Это было вещественное доказательство моего невообразимого путешествия, и я был ошеломлен. Меня так взволновало это открытие, что я совершенно растерялся и не знал, как это понимать. Было ли все в действительности? А если так, то что тогда действительность? Мое уродство и запоздалое взросление, чудесные путешествия к фрескам Джотто, к которым я устремлялся, спасаясь от ужасов работы у Сильвано, заставили меня усомниться в вещах, которые остальные люди принимали на веру. Видение размыло границы, которые даже мне казались незыблемыми.– Добро пожаловать обратно, – бодро сказал Странник.– Понравилось путешествие? – спросил Гебер, и его худое безбородое лицо выражало любопытство.Я переводил взгляд с одного на другого, и на языке у меня вертелась тысяча вопросов. Потом я согнулся, и меня опять вырвало.– Внизу меня ждет ослик. Отвезу-ка я его домой, – сказал Странник.Он взвалил меня на плечо и потащил вниз, гремя сандалиями по ступенькам. От этого грохота у меня еще пуще разболелась голова. Гебер пошел следом с тряпкой, чтобы подтереть, когда меня снова вырвет. Бурый крикливый осел был привязан к бронзовой коновязи. Странник бесцеремонно забросил меня на вонючее животное, так что головой я свесился на одну сторону, а ногами на другую. У меня в горле поднялась очередная волна рвоты, и я срыгнул прямо на пыльно-бурую шкуру ослика.– Хорошо, что мой серый приятель не такой чистюля, как милая женушка Моше, иначе ты бы сейчас уже вытирал его и извинялся за дурные манеры, – пошутил Странник. – Лучше сейчас от этого избавься, волчонок, а то, если тебя вырвет прямо на пол в доме Сфорно, его женка отдует тебя метлой!Голова моя бессильно моталась из стороны в сторону, но я собрался с силами и приподнял ее, чтобы взглянуть на своих провожатых. Меня переполняли вопросы, и башка трещала, как погремушка с горохом, но выскочил только один.– А теперь я могу делать из свинца золото? – прохрипел я.– Возможно, но нужна тренировка, – ответил Гебер, закатив глаза к небу.Он взял мою руку и принялся разглядывать в лунном свете, пробежав пальцем по линиям, вычерченным на моей ладони. Я тоже посмотрел и с удивлением обнаружил, что там появился новый изгиб, начинавшийся от бугорка под большим пальцем. Задумчивым довольным голосом Гебер произнес:– Да, вполне вероятно. Но не сегодня, нетерпеливый ты наш!Странник фыркнул.– Истинное золото – это познание. Боюсь, ты его еще не добыл.– Но он хотя бы пытается, – сказал Гебер. – Это достойно похвал. Ему достаточно одного понятия, минимальных знаний – и вперед.– В нашем юном волчонке многое достойно похвал, – усмехнулся Странник. – Вопрос в том, может ли он сам найти в себе главное – Бога внутри? Будет ли он и дальше видеть в своей душе врага или наконец увидит там друга? До того как опять умрет, не успев воспользоваться данной ему возможностью изменить мир к лучшему?– С чего это мне изменять мир к лучшему? – снова простонал я, ерзая на осле, чтобы сесть на нем как положено.Осел выгнул шею и попытался куснуть меня, сверкнув белоснежными зубами. Странник шлепнул его по боку, но ласково.А я сказал:– После того, как мир со мной обошелся – бросил меня на улице, продал в публичный дом, заставил убивать друзей и младенцев, снова и снова показывая зло человеческих душ, – мне как-то не кажется, что я этому миру чем-то обязан!– А мне-то как раз почудилось, что он начинает подавать надежды! – возмутился Гебер.– Волчонок, это не мир с нами так поступает, – добродушно произнес Странник. – Важно другое – как мы поступаем с миром. Нас этому не учат, но тебе была дана милость жить на улице, и ты чему-то научился. Тебе есть на что надеяться. Мы должны забыть все, чему нас учили, чтобы осталось одно удивление. И тогда вместо обычного зрения мы обретаем ясновидение. Твое зрение не изменилось?Я и так ослаб, а вопросы Странника вконец меня вымотали. Я опустил голову на шею осла.– Не знаю, что я видел, – признался я. – Не знаю, действительность это была или тени. Я уже вообще не различаю, где действительность.– Значит, надежда есть, – повторил Гебер.Он махнул на прощание, и Странник повел осла по улице. Ритмичный цокот ослиных копыт по каменным плитам убаюкал меня, и я задремал. Я поддался сну, подумав, что еще успею потом задать все вопросы и услышать ответы Гебера и Странника, что со мной было и что все это значит. Время не такое, каким мы его представляем. Оно неуловимо, неизмеримо и неожиданно кратко, даже для человека, чья жизнь гораздо длиннее, чем отмерено обычным людям. ГЛАВА 11 Утром, едва рассвело, в сарай впорхнула Рахиль и принялась будить меня для очередного урока. Я замычал и перевернулся на другой бок, закрыв голову руками. Серая кошка задушенно мяукнула и вылетела из-под меня.– Вставай, Бастардо, сегодня ты будешь читать басни Эзопа, – скомандовала она, подталкивая меня в бок носком туфли, совсем не деликатно.– Хр-р, – ответил я, зарывшись головой еще глубже в одеяло и солому.Рахиль не любила, когда от нее отворачивались, и со всем пылом своей горячей натуры отпустила пару язвительных замечаний в адрес такого глупого и никчемного лентяя, как я. Я уже слишком закалился, чтобы бояться ее упреков, и даже легкий пинок по ребрам не заставил меня подняться, а будь я бодрее, то мог бы и схватить ее за ногу, чтоб неповадно было пихаться. Но чувствовал себя я неважно: язык распух и не ворочался, все тело ныло, и малейший шум отзывался в голове пульсирующей болью, как топот сандалий с железными шипами. Короче, такое ощущение, как будто сначала я надрался в стельку, а потом меня избили палкой. Да и вообще неохота было вставать, потому что опять придется таскать трупы туда-сюда. Я похоронил Рыжего, который мне так нравился. Потом и сам умер. Все это сбило меня с толку. Видения постоянно повторялись в моей голове, вызывая странные мысли и несбыточные желания. Гебер сказал, что философский камень меня облагородит, и мне казалось по какой-то не совсем понятной причине, что так и случилось, хотя я этого не заслужил. Мне словно задали взбучку и сделали лучше. И теперь у меня появилось стремление к более почтенной работе, которой я бы гордился. К работе, которая будет достойна той любви, что была обещана мне в видении, если, конечно, станется так, что видение даст ростки на реальной почве. Это была недосягаемая мечта, но вместо того, чтобы развеяться, как сон, она во мне крепла. Я не знал, каким образом мог бы ее осуществить, и от размышлений мне становилось только еще тоскливей. Словом, я так и не поднялся, пока пополудни не пришел Моисей Сфорно, чтобы переодеться в уличное платье. Он снял с вешалки лукку. В голове мелькнул образ, оставшийся, наверное, от видения, и я увидел, как иду следом за Сфорно помогать больным.– Подождите, синьор, я должен пойти с вами, – сказал я, с трудом заставив себя сесть.– Ты не знаешь, куда я иду, – ответил он, прищурившись.– Вы идете навестить больного. Больного чумой.– Не сейчас. Один юноша из знатного семейства поранился мечом, и у него заражение крови.– Можно мне пойти с вами и посмотреть? – спросил я. – Может, я сгожусь на что-нибудь, буду нести инструменты, ну хоть что-то.Внезапное решение так удивило меня самого, что туман в голове даже немного рассеялся, и я поднялся на ноги.– Почему-то мне не пришло в голову, что ты мог бы мне помогать, – задумчиво произнес Сфорно.– Не могу же я вечно работать могильщиком, – заметил я. – Теперь, когда чума пошла на спад, городу они больше не нужны. А у вас четыре дочери и ни одного сына, который мог бы вас сопровождать.– Нет сына, чтобы обучить его моему ремеслу! – вздохнул Сфорно.– К тому же мальчика наверняка придется держать, если придется ампутировать руку.– Верно. Ты тяжело работал и набрался силенок, да и достаточно закален, чтобы выдержать это зрелище, – с улыбкой согласился он. – Ты был бы мне хорошим подспорьем, может, даже когда-нибудь стал бы врачом. Давай-ка, одевайся.Я вытряхнул коричневое шерстяное одеяло, под которым всегда спал, свернул его и очистил рубаху от сена и кошачьей шерсти. Моя рабочая одежда – штаны, фарсетто и накидка – висела на деревянном крючке у двери. Сфорно бросил мне одежду, и я оделся.– Мне никогда раньше не приходило в голову, но, думаю, мне бы понравилось работать врачом. Это хорошее ремесло.– И тяжелый труд, – добавил Сфорно. – Многому нужно учиться.– Я не боюсь тяжелой работы и готов учиться, – сказал я и вдруг понял, что я действительно хорошо подготовлен.Месяцы обучения у Рахиль и Гебера постепенно воспитали во мне жажду к знаниям. А после того, что мне показал философский камень, мне захотелось найти новый путь в жизни. И я сказал:– Мне просто не терпится всему научиться!Сфорно внимательно изучил мое лицо и кивнул.– Ты пойдешь эмпирическим путем, начнешь с наблюдения. Будешь смотреть на меня и учиться, а потом практиковаться сам под моим присмотром. Если проявишь способности, я достану тебе труды Галена и, конечно, трактаты Аристотеля. Будешь читать. Еще могу послать за копией великого «Канона» Авиценны. В нем содержатся важные медицинские сведения – об инфекционной природе чахотки и туберкулеза, о переносе болезней через воду и почву, о взаимосвязи душевного и физического здоровья. Тебе придется выучить латынь. Авторы великих медицинских трактатов в большинстве были сарацинами, часть – греками, и их труды переведены с греческого. Я найду для тебя учителя. Ты быстро учишься, так говорит Рахиль, хотя и не добровольно. – Сфорно криво улыбнулся.– Могу поспорить, сегодня она говорила совсем другое и совсем не рассыпалась в похвалах, – ответил я, и мы с пониманием переглянулись.– Она похожа на мать, на все имеет свое твердое мнение, – снисходительно произнес Сфорно и вздохнул.В сарае было по-осеннему прохладно, и Сфорно укутался поплотнее в плащ.– Но опять же, предупреждаю: не думай, что стать врачом так уж легко!– Легкой работы не бывает, это я уж понял, – тихо ответил я, и во рту снова появилась горечь.Мое позорное прошлое бесспорно было полно тяжелой работы. Медицина все же должна быть легче проституции или собирания трупов на улицах. Я удивился, что мое прошлое так быстро напомнило о себе, даже после такой ночи, как вчера, когда все, что мне казалось незыблемым и реальным, вывернулось наизнанку. Похоже, несмотря даже на философский камень, несмотря на то, что я получил взбучку и сделался лучше, прошлое по-прежнему настигало меня и не собиралось оставлять. Возможно, так будет всегда. Я набросил на плечи накидку. На лице Сфорно появилось смущенное выражение, словно он каким-то таинственным образом подслушал мои мысли. Он потупил взгляд, и я понял, что ему трудно примириться с моим прошлым. Мне же ничего другого не оставалось, как принимать его таким, какое оно есть. Оттуда я смог сделать шаг в лучшее будущее. Странник как-то спросил меня, хочу ли я найти в своей душе друга. Я не знал иного способа это сделать, как стать другом самому себе.Одевшись, я по знаку Сфорно вышел вслед за ним из сарая. Мы прошли плечом к плечу по каменистой тропинке через сад к дому. Мы заглянули на кухню, где я поживился куском сыра и ломтем черного хлеба. В печи готовился медовый пирог, и пахло пшеничной мукой, а не каштановой, к которой мы привыкли за время чумы. Интересно, где это жена Сфорно раздобыла пшеничную муку, ведь в городе не хватало продовольствия. Потом я увидел синьору Сфорно, которая разговаривала у стола с другой еврейкой. Моше весело мне подмигнул, приглашая посмотреть на подружек.– Моя женушка страсть как любить поболтать. Так забавно за ней наблюдать, – прошептал он.– Могу предложить тебе большую миску сушеных абрикосов, – говорила синьора Сфорно.– Эти яблоки свежие и спелые, они прямо с загородной фермы моего кузена. Таких румяных яблок во всем городе не сыщешь, люди болели и запустили свои сады! – недовольно ответила приятельница, показывая на корзину яблок с блестящими бочками.Она была полной, с желтой косынкой на темных кудрях.– К тому же вчера я согласилась взять твои сушеные абрикосы за пшеничную муку, а синьора бен Джехель сказала потом, что дала бы мне за нее вяленого мяса!– Чего ты хочешь, синьора Провенцали? Думаешь, у меня хоть что-то осталось? Думаешь, кто-то платил моему мужу за услуги? Едва он приходил, как они уже помирали! А твой муж не закрыл свою закладную лавку даже в такие тяжелые времена… – Синьора Сфорно запнулась, словно бы умалчивая о чем-то неприличном.Я восхитился ее умением вести спор намеками – такая стратегия была одновременно активной и пассивной. Неудивительно, что Сфорно восхищался своей женой. Я подумал, что однажды тоже вот так остановлюсь, чтобы полюбоваться своей женой. Если оставленный мне вчера выбор был реальным, у меня будет жена. От радостного предчувствия и любопытства у меня по спине даже мурашки побежали. Я еще больше укрепился в своем намерении заняться почетным ремеслом, чтобы моя жена тоже могла мной гордиться.– Люди закладывали свои ценности, чтобы заплатить слугам и те не отказывались бы за ними ухаживать перед смертью! – топнув ногой, воскликнула синьора Провенцали. – Джакопо за эти месяцы потратил огромные деньги и ничего не продал!– Когда город вернется к жизни, обнаружится, что твой Джакопо скопил за это время целый склад драгоценностей, мехов и золотой посуды, скупленных за бесценок, – не унималась синьора Сфорно, уперев руки в боки.– А разве мы не выполняем божье предназначение, возложенное на евреев, быть плодоносными? – ответила синьора Провенцали с той же набожностью, какую я частенько наблюдал у священников.Я подумал: люди любой веры ссылаются на свою религию, когда им это выгодно.– Так как же, синьора, есть у тебя вяленое мясо или масло в обмен на корзинку яблок?– У меня есть брусок масла, но за какие-то яблоки я его не отдам! – огрызнулась госпожа Сфорно, но все же взяла корзину у синьоры Провенцали и поставила ее на стол, подмигнув при этом мужу.Мы с Моше схватили по яблоку и вышли в коридор.– Да уж, женушка у меня с характером! – весело произнес Сфорно. – Мне очень жаль, что ей пришлось так много работать эти месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76