– Непрерывно звонили все церковные колокола. Один мой знакомый монах, брат Пьетро, объяснил, что это мольба о том, чтобы Арно больше не поднимался. А в домах люди били в кастрюли и медные тазы, громко взывали к Богу: «Misericordia, misericordia!», Смилуйся! (ит.)

но Бог только смеялся, а вода все прибывала, а люди, спасаясь от опасности, перелезали с одной крыши на другую, перебираясь от дома к дому по наспех сделанным мосткам. Люди подняли такой громкий гвалт, что не слышно было грома!– Да уж, громко! Но в моей истории…– Представляете себе, водой смыло все мосты, – сказал я, будто бы по секрету. – Я видел, как снесло Понте Веккьо, вместе с лавочниками, которые так и остались сидеть в деревянных хибарках. Ужасная трагедия!Я невинно посмотрел на Странника широко распахнутыми глазами, а он посмотрел на меня, как на деревенского дурачка.Я хорошо понимал, что его это бесит, и мне это доставляло удовольствие. Я нагло улыбнулся ему.– В моей истории про Джузеппе наводнение было не лучше, – вставил Странник, скрежеща зубами. – Поднялись воды и смыли его дом, его урожай и скот, все его владения. А потом на горизонте появилась огромная волна, и он схватил жену и детей, посадил одного ребенка на плечи, двух других взял одной рукой, а жену другой. Накатила волна и смыла ребенка, который сидел у него на плечах, а когда он потянулся за дочкой, то в водах потерялись остальные дети и жена. А потом волна выбросила его обратно на берег. Он потерял все. Вот это иллюзия, – победно закончил он.– Что из этого было иллюзией? – взволнованно воскликнул я.– Что из этого иллюзия? – усмехнулся Странник, довольный собой. – Все – иллюзия! То, что было и чего не было.– Не нравится мне эта история, – сердито буркнул я.– Почему же? Это история твоей жизни. Точнее, жизни любого из нас.– Жизнь должна быть не такая.– Как жизнь может быть не такая, как она есть?– Полная смерти, утрат и неотвеченных вопросов, – грустно ответил я.Мы замолчали. Свет угасал, и заходящее солнце раскинуло по небу апельсиновые облака. В прохладном осеннем воздухе пахло лавандой. Мы шли по узким улицам в тени высоких домов и похожих на крепости особняков. Несколько серых фасадов венчали зубчатые карнизы. Высокие кирпичные башни и красные терракотовые крыши. Черные железные кольца для факелов, вбитые в грубые каменные выступы. Наконец мы пришли к каменной стене в двадцать локтей высотой, которая окружала город. На одном из уроков Гебер объяснил мне, что она называется третьим кругом, потому что это было третье ограждение, построенное для защиты города. Первое – неправильный квадрат, его построили еще древние римляне, и остатки этой стены до сих пор сохранились в некоторых местах города. Второй круг в 1172 году коммуна возвела, когда у дорог, ведущих от четырех древних римских ворот, выросли пригороды, и горожане не захотели, чтобы враги напали и сожгли эти поселки. Третий круг укреплений был достроен всего двадцать лет назад. Мы остановились у него, потому что к нам приближались три всадника. У меня по спине тревожно побежали мурашки. Ну конечно: Николо Сильвано в красном судейском одеянии восседал на передней лошади.– Ты от нас так просто не отделаешься, что бы ты там ни унаследовал! – заявил Николо, наезжая на меня. – Я знаю, что ты сделал, и знаю, кто ты, – колдун. Колдун, который любит евреев.Он плюнул в Странника, который, склонившись, смотрел на каменные плиты. Я ничего не ответил, но не сводил глаз с Николо, с его узкого гадкого лица с выдающимся подбородком и острым носом. Бурый осел закричал на гарцующую лошадь Николо. Остальные всадники тоже поравнялись с нами.– Ты тот мальчик по имени Лука Бастардо, который несколько месяцев работал на общину могильщиком? – спросил один из магистратов.Я кивнул.– Ты получил наследство, – сообщил он и, помолчав, кивнул в сторону Гебера. – Там, на осле, тело купца по имени Антонио Гебер?
Я кивнул, а он добавил:– Два наследства. Придется платить налоги! Пошли с нами, во Дворец народного…– Два? – озадаченно переспросил я.Магистрат натянул поводья и кивнул.– Одно от Антонио Гебера, а другое от Арнольфо Джинори. Люди видели, как ты вывозишь его тело из города. Они оба оставили тебе все свои владения, банковские счета. Все.– Джинори? – удивленно переспросил я.– На которого ты наложил заклятие, колдун, – презрительно усмехнулся Николо. – Ты заморочил его своим колдовством, тем же самым, благодаря которому ты до сих пор мальчишка, а не взрослый мужчина!– Джинори оставил тебе лавку, красильную мастерскую, – пояснил магистрат, не обращая внимания на Николо. – До чумы она процветала. Джинори был из старинного рода, у него были отличные клиенты.Красильная мастерская… Рыжий, ну конечно.– А я ведь даже не знал его настоящего имени, – пробормотал я, растроганный тем, что он вспомнил обо мне.Подумав о нем, я пожелал ему мира в холмах Фьезоле, чтобы он воссоединился со своей любящей женой, дочкой с прелестными ручками и двумя сыновьями, которыми он так гордился. Неужели я похоронил его только вчера, а сегодня уже хороню Гебера? Прошло два дня, а мне казалось, что десятилетие. Время как-то сбилось, в одних местах растянулось, в других скрутилось узлами.– Теперь ты богач, – с улыбкой сказал магистрат. – Как заявишь о наследстве, пора бы подумать и о женитьбе.– Верно, – поддержал его другой магистрат. – Помолвки сейчас по десять раз на дню! И свадьбы тоже. Те, кто выжил, хлопочут, как бы поскорее выдать замуж своих дочерей. После чумы настало раздолье для покупателя. Ты еще молод жениться, но можешь сосватать себе на будущее невесту, богатую и красивую, может, даже из низших дворян. Выйдешь в люди. Сейчас у тех, кто выжил, появилась эта возможность.– Он не так молод, как кажется, – прошипел Николо, впившись в меня взглядом.Магистраты мельком глянули на него и вернулись ко мне.– Позаботься о юридической стороне и налогах, – посоветовал первый магистрат и бросил взгляд на Странника. – Теперь у тебя есть недвижимость, тебе не нужно жить с жидами. – Он развернул лошадь и добавил: – Мне нужно объявить о других наследствах.И они дружно поскакали дальше размеренной рысцой. До меня долетели слова второго:– Странный малый! Как ты думаешь, он и вправду колдун?Николо отстал от своих спутников. Он тоже услышал вопрос и улыбнулся той же глумливой ухмылкой, которую я так часто видел на лице его отца. Я снова пожалел, что не убил Николо тогда в припадке ярости, когда мною овладела жажда убийства. Я подумал, что скоро, наверное, так и сделаю, не дожидаясь, когда он обзаведется нужными друзьями и займет более высокий пост в пережившей чуму Флоренции. Но убить его я хотел без свидетелей. А пока придется ограничиться тем, что я сотру эту ухмылку с его лица. С подчеркнутой медлительностью я протянул:– Твой отец вот так же улыбался, когда я свернул ему шею, как крысе. Да он и был крысой.Николо завыл, а потом крикнул:– Наслаждайся покуда привалившим богатством, Бастардо. Очень скоро я все у тебя отберу!– Ты не можешь мне ничего сделать, – уверенно ответил я и небрежно отвернулся, как от мелкого насекомого, которое легко раздавить.Я хотел разозлить его, унизить, заставить почувствовать себя ничтожеством, каким себя чувствовал я в борделе его отца.– Только попробуй, и будешь жрать у меня еще одну птицу. На этот раз я попотчую тебя не такой хорошенькой красненькой пташкой. Думаешь, понравится?– Уж я заставлю тебя пострадать, вот увидишь! – выплюнул Николо. – Ты пожалеешь о том, что вообще увидел эту красную птицу! Пожалеешь, что вообще родился на свет! Очень скоро люди ко мне прислушаются, узнают, какой ты выродок! А Флоренция не любит уродов. Тебя сожгут, Бастардо!Он резко пришпорил лошадь и припустил за офицерами.– Поздравляю, – сказал Странник и пожал мне руку. – Если я хорошо знаю своего друга, у него в распоряжении было предостаточно флоринов. Ты теперь богач. Ведь об этом ты всегда мечтал!– Да.– Тогда вот тебе вопрос, раз уж ты их так любишь. Что ты будешь делать, когда добьешься всего, чего хочешь?Широко улыбнувшись мне, Странник сунул мне в руку поводья осла и сомкнул мои пальцы на веревке. Внезапной вспышкой сверкнуло во мне воспоминание: как когда-то очень давно, на Старом рынке Сильвано сжал пальцы моего друга Массимо, вложив ему в ладонь монету.– Я выиграл! – прошептал мне Массимо тогда, давным-давно.Но он не выиграл, если не считать выигрышем смерть от руки жадного кондотьера… Я пережил мучения, стыд и несчастья, каких и представить себе не могут обычные люди. Но я выиграл. Я выиграл, потому что мне больше никогда не придется голодать и побираться. Странник пытливо вглядывался в мое лицо, как будто мог прочитать мои мысли. Он снял со спины осла мешок и перебросил через плечо. И тут я понял, что он уходит.– Я когда-нибудь еще увижу вас? – спросил я.– Думаешь, от меня легко избавиться? – Странник покачал головой, заросшей бородой и черно-седой гривой. – Немало воды утечет, немало дорог останется позади, и мы снова встретимся, Бастардо.– Всего доброго, Странник, – пожелал я.Он махнул на прощание рукой и зашаркал обратно в город по булыжной мостовой. Пройдя несколько шагов, он оглянулся.– Береги осла, Бастардо! Он тоже мой старый друг, – крикнул Странник.Я ответил не слишком приличным жестом, отчего Странник расхохотался, а я медленно расплылся в улыбке. А потом мы оба замолчали. Странник пошел своей дорогой, а я – дальше, в Тосканские холмы, чтобы похоронить еще одного друга. ГЛАВА 12 Теперь у меня было столько денег, сколько я и не мечтал получить. Похоронив Гебера, я отправился в Палаццо дель Капитано дель Пополо и обнаружил, что Странник был прав: Гебер оставил после себя солидный счет из тысячи флоринов, который пополнился от удачных вложений в шерстяную фабрику и виноградник в Анчьяно. Джинори, которого я звал Рыжим, владел примерно третью такого состояния. Но зато у Джинори был дом, где он жил, где располагалась его мастерская, а также запасы материалов, необходимых для его ремесла, – красящие вещества, рулоны тканей и прочее. Теперь я богач, владеющий устроенной мастерской и всем, что нужно для этой работы. Придется заплатить налоги, но я ведь мог вступить в права владения, когда пожелаю. Сейчас, когда умерло пол-Флоренции, юридические формальности, связанные с завещанием и получением наследства, улаживались быстро. Те, кто выжил, торопились вернуться к производству шерстяных тканей и международной торговле, торговле зерном и предметами художественных промыслов, банковскому делу и инвестированию, карнавалам и искусству, потому что именно все это делало нас Флоренцией, говоря словами Папы Бонифация – пятым элементом мироздания.Я вышел из дворца, словно одурманенный. Стоял по-зимнему прохладный день, над головой раскинулось желтоватое небо, похожее на маслянистое молоко, а у меня в руках был листок бумаги, в котором перечислялось все мое наследство и который давал мне право снимать средства со своих новых счетов. На площади перед дворцом ветер вырвал у меня из рук бумагу и швырнул наземь. Когда я наклонился поднять ее, рядом раздался стук копыт скачущей лошади. Едва мои пальцы коснулись листка, как всего на расстоянии волоса от них в бумагу воткнулась шпага. Я поднял голову и увидел, что надо мной, вытянув оружие, с презрительной усмешкой склонился Николо Сильвано.– Что, наследство собираешь, колдун? – спросил он. – Ну и долго оно у тебя продержится, пока люди не узнают, кто ты есть – порождение греха и источник зла? Мой отец говорил, что однажды спас тебя, когда толпа чуть не сожгла тебя за твое уродство!– Твой отец меня не спасал. Твой отец за свою жалкую жизнь ни одного доброго дела не сделал, – равнодушно ответил я. – Меня спас великий человек, а твой отец просто оказался поблизости и утащил в свое логово.– Мой отец был великим человеком! А кем был твой отец, таким же блудным уродом, как ты? А ты никогда не задумывался, Бастардо, какая дрянь породила такое чудовище и бросила на улице? – засмеялся Николо. – Не задумывался? Мой отец иногда размышлял над тем, что за человек мог породить такого красавчика, а потом бросить его на произвол судьбы.– О чем я задумываюсь, тебя не касается, – ответил я, не позволив ему себя разозлить.Задуманное убийство заняло все мои мысли. Посмотрев оценивающим взглядом, я увидел, как он сидит, в каком положении шпага. Держал он ее неловко, как будто она была новая, и я знал, что он никогда не брал уроков фехтования. Я резко выпрямился и вышиб ее ногой. Шпага отскочила от листка и чуть не вылетела из руки Николо. Он зашатался в седле и еле удержался, неуклюже вцепившись в гриву лошади. Присев, я подхватил листок, ловко увернувшись из-под железных копыт гарцующей лошади, обутых в железные подковы.– Меч у тебя, может, и есть, но дворянином тебе никогда не стать, – довольно произнес я, не упустив возможность его уязвить. – Кем бы я ни был, ты-то все равно останешься отродьем гнусного держателя борделя, который порабощал и убивал детей!– Я уже дворянин, отцы города дали мне дворянство, – ответил он, выпрямившись в седле, и покрепче взялся за шпагу, наворачивая круги возле меня. – Сейчас во Флоренции самое время ловить удачу, и я ухвачусь за нее, вот увидишь! Мой отец бы мной гордился!Николо направил свою лошадь на меня, но я хлопнул ее по крупу, и лошадь пугливо отпрянула, чуть не скинув седока.– Только змея гордится змеей.– Ты завидуешь, потому что у меня есть отец, – пропел Николо и, снова выпрямившись, самодовольно ухмыльнулся, собрав узду в ту руку, в которой держал шпагу. – Я тоже оставил тебе особенное наследство, во дворце моего отца. Не забудь забрать, ублюдок!Не успел я опомниться, как он наклонился и ударил меня свободным кулаком по лицу. Тут я вышел из себя и попытался неуклюже спихнуть его с седла. Он засмеялся и дал мне кулаком по зубам. На его стороне было то преимущество, что он сидел высоко в седле. Лошадь вздыбилась, и я отскочил, чтобы не попасть под ее копыта, а Николо, хохоча, умчался прочь.Я не сразу пошел в бордель, хотя Николо наверняка хотел, чтобы я бросился туда со всех ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76