– Ваших вещей? – переспросил я.– Слушай внимательно, – строго приказал он, и в голосе его послышалась былая требовательность. – Ты мой наследник. После моей смерти все мое имущество переходит к тебе. Вместе с документом на владение этим жилищем. Я заверил его у адвоката.От неожиданности я так и сел на пол.– Мне не нужно ваше имущество!– Тебе же нужны мои тайны, – просипел он со смехом, но тут же задохнулся.Отдышавшись, он довольно произнес:– Тебе нужны мои знания.– Да, – признался я. – Я хочу научиться превращать свинец в золото! Я хочу понять, что именно произошло прошлой ночью и что вам известно о моем происхождении, и узнать действие философского камня, который вовсе не камень!Увлекшись, я схватил его за плечи, а когда сделал это, вспомнил о том, что сегодня произошло с Убальдо Содерини и почему пошел навестить Гебера.– Позвольте мне помочь вам вернуться к жизни и учить меня дальше, – возбужденно предложил я.Задохнувшись от радостного возбуждения, я поднял руки. Сегодня они уже сотворили чудо, значит, смогут и еще раз. Я осторожно положил руки ему на грудь и выжидающе уставился на них. Но ничего не произошло. Никакого покалывания. Никакого жара. И ощущения хлынувшей воды. Гебер захохотал.– Твой консоламентум Consolamentum (лат.) – успокоение. Дар исцеления, который считается основополагающим принципом учения катаров (религиозное движение в Западной Европе, возникшее из манихейства и не признававшее никаких церковных символов и канонов). Люди, получившие успокоение, назывались «совершенными». «Совершенные» постоянно стремились к чистоте души, занимались проповедничеством и врачеванием, также они были обязаны воздерживаться от мяса, птицы, яиц и сохранять целомудрие. Обычные верующие получали успокоение лишь на пороге смерти.

мне не поможет, – прошептал он. – Да и к тебе оно не придет таким путем. Пора подчиниться, дурачок, когда ты наконец это поймешь?– Но я хочу вам помочь!– То есть помочь себе, – ответил он и улыбнулся. – Когда ты научишься достигать успокоения, то сможешь сделать и то, к чему так стремишься. Это одно и то же.– Консоламентум – это тепло в моих ладонях, которое направилось на болезнь и исцелило сегодня сына вельможи? – напряженно спросил я. – Как у меня это получилось и как сделать это снова?– Консоламентум выше тепла и исцеления. Оно включает в себя завершение и совершенство.Тщедушное тело Гебера сотряслось от кашля, а потом он отвернулся от меня и сплюнул кровь на подушку.– Поэтому Странник называл вас совершенным? – задумчиво спросил я, пытаясь понять.Было легче вернуться к привычному диалогу наших уроков, чем молча наблюдать, как он угасает у меня на глазах. И я хранил глупую, тщетную надежду на то, что смогу удержать его здесь, не дать ему умереть, если как ученик не соглашусь отпустить своего учителя.– Потому что вы можете использовать консоламентум не только для исцеления, но и чтобы превратить свинец в золото?– Мы не используем консоламентума, он использует нас! – воскликнул Гебер с таким накалом страсти, что она вспыхнула в его глазах дразнящими язычками желтого пламени.Он приподнялся на локте, как будто собирался на меня накричать, но тотчас же бессильно упал на свое ложе. Я только поцокал языком при виде такой слабости. Я хотел поддержать его за спину, но он оттолкнул мою руку.– Странник употребил старинное слово из языка прекрасной веры, которую я когда-то исповедовал, веры моей жены и друзей, хотя мы и не жили с ней как мужчина и женщина, после того как дали обет отказаться от плотского мира…– Зачем вы это сделали? Если бы я женился, я хотел бы держать ее ночью в своих объятиях, – сказал я, испуганно представив, что кто-то мог добровольно отказаться от счастья супружеских объятий. – Я слышал, каким нежным голосом жена зовет во тьме своего мужа. Как можно от этого отказаться!– Царство плоти – это царство сатаны, – прошептал Гебер. – Продолжать его – один из худших грехов. Поэтому мы пожертвовали плотскими узами супружества ради достижения совершенства. Наша любовь осталась любовью, как и всегда, сбросив шелуху плотской близости, которая есть служение Князю мира сего. Знай, мальчик, кому суждено прожить дольше, чем мне, что люди – это мечи, коими ведется великое сражение между добром и злом, светом и тьмой, между духом и материей. Силы противоборствующих сторон равны, и Бог-свет – это чистейший дух, чистейшая любовь, не запятнанная материей, совершенно отличная от вещественного творения. Князь мира сего – это сама материя, а значит, зло.– Я в это не верю. В этом мире есть красота, красота от Бога, мы видим ее на картинах Джотто, – не унимался я. – Разве грех наслаждаться красотой, данной Богом?– Как это похоже на евреев! – улыбнулся Гебер. – Неудивительно, что ты нашел к ним дорогу. Тебе это было суждено. Они будут говорить тебе, что наслаждаться Его творением – главное Его веление, самая священная Божья заповедь. «И Бог увидел, что это хорошо».– Не знаю, как там насчет Его велений. А если и так, то повелитель из него неважный, не больно-то его слушаются! Судя по тому, что я видел, люди делают что им вздумается. Они насилуют, крадут, калечат и убивают всех подряд, не обращая внимания на священные заповеди, и не несут за это никакого наказания, кроме разве что тех, какие им перепадают от других людей, – сказал я с раздражением, потому что чувствовал, как секрет превращения золота ускользает из моих рук вместе со слабеющим дыханием алхимика. А с этим секретом канут в небытие и все ответы на мои незаданные вопросы: о прошлой ночи, о моих родителях… Под раздражением крылась мучительная боль, но я не хотел давать ей волю. Иначе потороплю Гебера на тот свет.И я сказал:– К евреям меня привел случай. Я встретил толпу, которая побивала камнями Моше Сфорно и его дочку.– Нет такого понятия, как случай, – возразил Гебер. – Под поверхностью любых событий кроется плотно сплетенная ткань предназначения!– Предназначение – это шутка Бога, причем подшутил Он над нами!– Когда я вернусь, то еще поспорю с тобой об этом, – прохрипел Гебер.– Боюсь, на этот раз вы не вернетесь, мастер Гебер, – негромко ответил я, не в силах больше скрывать свою боль. – Вы обречены. Я много раз видел смерть и узнаю ее приближение.– Возвращение неизбежно для тех, у кого еще остались желания, – просипел он. – Помни это, когда тебя охватит жажда золота.Потом он закашлял кровью и, не в силах даже повернуть голову, запачкал подбородок и щеки. Я вытер его лицо покрывалом.– Принести воды, синьор? – заботливо спросил я, и меня кольнуло в сердце сознание того, что мне следовало бы ухаживать за ним, а не спорить. Хорош будущий врач!Гебер отрицательно мотнул головой.– Может быть, дать что-то, что облегчило бы боль? Вина и немного того очищенного отвара из маковых цветков? Вы показывали, где он хранится.– Вся моя жизнь была дана мне для того, чтобы я научился умирать, – прошептал он. – Зачем затуманивать свой разум на главном повороте пути?– Потому что смерть неизбежна, но страдать вовсе не обязательно, – печально ответил я. – Я мог бы избавить вас от мучений.– Ты будешь хорошим врачом. Хочешь избавить разумные существа от страданий. Помни это, когда… – шепот Гебера угас.Он улыбнулся краешком рта, качнул головой и взглянул на меня блестящими глазами. Я вдруг начал вспоминать, видел ли раньше эти глаза без оправы странных очков, и тут понял, что он уже не может говорить. Я просунул руку ему под голову, чтобы поддержать за плечи, а свободной рукой взял его за руку, потому что хотел, чтобы и при моей смерти со мной кто-то вот так же был рядом. И само собой, без всяких усилий с моей стороны, теплое покалывание снова возникло во мне. Я почувствовал, как оно растекается по груди, по рукам, а через ладони – в него. Его глаза на миг вспыхнули, а потом потухли, и тело сотрясли судороги. Дыхание становилось все более отрывистым, пока не превратилось в крошечный выдох с кончика языка, как дуновение от крыла бабочки. Перед самым концом он улыбнулся и пожал мою руку.Было еще светло, когда я вышел на улицу, неся через плечо тело Гебера, завернутое в запачканное кровью одеяло. Я удивился, потому что в комнатушке было так темно и тесно, что я решил – солнце уже зашло. Меня ожидал Странник со своим бурым ослом, привязанным к той же бронзовой коновязи, что и прошлой ночью.– Я думал, вы ушли, – сказал я, уложив тело Гебера на осла.Еще прошлой ночью я вот так же лежал на осле. Но сейчас был жив и здоров, когда Гебер уже не сделает ни шага. Потерян еще один дорогой друг.– Я подумал, тебе нужна помощь, – ответил Странник. Его лицо осунулось, уголки рта обвисли. Он осторожно похлопал Гебера по спине.– Помощь нужна не мне, – сказал я, с грустью и горечью.Он пожал плечами. Я надел на Гебера очки, решив похоронить его таким, каким я его знал – с этим странным прибором для видения на носу. Но Странник снял очки, сложил и протянул мне.– Разве он не хотел бы, чтобы ты видел так же, как он? – лукаво спросил Странник.– Думаю, я всегда буду видеть так, как вижу, а не как кто-то другой, – ответил я и неловко положил прибор во внутренний карман своего жилета, решив, что буду хранить его рядом с картиной Джотто.Потом я достал стопочку перевязанных бумаг, которые лежали у Гебера на тумбочке. Я спрятал их за пазуху, прежде чем выносить тело Гебера. Я протянул стопку Страннику.– Думаю, он отдал бы их вам. Вы хорошо понимали друг друга.– «Summa perfectionis Magisterii», – прочитал Странник на обложке. – Как это похоже на моего старого друга! Я знаю, кому нужно это отдать. – Он взял поводья осла в крупную узловатую руку и неспешно повел его по узким улочкам близ Понте Санта-Тринита. – Смерть – это просто переезд из одного дома в другой. Мудрый человек, – а мой совершенный друг был мудрым, – сделает новый дом гораздо прекраснее прежнего.– У меня никогда не было дома, – ответил я. – Но у меня было другое. Работа. Работа разная, хорошая и плохая, а сейчас, возможно, появится и достойная, если Моисей Сфорно сможет сделать из меня врача. В основном, у меня были путешествия и видения. Вы верите в то, что видения реальны?– А что реально? – Странник развел рукой, почесав густую, буйную бороду. – И что иллюзия?– Я так и знал, что вы скажете что-нибудь в этом роде! – вздохнул я. – Но после смерти Гебера осталось столько недосказанного, так много вопросов не получили ответа! Что все это значило – философский камень, потом эти странные видения? Как Геберу удалось их вызвать? Почему все это со мной случилось? Что он знал обо мне и моих родителях? Кем они были и почему выбросили меня на улицу? Прошлой ночью случилось со мной это путешествие, и мне предложили выбор, но был ли он настоящим?Я говорил совершенно серьезно, и слезы заливали мое лицо, когда я схватил Странника за рукав.– Мы скорбим, чтобы освободить себя от себя, – ответил он, сжав мою ладонь своей узловатой рукой. – А потом осторожно, капля по капле, ты наполняешь себя собой. На это нужно время.Я хотел получить прямой ответ. Более того, хотел услышать прямые ответы на многие вопросы, а теперь, когда Гебера не стало, мне некому было задать их, кроме Странника. А он не желал отвечать. В то время мне шел третий десяток, хотя и походил я на мальчишку, но лишь много десятилетий спустя я понял, что Странник был прав: жизнь не дает прямых ответов. Я провел рукой по глазам, отерев слезы. Гебер не хотел бы, чтобы я его оплакивал. Он считал, что завершил свой путь и достиг совершенства. Он сказал, что прожил всю жизнь, чтобы научиться умирать. Наверное, он хотел, чтобы я отпраздновал его уход. А у меня от горя разрывалось сердце. Оплакивая Гебера, я вспомнил всех тех, кого оплакивал до него: Марко, Ингрид и младенца Симонетты. Боль утрат захлестнула меня. Возможно, я веду себя как эгоист. Но я жалел, что Гебер так мало пожил рядом со мной. Я буду скучать по его урокам, по его острому языку. Мне будет очень не хватать близкого присутствия столь отличного от меня человека. Какое-то время мы со Странником шли молча.– Позволь мне рассказать тебе историю, раз уж ты спросил меня, что реально, а что иллюзия, – просветлев, начал Странник. – Вот живет человек, он идет по дороге и видит…– Как его зовут? – перебил его я, сам удивляясь притворной серьезности своего вопроса.Невзирая на горе, вызванное кончиной Гебера, удержался, чтобы не подразнить Странника. В игру обманщика трикстера могли играть двое: коли Странник не пожелал отвечать на мои вопросы, я задам ему вдвое больше. Однажды Гебер сказал мне, что у меня есть минимум ума, которого хватает на любопытство. Так вот теперь я воспользуюсь своим любопытством и отплачу Страннику его же монетой.– Как звали этого человека? Это не имеет значения.– Для меня имеет, – упрямо возразил я.– Хорошо. Его звали Джузеппе. – Странник вскинул руки. – Джузеппе идет по дороге и видит женщину…– А как ее зовут?– Сара. – Он закатил глаза. – Он видит Сару, она прекрасна. Его поразило как молнией: без нее не могу! И вот он идет в дом ее отца – отца зовут Леоне – и просит руки этой женщины, Сары. Отец соглашается, и они женятся. Они очень счастливы. В положенный срок у них рождается трое прелестных детишек…– А их как зовут? – не унимался я.Странник пробормотал несколько фраз на неизвестном языке. Мне не нужно было перевода, чтобы понять: он бранится. Потом он сквозь зубы продолжил:– Их зовут Авраам, Исаак и Анна. Тесть, очень состоятельный, умирает, и его состояние переходит к Джузеппе. У Джузеппе есть все: прекрасная любящая жена, прелестные дети, прекрасный дом, земля, овцы, скот и золото.– Хорошая история!– Да. Так вот, долго ли коротко ли, в стране случилось страшное, ужасное наводнение…– Как наводнение в ноябре тысяча триста тридцать третьего, – заметил я. – Ужас, что было. Дождь лил не переставая, потоками четыре дня и четыре ночи. А какие молнии! Раскаты грома следовали один за другим! Вы тогда были во Флоренции?– В Ирландии, – коротко ответил он. – Так вернемся же к…– Потрясающее зрелище было, а звуков таких я ни прежде, ни потом не слышал, – продолжил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76