Я был близким другом Донателло, скульптора Козимо, а его пристрастия ни для кого не были секретом. Но Леонардо, ставший мне почти сыном!.. Я закрыл глаза и вздрогнул.– Это невыносимо, что ты… такой!– Это не то, что вы испытали в детстве! Я никого не принуждаю насильно, и никто не принуждает меня. К тому же то, что вы пережили, связано с мужчинами, которые испытывали страсть к детям, а не к таким же, как они, мужчинам.– Я редко осуждаю других людей.– И не осуждайте! У вас вот каждый месяц новая женщина. Вы заигрывали с моей матерью, когда она еще спала с отцом! – Взгляд его был спокойным и уверенным, прямолинейным и без всякого лукавства, и мне пришлось отвести глаза. – Я ухожу от Вероккьо, – тихо добавил он, закутавшись поплотнее в персиково-зеленую шерстяную накидку с горностаевой оторочкой.Стоял апрель, и затянутое тучами небо грозило пролиться дождем. Холодный ветер, как по ущельям, носился по серым каменным улицам Флоренции. Я огляделся и понял, что мы просто бродим бесцельно. Я свернул к Арно и ускорил шаг. Леонардо нагнал меня и произнес:– Пора мне обзавестись собственной мастерской. Я получаю заказы и могу позволить себе снять помещение.– Ты же знаешь, если тебе нужны деньги, я всегда могу их одолжить, – уныло ответил я.Мы подошли к Понте дела Грацие, каменному мосту в семь пролетов, переброшенному на другой берег через самую широкую часть реки. Мы миновали маленькую церквушку, построенную на одном из устоев, и несколько лавочек, а потом долго стояли и смотрели на холодные воды Арно, разбивавшиеся об опоры моста с таким ожесточением, словно хотели его снести.– Нет, мой дорогой Лука, вы не стали бы одалживать денег, вы бы отдали их просто так, – улыбнулся он. – А я не могу этого допустить. Я уже взрослый и могу сам заработать.Он отошел от поручней и зашагал через мост по направлению к Ольтарно. Я зарылся лицом в ладони, застонал и пошел следом. На другой стороне был маленький рынок, и мы прошлись по нему. Вокруг стояли прилавки с большими коричневыми яйцами и хрустящим свежим хлебом, сушеными фруктами и соленой треской, деревенским сыром и кусками сбитого масла, завернутого в вощеную ткань, маринованными овощами. Леонардо вскрикнул и бросился вперед, а я погнался за ним и догнал у клетки с голубем. Он полез в карман и вынул монету, посмотрел на нее и вручил старухе за прилавком.– У тебя есть еще деньги или это последние? – с укором спросил я.– Посмотри на ее лицо, она бы прекрасно подошла для портрета, старость ее практически изуродовала! – прошептал он.Я бросил на старуху внимательный взгляд. И в самом деле: время, которое давно забыло обо мне, сильно обезобразило ее. Оно приплющило и оттянуло вниз нос, растянуло пятнистую кожу складками, как мягкое тесто. Леонардо всегда подмечал такие мелочи в людях, обращая внимание на все вокруг. Он наверняка потом будет ходить за ней, присматриваться, пока ее черты не засядут у него в памяти. Потом он вернется домой и нарисует ее. Старуха радостно схватила монету и улыбнулась Леонардо беззубой улыбкой, а потом протянула ему клетку. Леонардо открыл ее и достал голубя. Он взял его обеими руками и прижал к щеке, прикоснувшись аккуратно остриженной бородой к крылышку. Он даже, кажется, что-то говорил птице или пел, но так тихо, что я ничего не расслышал. Потом он прикрыл глаза и благоговейно прижался губами к серой головке голубя. Он подбросил птицу в воздух и тихо вскрикнул, когда она встала на крыло. Его прекрасное лицо светилось радостью и одушевлением, все тело его напряглось, словно хотело унестись вслед за парящим голубем.– Помните, как вы первый раз взяли меня на виллу Медичи в Кареджи и мы купили в подарок Лоренцо сокола? – Леонардо посмотрел на меня огромными сияющими глазами. – И вы дали мне подержать ту чудную птицу, пока мы скакали на вашем рыжем жеребце Джинори? Верхом на лошади, с птицей в руках я, словно летел! Помните, Лука Бастардо?Я собирался ответить, но тут чей-то юный голосок пискнул:– Бастардо? Какое странное имя!Я с улыбкой обернулся и увидел маленького мальчика, который стоял рядом. Но когда глаза мои упали на его лицо, сердце остановилось и у меня перехватило дыхание. Острый, бросающийся в глаза подбородок и резко очерченный нос. Этот низкорослый маленький мальчик лет шести был точной копией Николо Сильвано в его возрасте! Мальчик смотрел на меня открытым любопытным взглядом. И вся моя история, связанная с его порочным кланом, мгновенно пронеслась передо мной, гудя, словно разбуженный пчелиный рой. Он наклонил голову, как будто тоже это почувствовал.– Герардо, Герардо, где ты? – позвал женский голос, и мальчик оглянулся.Я ничего не сказал, развернулся на каблуках и пошел прочь. Леонардо следовал за мной.– Лука, в чем дело? – спросил он с тревогой в голосе.Я недоверчиво взглянул на него. Леонардо резко остановился.– С моими пристрастиями вам придется смириться и научиться любить меня таким, каков я есть, а не таким, каким вы хотели бы меня видеть. Но почему вы убежали от ребенка?– Он похож на человека, которого я когда-то знал, – пробормотал я, поплотнее заворачиваясь в плащ.– Ваше прошлое рыщет вокруг, как пес, и не дает вам покоя, – тихо проговорил он. – Будьте осторожны, как бы он однажды не укусил! – Он хотел дотронуться до моего плеча, но потом с большим достоинством отвел изящную руку, прежде чем она опустилась мне на плечо. – Раз уж у вас разбередились старые раны, должен вам кое о чем рассказать. Я недавно обзавелся новыми знакомствами…– Ну-ну.– Да не то! – вспыхнул он и продолжил, сохраняя самообладание. – До меня дошли некоторые слухи. Люди шепчутся о том, что против Лоренцо де Медичи затевается заговор. Его зачинщики – Пацци.– Пацци должны быть счастливы, ведь они отвоевали у Медичи управление папскими финансами.– Да, но Лоренцо отплатил тем, что поддержал закон, лишающий наследства дочерей, у которых нет родных братьев, но есть двоюродные. В результате жена Джованни Пацци не получила огромного отцовского наследства, на которое они так рассчитывали. И поэтому Пацци затевают заговор. Папа его поддержал, он давно хотел подчинить себе Флоренцию и отдать своим племянникам. И Неаполитанский король тоже с ними заодно, у него свои политические цели. От смерти Лоренцо многие выиграют. Заговор еще на ранней стадии, все это пока только слухи и сплетни. Но мне кажется, в них есть доля правды, и в скором времени этот заговор принесет плоды. Вам, наверное, захочется предупредить его.– Я не разговаривал с Лоренцо четыре года, с той резни в Вольтерре, и вовсе не собираюсь теперь мириться, – прорычал я. – Он не слишком хорошо ко мне расположен. Мне повезет, если он не подстроит так, чтобы меня сожгли на костре. Какое мне дело, если Пацци и Папа добьются его свержения?– Он внук вашего близкого друга. Он еще мог бы сослужить вам службу, может, уберечь вас от костра, если вы убережете его. И мне кажется, что его младший сын Джованни когда-нибудь станет Папой Римским. В будущем так на самом деле и случилось. Джованни Медичи еще в 13 лет был назначен кардиналом. После подавления восстания Савонаролы власть во Флоренции снова оказалась в руках Медичи, и кардинал Джованни правил республикой вместе со своим братом. Годом позднее он был избран Папой в результате почти единодушного голосования кардиналов и получил имя Лев X.

Вам было бы полезно завести друзей в высших кругах, – посоветовал Леонардо.– Этому мальчику всего год, он может стать кем угодно, – ответил я и покачал головой.Леонардо пожал крепкими плечами.– Что ж, это только мое предчувствие, мне как-то привиделось нечто подобное. Итак, приглашаю вас отобедать у меня в мастерской, когда я ее должным образом обустрою, чтобы принимать посетителей. Вы ведь придете, Лука? Если, конечно, у вас найдется свободная минутка и вы сможете оторваться от этого всепоглощающего занятия – превращения свинца в золото…Его голос неуверенно стих, как будто он снова превратился в маленького мальчика, которого я встретил у входа в темную пещеру. Этот мальчик изменил мою жизнь. Он сделал меня своим учителем и преподал мне самый важный урок: что значит иметь близкого человека, доверять ему самые сокровенные мысли и тайны. На своем пути я встречал людей, которые мне нравились и кому я частично доверял: Джотто, Петрарка, Козимо де Медичи. Но до Леонардо не было никого, кому бы я доверял безоговорочно. Возможно, это был последний урок в воспитании моего сердца, который мне преподал этот непревзойденный гений: урок безоглядной любви. Мне придется смириться с его пристрастием, отвращением к которому я с детства проникся до мозга костей. Я не знал, как примирить это отвращение с любовью к Леонардо, который был мне как сын. Когда-нибудь я найду способ. Но я не могу осуждать Леонардо. И не могу отказать ему в сердечной привязанности.– Ну конечно, я приду к тебе в мастерскую, – ответил я.Это разбивало мне сердце, но и делало его шире, я знал, что это так и не может быть иначе. Что бы ни делал Леонардо, как бы это ни было отвратительно для меня, я никогда не перестану быть его другом. А вспоминая долгие годы жизни, я теперь понимаю, что, поставив любовь выше страха смерти, поставив любовь к Леонардо выше отвращения к противоестественным человеческим наклонностям, я заслужил любовь Маддалены.
Впервые я встретил повзрослевшую Маддалену в апрельское воскресенье 1478 года. Леонардо явился ко мне во дворец и прервал мою работу над воссозданием перегонного куба Зосима.– Пойдемте со мной на мессу, дорогой Лука, – позвал он из дверей мастерской.– На мессу? Я туда не хожу, – отказался я. – К тому же сегодня у меня, кажется, все получается с возгонкой, а дальше пойдет еще лучше.– У вас получается с возгонкой, только и всего, – со смехом ответил он.– Нет, парень, сегодня я, возможно, сумею превратить свинец в золото! И тогда мне больше никогда не придется волноваться о деньгах!– А вам и не нужно волноваться о деньгах, вы богаты как Крез, Крез (595–546 до н. э.) – легендарный последний царь Лидии. Богатство Креза вошло в поговорку, о нем сложилось много легенд. Крез был эллинофилом; посылал щедрые дары в греческие храмы и стремился приобщить Лидию к греческой культуре.

– проговорил Леонардо, подошел ко мне и смерил взглядом аппарат, с которым я возился. – Вы разожгли слишком высокое пламя, – заметил он и беспокойно зашагал по комнате, копаясь в разнообразных предметах, разложенных на грубо оструганных столах, которыми я обзавелся, потому что они напоминали мне обстановку лаборатории Гебера.Однако создать точную копию этого волшебного места мне не удалось. Я мог воссоздать обстановку, но не атмосферу. Я не мог раскрасить дым, который бы совался цепкими пальчиками повсюду, не мог сделать так, чтобы мензурки позвякивали вразнобой, словно переговариваясь друг с другом. Но я думал, что у меня есть время и в конце концов я этого добьюсь.Леонардо вздохнул.– Надеюсь, вы не ждете от алхимии чего-то большего, чем развлечения. Это то же самое, что астрология. Глупая трата драгоценного времени.– Ты так говоришь только потому, что Марс у тебя находится в знаке Водолея, – не отрываясь, ответил я. – Поэтому у тебя бунтарская противоречивая натура.– Только не говорите, что вы астрологией занимаетесь! – простонал Леонардо.– Фичино приносит мне книги и дает уроки, – признался я.Пламя под перегонным кубом вдруг вспыхнуло синевато-рыжим всполохом, выплеснув жидкость, и весь аппарат затрясся от кипения. Горелка чихнула и погасла. Я разочарованно всплеснул руками.– Теперь у вас нет предлога отказываться, – пропел Леонардо. – Пойдемте со мной на мессу. Сегодня будет интересно. Нет, правда, думаю, вам стоит сходить!– Надеюсь, ты не потащишь с собой тех красавчиков, что вечно вьются возле тебя!– Только вы и я, – пообещал он, и я согласился.Проводить время с Леонардо всегда было приятно. Находиться в его компании, вникать в его мысли было уже удовольствием. Даже если для этого придется пойти на церковную службу.Мы были недалеко от Санта Мария дель Фьоре, раскинувшей свой огромный купол, и неспешным шагом шли по Виа-Ларга.– Знаешь, мне кажется, что Богу совершенно все равно, ходят ли люди на мессу, – мрачно произнес я, но прежде, чем успел углубиться в детали своих размышлений, Леонардо запел тихий и скорбный церковный гимн своим чудесным завораживающим тенором.Мы пришли в церковь и встретили там сборище пышно одетых людей.– Кардинал Сан-Джорджо, Лоренцо де Медичи, архиепископ Пизанский, граф Монтесекко, семейства Пацци и Сальвиати, – негромко перечислил Леонардо, прервав песню, и загадочно покосился на меня. – Вы знаете, что преданность моя принадлежит в первую очередь вам, учитель? С тех пор, как я выбрал вас себе в учителя. – Он понизил голос до шепота и горячо закончил: – Если бы кто-то был вашим врагом, пусть бы даже он явился моим другом, я бы не стал ему служить!– Я рад это слышать, парень. Я никогда не сомневался в твоей преданности, – ответил я.Интересно, что он задумал? Поступки Леонардо невозможно предугадать. Его интересовало и увлекало всё и вся, в голове всегда теснились замыслы. Он притягивал к себе людей так легко и непринужденно, что всегда был в курсе еще едва зарождающихся событий. Он впился в меня глазами и сжал мою руку, а потом повел в церковь.– Джулиано де Медичи с ними нет, – прошептал он удивленно.Мы заняли места на скамье, и спустя короткое время началась месса. Часть моего существа с интересом слушала, и глаза были устремлены на купол Брунеллески. Раньше, еще бродяжкой на улице, я ходил на службу скорее чтобы согреться зимой и отдохнуть в тени летом, чем из религиозного чувства, которое у меня совершенно отсутствовало. Но латынь звучала красиво, и незаметно я унесся в мечты об алхимических исследованиях. Чтобы превратить обычный металл в золото, нужно в правильных пропорциях смешать серу и ртуть, подумал я, когда Леонардо подтолкнул меня в бок.– Джулиано пришел!– Ite, missa est, ltй, missa est (лат., «идите, собрание распущено») – слова, которыми заканчивается католическая месса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76