Он бросил меня в темницу борделя и окрылил искусством Джотто. Он подарил мне знания алхимика Гебера и еврейского лекаря Моше Сфорно, а потом выгнал прочь, да не раз, а дважды. Он посулил мне великую любовь и страсть, но я продолжал ждать свою судьбу. И вот я, почти у стен города, неизбежно столкнулся с давним неотвратимым вопросом, который вновь вернулся ко мне и с прежним неистовством терзал мое закованное в латы сердце. Это был вопрос о моем происхождении, о том, что даровала мне судьба, чем я отличаюсь от других и что все это значит. Когда обещание, данное мне в ночь философского камня, сбудется? Вопросы, одни вопросы, без ответов! Я бы хотел познакомить этого ребенка со Странником: они бы осыпали друг в друга вопросами. Интересно, когда я вновь увижу Странника? Мне ничего не оставалось, как сменить тему.– Однажды я попал в темную пещеру, – сказал я мальчику и криво улыбнулся, но скорее себе, чем ему.Я говорил о пещере из видения, в ту ночь, когда философский камень вывел мою жизнь на стезю ожидания – ожидания выбранной мною любви и смерти взамен невообразимо долгой жизни, которая теперь минует меня. Была и еще одна пещера, которую я не мог не вспомнить, вернувшись во Флоренцию: публичный дом Сильвано. Я прожил там почти двадцать лет, и даже теперь, больше ста лет спустя, это адское логово, засев в моей памяти, не желало ее покидать. Как там сказал Странник? Побитая собака носит неодолимую стену в голове? Что же за стены я ношу в себе, если скитаюсь по свету, лишь бы не столкнуться с самим собой?– И что ты сделал, когда увидел пещеру? – заинтересованно улыбнулся мальчик.– Вошел и поборол свой страх, – ответил я, закрыл глаза и сжал кулаки, сам едва ли заметив это. – А потом мне было чудесное видение. Видение о грядущем.Мальчик подобрался ко мне поближе.– Расскажи мне про свое видение! – потребовал он, искренне уверенный в том, что я послушаюсь и скажу.– Зачем тебе знать? – спросил я, чтобы подразнить его.– Я хочу все знать! – горячо воскликнул он. – Я хочу узнать и изучить все, раскрыть тайны жизни и смерти, мира и природы, всего на свете! – Он вскочил, взволнованно жестикулируя красивыми руками. – Я хочу понять, почему глаза видят, как летают птицы, что такое тяжесть и легкость, какова природа силы, из чего сделаны солнце и луна, каково внутреннее строение человеческого тела, понять небытие…– Ясно! – Я поднял руку. – Ты хочешь знать все!– Кроме латыни, – ответил он, прижимая к вискам сжатые кулаки. – Мне она не дается. Как будто я ее знал и забыл, и в голове у меня закрытая дверь, никак не могу толком ее выучить. Но все остальное – да, я хочу знать!– Один друг мне как-то сказал: «Если у тебя есть возможность узнавать и испытывать новое, понимать прямо и без посредника, ты должен это делать!»– Твой друг очень умный человек, – серьезно ответил мальчик. – Я часто об этом думаю и уверен, что, несмотря на то что природа начинается с причины и заканчивается опытом, мы должны поступать наоборот. Мы должны начать со своего опыта, а от него перейти к познанию причины!– Очень серьезные мысли для такого юного человека, – одобрительно заметил я, потому что сам тоже был обременен в детстве неотвязными мыслями. Возможно, поэтому я так старательно избегал их, пока был в изгнании, и потому они нахлынули с такой силой, стоило мне только вернуться в родной город.– Неужели я должен ждать, пока вырасту, чтобы заняться серьезными мыслями? – ответил он с той резкостью, которая, как я потом узнал, была почти ему не свойственна, ибо он всегда сохранял нечеловеческое терпение.Он прищурил умные, ясные глаза.– Размышления открывают для меня мир, дают мне свободу! Ты мне кажешься таким знакомым, словно я уже тебя знаю… Твой друг, тот, умный, наверное, сказал эти слова перед смертью?Я кивнул. Сердце заныло от нежности при воспоминании об алхимике Гебере, как он лежал в своей мастерской, такой слабый и изможденный, покрытый бубонными язвами. Воспоминание было таким острым, что, падая на почву оживших чувств, грозило нарушить мое душевное равновесие. Я глубоко вздохнул и заставил себя усмирить волнение, вернув простое, безмятежное спокойствие, которым я наслаждался последние шестьдесят лет, странствуя по свету и практикуя врачебное ремесло. Мне хотелось, чтобы годы ожидания имели какой-то смысл. Мне хотелось, чтобы они усилили мое желание и стремление, а не отвлекали меня от них. Ведь лечить больных – благородное дело. Я смог бы заслужить любовь своей суженой, когда наконец вернусь во Флоренцию для встречи со своей судьбой.Мальчик пытливо и выжидающе смотрел на меня, пока эти мысли мелькали у меня в голове. В конце концов я сказал:– Мой друг умер хорошей смертью. Он был в сознании, когда умер.Красивый мальчик медленно кивнул и обратил свои огромные глаза к солнцу.– Я знаю, что ты имеешь в виду. Возможно, пока нам кажется, что мы учимся жить, мы на самом деле учимся умирать. Если честны с собой.– Я не знаю, чему может научить меня честность, но я пытался быть честным в жизни.Эта тема была гораздо приятнее. Она не вызывала бурю воспоминаний в душе.– Тогда расскажи честно о своем видении, – потребовал мальчик и улыбнулся своей обаятельной улыбкой.Я понял, что от этого никуда не уйти, поэтому улыбнулся и вздохнул одновременно. Я окинул взором горы, пышное изобилие полевых цветов: красных маков, лиловых ирисов, вьющихся роз, пучки зеленой и бурой травы, пробившейся между валунами, буйные заросли багульника и роскошные кусты рододендронов и вереска, покрывавшие склон горы выше. Над нашими головами кружил орел, и я улегся на землю, чтобы видеть бескрайнее голубое небо. Плечи мои напряглись, и позвоночник крепко зажали спинные мышцы, как будто меня только что скинула лошадь, но я тут же вскочил на ноги, невредимый и лишь слегка напуганный. Что там сказал этот необычный мальчик? Что он хочет понять небытие? Я и подумать о таком желании не мог. Моим самым сокровенным желанием всегда было познать полноту – полноту любви и человеческой привязанности. Это желание долгое время дремало во мне, ожидая своего часа, пока я утолял прочие, мелкие желания богатства, свободы, знаний и приключений. Шестьдесят четыре года я провел вдали от Флоренции, а теперь, упиваясь голубизной, которую небосвод всего на несколько мгновений набросил на этот несравненный город, я вновь, как при встрече с юным Козимо де Медичи, внезапно понял, что погоня за прихотями опять обманула меня. Это было что-то вроде приятного чистилища. Я не достиг никаких вершин и не падал в бездну. Я был не готов умереть, потому что и не жил по-настоящему в разлуке с Флоренцией, хотя уезжал и жил вдали от нее, чтобы спасти свою жизнь. А сейчас, в первый же день возвращения в Тоскану, едва сойдя на рассвете с торгового судна, прибывшего в гавань Пизы, я был брошен в свою изначальную сущность благодаря белокурому мальчику, ни больше ни меньше. Где-то там, где бы он ни находился, Бог вспомнил обо мне и продолжил начатую шутку. Он смеялся надо мной.– Синьор? – неуверенно позвал мальчик, снова усевшись рядом со мной.– Мой умный друг был алхимиком, – начал я, – и моим учителем. Однажды ночью он дал мне философский камень, когда я был очень расстроен и встревожен. Меня выбила из привычного хода мыслей смерть другого друга, я тогда только что похоронил его в холмах Фьезоле своими собственными руками.– А что такое философский камень? – спросил мальчик.Моя история привела его в полный восторг, и он таращился на меня огромными глазами, несмотря на яркое солнце. Вместе с красотой и изящностью он обладал даром концентрироваться и быть объективным. Рядом с ним любой мог почувствовать себя важным человеком, которого слушают внимательно и терпеливо. В то же время, несмотря на серьезность и проницательность, он излучал притягательную открытость. Благодаря этому люди всегда тянулись к нему.– Магический эликсир для познания себя, – ответил я. – Эликсир преображения. Он заставил меня уйти в себя, и там я умер. А после смерти увидел многое…– Да, это я и хочу узнать, что же ты увидел? – выспрашивал он, подвигаясь все ближе ко мне, пока его коленки не уперлись мне в локоть.Он был наделен такой грацией, что даже подвинулся, как будто танцуя.Я сделал глубокий вдох. Даже сейчас, сто шестьдесят лет спустя я боялся, что, рассказав о ночи философского камня, вызову к жизни его магию. Какое-то время после этого я был открыт тайным неземным вещам, которых я старался избегать, предпочитая буквальное понимание. Я вновь взглянул на мальчика, и тот кивком попросил меня продолжить. И я закрыл глаза.– Я увидел людей и города настоящего и будущего. Я увидел великих королей и великих художников, орудие, которое изрыгало огонь. Я увидел машины, которые летали по воздуху и плавали глубоко под водой. Я даже увидел стрелу, которая полетела на луну! И я увидел войны, болезни и голод, новые государства, которые изменят судьбы мира. Лишь малое из увиденного уже произошло, но я чувствую, что все это будет. Нужно только, чтобы для этого пришло время.– Я хочу летать, – признался мальчик, придвигаясь ко мне. – Я хочу узнать, как летают птицы и бабочки. Люблю птиц. И лошадей, потому что на спине скачущей лошади мне кажется, что лечу. Я люблю всех животных, но больше всего птиц и лошадей! – страстно воскликнул он.– Возможно, именно ты и станешь тем, кто построит летающую машину, – прошептал я, все еще не открывая глаза.Члены мои сковал сон, и врата в голове приотворились. Я понял, что сила философского камня даже спустя сто лет не иссякла до конца.– Это мое самое заветное желание! – воскликнул мальчик. – Я все время наблюдаю за птицами, пытаясь узнать секрет полета, чтобы однажды построить летающую машину! А ты видел это в своем видении? Видел меня?Вздрогнув, словно внезапно пробужденный ото сна, я открыл глаза.– Я тебя не видел, – признался я и сел, пристально всматриваясь в его тонкие черты, умные глаза и волнистые золотые волосы с глянцевыми каштановыми прядями. – По крайней мере, не мальчиком. Интересно, каким ты будешь выглядеть в старости…– У меня будут длинные вьющиеся волосы и длинная вьющаяся борода, – с полной уверенностью ответил он, – я по-прежнему буду хорош собой, но по-другому. Я тоже иногда вижу будущее во сне, и это я видел. Я буду известным и уважаемым человеком, и все будут помнить мое имя еще долгое время, даже после смерти. Меня зовут Леонардо, сын сера Сер – принятое в Италии почтительное обращение к юристу. Отец Леонардо был нотариусом.

Пьеро из Винчи.– А я Лука Бастардо, – ответил я, – и не знаю своих родителей.Хотя и искал их гораздо упорнее за время последнего изгнания.– Я тоже незаконнорожденный, – признался он, шаловливо под мигнув. – Моя мать – Катарина, кухарка из таверны, очень красивая, веселая и добрая, она сама кормила меня грудью, и я очень ее люблю. Но какая, собственно, разница, законные мы или нет? У всех есть внебрачные дети, даже у священников и тем более у королей. Главное, кого ты вылепишь из себя, верно? Если посеешь добродетель, пожнешь честь, а происхождение тут ни при чем.– Да, я тоже так думаю, – тихо произнес я, смущенно отведя взгляд.Такого взгляда на безродное происхождение мне никто еще не высказывал. И снова этот мальчик затрагивает больные вопросы, которых я так старательно избегал! Он толкал меня на более глубокое изучение самого себя и своей жизни. Что я вылепил из себя за прошедшие сто лет? Состоятельного искателя приключений и любителя прекрасных женщин. Хорошего фехтовальщика и опытного врача. Мне выпала честь знать людей, которые повлияли на судьбы мира, провидцев и мечтателей: Джотто и Петрарку, Боккаччо и Козимо де Медичи. Я был близким другом мудрых и проницательных людей: алхимика Гебера, Странника, Моше Сфорно. Я научился читать и писать, выучил языки и математику, освоил ремесло врача, воина, купца и моряка. Меня наделили красотой и, по-видимому, вечной молодостью. И как же я воспользовался столь счастливыми дарами и преимуществами, чего достиг сам? Достоин ли я того, чем меня одарила жизнь? Я никогда не задавался этим вопросом, потому что еще не зажили раны от жизни, проведенной в публичном доме Бернардо Сильвано, я до сих пор был зол на те годы и работу, которую меня заставляли делать. Обида и злость до сих пор не давали мне раскрыться. Время научило меня не держаться за обиду и злость так крепко, как прежде, они жили во мне, как птица в клетке с открытой дверцей. Пора бы уже расстаться с клеткой, а заодно выпустить птицу.Нужно было подумать над тем, что я делаю, как трачу неистощимые запасы времени. Лечить людей на полях брани и в чужеземных городах недостаточно. Ждать в изгнании своей судьбы, которая, я знаю, сама давно ждет меня, тоже недостаточно. Пора набраться смелости и заявить права на свою судьбу. Мне повезло, что Козимо позвал меня обратно во Флоренцию. Наверное, Бога крайне позабавили такие мысли, поэтому Он послал мне серого волчонка. Волчонок пробежал по склону, карабкаясь по нагретым солнцем камням и каменной осыпи. В следующий миг за ним показались два крупных поджарых волка. Где-то внизу под нами заржала моя лошадь, предупреждая меня об опасности. Я снял с пояса свой короткий клинок. Волки, видимо, искали своего сбежавшего детеныша, но я считал, что от божественных знамений всегда следует ожидать непредвиденных и опасных последствий.– Если ты хочешь узнать, кто были твои родители, попробуй найти их, – говорил мальчик.Он обернулся и посмотрел через плечо на весело тявкающего волчонка, за которым гнались его родители.– Может, они сами тебя ищут, в этот самый момент, когда мы с тобой разговариваем. Думаю, они придут к тебе в один очень важный день твоей жизни, и ты обрадуешься как никогда прежде!– Дай-то Боже, чтобы так оно и оказалось!– А как звали твоего друга, Лука? – спросил мальчик. – Алхимика, который дал тебе философский камень.– Один мой друг сказал мне однажды, что, привязывая хорошую историю к определенным именам, мы ее только губим, – серьезно ответил я, снова вспомнив о Страннике, который появился в ту ночь и которого я не видел вот уже шестьдесят лет, с тех пор как покинул Флоренцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76