не убита горем. Я был этому рад. Мне всегда нравились люди, которые способны с достоинством переносить страдания. Это важное умение в таком мире, где Бог хохочет над человеческим горем. Я повернулся и положил седло Джинори, приладил и закрепил подпругу. Оно, конечно, было не такое блестящее и нарядное, как седло от знаменитого флорентийского седельника, однако добротное и удобное. И защитит мое мужское достоинство в долгой поездке домой.– Почему ты отдал свое седло великому господину? – спросила Маддалена.– У меня были причины, – туманно ответил я.– Ты какой-то недоверчивый.– Я считаю, что люди такие, какие есть.– А разве у них есть выбор? Кстати, отчего ты так и не назвал мне свое имя? Ведь когда другой тебе представился, полагается отвечать тем же!В ее голосе звучала легкая обида. Я оглянулся на нее и улыбнулся.– Меня зовут…– Лука Бастардо, знаю, – перебила она. – В следующем году по Вольтерре будет бегать много бастардов. Может, они все возьмут себе имя Бастардо, и тогда вы станете одной большой семьей!Голос у нее сделался живой и веселый, а когда я посмотрел на нее, она взмахнула ресницами. Да она же меня дразнит!– Вот о чем я всегда мечтал, – ответил я, возведя глаза к небу, потом посерьезнел. – Может, повитухи помогут избежать нежелательных детей.Я смерил на глазок стремена, отвязал и удлинил. Отец Маддалены, которого я не видел среди мертвых, должно быть, был ниже меня, хотя я и сам невысокого роста.– Надеюсь. Вряд ли они помогут мне. Я слишком маленькая, чтобы иметь детей, но одна женщина сказала, что у меня теперь их может не быть вообще. – Говорила она бесстрастным тоном, но в нем чувствовалось беспокойство.Я бросил на нее еще один взгляд и запрыгнул в седло.– Все с тобой будет в порядке. Найдешь мужа. Будут у вас дети.Она пытливо посмотрела на меня.– Откуда ты знаешь?– Я не раз убеждался, что от внутреннего настроя зависит, что станет с телом, – ответил я, сдерживая Джинори, который от нетерпения и желания возвратиться домой чуть не встал на дыбы. – Тот, кто готов умереть, умрет. Тот, кто намерен жить, будет жить. А у того, кто намерен жить полной жизнью, она такая и будет. Все просто.– Надеюсь, ты прав, – робко сказала она и тихонько засмеялась. – Я знаю, что найду мужа, потому что взяла горсть золотых флоринов у синьора Медичи и собираюсь отложить их на приданое!Она прикрыла рот маленькой тоненькой ручкой, как будто у нее вырвалась неприличная шутка. Этим она вновь напомнила мне о том, что еще совсем маленькая. Маленькая, но практичная. Она поступает очень благоразумно, откладывая деньги на приданое. Она наклонилась и погладила Джинори по шее, потом подняла на меня глаза.– А ты вернешься в Вольтерру, Лука Бастардо?Она растянула слоги моего имени в песню, соблазнительно, как женщина, если она желает мужчину. Я проглотил комок в горле, и Маддалена заметила мою реакцию, поэтому кокетливо прибавила:– Мне бы очень этого хотелось!– Для тебя я синьор Бастардо, детка, – поправил я, силясь сохранить дистанцию, образованную разницей в возрасте.Но меня влекло к ней, и я ничего не мог с этим поделать. Пришпорив Джинори, я направился к городским воротам, но потом обернулся и с улыбкой сказал прелестной Маддалене:– Прибереги приданое лет на десять, может быть, я и вернусь!
Я подъехал к стенам Флоренции, когда на небе забелел рассвет. Приближаясь по широкой дороге прямо к городу, я заметил впереди силуэт идущего человека. Он двигался по дороге среди крестьянских повозок, которые тянулись на городской рынок. В бледном зареве рассвета силуэт, казалось, был очерчен пламенем рыжего и темно-синего цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76