– Благодарю вас, ваша милость, – тихо произнес я.Лоренцо жестом попросил меня подняться, и я начал пятиться к двери. Святой отец заметил, что я собираюсь уйти, и так же молча указал на роскошную резную скамью из красного дерева в углу комнаты, где я бы не мог услышать их разговор. Я стал развлекаться, рассматривая старинные шпалеры и замечательные картины на стенах. Среди них я обратил внимание на чудную картину с изображением Мадонны, которая могла выйти только из-под кисти Фра Анджелико. Ее милое, безмятежное лицо, благородная осанка, скульптурная четкость форм и то, как изображены были окружающие Мадонну ангелы, создавая впечатление пространственного объема, – во всем этом безошибочно узнавался его благочестивый стиль. Козимо бы понравилась эта картина. Тем временем Папа и Лоренцо вернулись к своей беседе. Прошло еще несколько минут, и Лоренцо склонился перед Его Святейшеством для благословения и поманил меня к себе.– Ты мне нравишься, – с улыбкой произнес Папа. – В тебе есть что-то благородное. Твои черты выдают добрую христианскую душу. Я бы хотел укрепить твою веру на жизненном пути.– Благодарю, Ваше Святейшество, – ответил я и низко склонил голову.Он поднял руку.– Юный Лоренцо сказал мне, что ты живешь на винограднике в окрестностях Флоренции. Есть ли у тебя жилище в городе?– Нет, синьор, – ответил я, так как давно избавился от всей собственности во Флоренции.Все сделки заключались через агентов Медичи, и Лоренцо наверняка об этом знал, так как имел доступ к архивам отца.– У церкви есть собственность во Флоренции. Я похлопочу, чтобы какой-нибудь подходящий дворец передали тебе в собственность, – произнес Папа.– Что? – выдохнул я, не веря своим ушам. Статный Павел II засмеялся.– Будем считать, что это папская приманка для праведной христианской жизни. Я надеюсь, что ты обзаведешься женой и она родит тебе детей, которых ты должным образом окрестишь и научишь катехизису.– Святой отец, благодарю вас за великодушный дар!– Ну, разумеется, – улыбнулся он. – Будь добрым другом юного Лоренцо. Как и мне, ему нужны друзья, которые защитят его. Он наживет себе врагов, хотя я и предвижу, что у него впереди долгий и славный жизненный путь.Затем Папа вздохнул и провел ладонью по лицу.– Хотел бы я то же самое сказать о себе, – пробормотал он и попрощался с нами.И вот мы с Лоренцо вновь отправились во Флоренцию, выбрав другой маршрут. Так начался новый период моей жизни в родном городе, в чудесном дворце, который подарил мне сам Папа Римский, глава христианской церкви и наместник Бога на земле. ГЛАВА 19 Пришло время Леонардо выйти из-под моей опеки. Ему исполнилось шестнадцать, и сер Пьеро, как часто бывало, привез его на денек ко мне во дворец, когда я был в городе. Они постучали в мою дверь, и сначала я решил, что это просто очередной визит. Сер Пьеро тоже перебрался во Флоренцию и частенько приходил ко мне на обед: у меня был хороший повар, а сер Пьеро всегда был не прочь откушать за чужой счет. Потом он оставлял со мной Леонардо и отправлялся по своим делам. Слуга впустил их в дом, и я вышел им навстречу. Стоило мне увидеть важное и замкнутое выражение на лице сера Пьеро, я понял, что он что-то задумал, причем Леонардо об этом пока еще не знает.– Добро пожаловать, – поприветствовал я их и обратился к Леонардо, который уже перерос меня: – Мальчик мой, я слыхал от твоего друга Фичино, что в библиотеке Медичи появились новые манускрипты. Почему бы тебе не пойти и не посмотреть?Дважды повторять ему это предложение не пришлось. Он весь загорелся, махнул рукой и умчался в Палаццо Медичи на Виа-Ларга, который находился недалеко от моего дворца, просторного особняка, который для меня заботливо выбрал Папа Павел П.– Мой повар приготовил на обед превосходную риболлиту, – сказал я серу Пьеро.Тот отрицательно покачал головой и грузно уселся на скамью в вестибюле. И тогда я понял, что происходит нечто серьезное, ведь сер Пьеро отказался от приглашения на трапезу! Я выжидающе сел на другую скамью напротив.– Я показал художнику Вероккьо Андреа дель Вероккьо (1435–1488) – итальянский скульптор, живописец, гравер, представитель раннего Возрождения.

некоторые рисунки Леонардо, – произнес сер Пьеро.Стоял прохладный весенний день, но в последнее время сер Пьеро заметно располнел и сейчас утирал платком вспотевший лоб.– И когда же Леонардо начнет у него учиться? – спросил я нейтральным тоном, который скрывал мою печаль оттого, что я потеряю постоянное и тесное общение со своим юным подопечным.Конечно, я знал, что этот день когда-нибудь настанет, но не ожидал, что это случится сегодня, и не думал, что буду так расстроен. Жизнь всегда так поступает с нами: подбрасывает неприятный сюрприз, как тяжелый мяч. Я скрестил руки на груди, надеясь усмирить боль в сердце. Леонардо был мне как родной. Мои поиски родителей до сих пор не увенчались успехом, и суженая, обещанная мне в видении, пока еще оставалась где-то в неопределенном будущем, хотя я ждал ее с растущим нетерпением. Леонардо был мне почти как сын, возможно, даже единственный сын, который у меня когда-либо был или будет. Я буду скучать по нем.– Завтра, послезавтра. Скоро. Вероккьо был поражен. Я честно спросил у него, будет ли полезно моему сыну учиться у него, и, посмотрев на рисунки мальчика, он начал умолять меня, чтобы я отдал Леонардо ему в ученики прямо сегодня!Сер Пьеро с гордостью посмотрел на меня, и я только кивнул. Хотел улыбнуться, но не смог. И он заметил:– А вы нисколько не удивлены.– Нет, синьор.– Вы, конечно, знакомы с его выдающимся умом, – прошептал сер Пьеро, скорее самому себе, и посмотрел на меня. – Он хоть как-то продвинулся в латыни?– Не особенно. И Фичино тоже пытался с ним заниматься. В его голове как будто есть дверца, которая запирается, чтобы не впустить эти знания, – честно ответил я. – Словно он когда-то принял решение не учить этот язык. Но я никогда и не настаивал. Леонардо похож на старую мудрую лошадь, которая уже знает путь в горы, так что не надо вмешиваться, и пусть она идет своей дорогой.– Я знаю, о чем вы говорите, и во всем остальном он тоже талантлив, – развел руками сер Пьеро.– Особенно в математике, – заметил я. – Я научил его всему, что знал, за несколько месяцев, и теперь он только смеется над моими жалкими попытками обсуждать с ним эти вопросы!– Вы хорошо потрудились, синьор. И он с удовольствием у вас учился. – Сер Пьеро с натугой поднялся на ноги и шагнул к двери с проворностью, которой не мешал его вес. – У меня еще дела, Лука. Вы ведь скажете мальчику, да?– А вы еще не сказали? Что он станет учеником Вероккьо? – в замешательстве переспросил я.– Это относится к вашей области, разве нет? – ответил он и выскочил за дверь прежде, чем я успел возразить.
Палаццо Медичи высился над улицей, массивный и неприступный, на три необъятных этажа и три пролета сбоку. Высота этажей постепенно уменьшалась, как в Палаццо делла Синьория, подчеркивая связь Медичи с городской политикой. Первый этаж был выстроен из грубо отесанных каменных блоков. Дворец был покрыт рустом на шестикратную высоту человеческого роста. Разнообразные по рельефу грубые каменные блоки неодинаковой длины были выложены рядами в треть человеческого роста, они отбрасывали на стену неровные тени, создавая впечатление первобытной силы, достатка и власти. Два верхних этажа, оформленные один лучше другого, как будто бы говорили, что именно здесь и живут владельцы, и были украшены рельефными арочными окнами, расположенными через равные промежутки. Второй этаж, так называемый piano nobile, Бельэтаж (ит.).

был выложен обтесанным камнем фигурной кладки. На обоих фасадах красовалось по десять окон, форма которых повторяла разделенные колонкой окна в Палаццо делла Синьория, но здесь они были больше и современнее, с круглыми арками и колонками в классическом стиле. Третий этаж был выстроен из гладкого камня, обильно выкрашенного известью, и его венчал великолепный фриз в античном стиле, который по высоте равнялся одной трети верхнего этажа, таких пропорций, которые соответствовали массивности здания.Любимый архитектор Козимо Микелоццо спроектировал дворец так, чтобы поразить любого, кто его увидит. Это необъятное здание заняло место двадцати двух домов, которые стояли там раньше, выдавая родство с внушительными башенными крепостями, некогда переполнявшими Флоренцию, в которых в давние времена, до моего рождения, жила военная знать. Таким образом, Медичи смогли показать и свое могущество, и связь с древними традициями флорентийской аристократии. Помимо этого, им удалось продемонстрировать оригинальное новшество, потому что Микелоццо придал этому дворцу приятную стройность и изящную продуманность всех деталей. Я прошел через главный вход и почувствовал запах цитрусовых деревьев и приятную влажность теней и сбрызнутых водой камней. Затем я попал в хорошенький внутренний дворик с открытой аркадой, которую поддерживали классические колонны. Двор был построен по четкому симметричному плану, архитектор создал здесь огромное огороженное пространство, сумев избежать гнетущего ощущения сдвигающихся стен. Во дворике был разбит окруженный лоджиями сад. Скульптурные медальоны, напоминающие о древнеримских инталиях, Инталия – глубоко вырезанное изображение на отшлифованном камне или металле.

хранившихся в богатой коллекции Медичи, украшали фриз над аркой. И повсюду встречался герб Медичи: семь palle, то есть шаров на щите.Количество шаров было непостоянным и все время менялось. Говорили, что они представляют либо вмятины на щите первого Медичи – воина по имени Аверардо, который сражался в войске Карла Великого и получил эти вмятины в героической битве против великана, который наводил ужас на крестьян тосканских деревень, либо округлые формы пилюль или банок, так как первые Медичи были аптекарями. Но некоторые считали, что шары обозначали монеты. Думаю, неопределенная форма была отличной забавой и хитростью для всегда дальновидных Медичи. Она позволяла людям видеть в шарах то, что они сами хотели видеть, и в то же время давала почву для многочисленных легенд о происхождении рода Медичи. Медичи знали, как пленить воображение, а следовательно, и сердца своих подданных.В центре двора на пьедестале стояла статуя Давида работы Донателло. Меня восхищала в этой скульптуре блестящая техника и смелость замысла, ведь со времен античности это была первая статуя, изображавшая обнаженное тело. И все же эта скульптура меня смущала, точнее, смущала ее излишняя эротичность: округлые, почти девичьи бедра и вызывающая поза, подчеркнутая кокетливыми высокими сапожками. Зачем было придавать Давиду такую вызывающую чувственность? Я не видел другой причины, кроме как желания угодить мужчинам, которые любят мужчин. Я до сих пор слишком хорошо помнил, хотя мне очень хотелось просто забыть обо всем спустя столько лет, всех клиентов, которые донимали меня у Сильвано. Странно, почему столько подробностей до сих пор не забылось спустя много лет! Очень многие клиенты приходили ко мне в кожаных сапогах. Кто-то приносил женскую одежду – платье, юбку и даже фартук. Другие приносили мужскую одежду, которая была мне слишком велика. Некоторые даже приносили пеленки, в какие заворачивают младенцев. Невозможно предсказать или хотя бы понять причудливую природу человеческих желаний.В моих собственных желаниях отсутствовала изощренность. Я просто получал наслаждение от женщин, их нежной кожи и длинных шелковистых волос, прелестного изгиба талии, волнующих бедер, нежной груди – пусть большой, пусть маленькой – и темных, как вино, нежно-розовых или любого другого соблазнительного оттенка сосков. Я следовал своим простым желаниям и не судил других людей без надобности. Этого не позволяло мое собственное темное прошлое и темные делишки, которые я совершал, лишь бы выжить. Более того, Донателло был мне хорошим другом до самой своей смерти. Умер он в тот же год, когда Пьеро чуть не свергли. И благодаря Сильвано, мне было неловко общаться с мужчинами, которые любили других мужчин.Я нашел вечно бурлящего идеями и взволнованного Леонардо в солнечном уголке дворика, где он болтал с переписчиком. Тот сидел на мраморной скамье, пользуясь преимуществом мягкой погоды, дабы переписать на улице один из свитков Медичи. Медичи нанимали десятки переписчиков, чтобы копировать манускрипты, а затем продавали рукописи или преподносили в качестве подарка иностранным правителям, чтобы завоевать их благосклонность. В своих поступках Медичи, преследуя благородные цели, всегда руководствовались и другими, скрытыми мотивами. Козимо, а теперь и Пьеро всячески покровительствовали образованию и оба намеревались распространять рукописи как можно шире, чтобы знания стали доступны миру. Поэтому переписчиков, переводчиков и иллюстраторов здесь всегда было пруд пруди. И невозможно было прийти в Палаццо Медичи и не наткнуться на кого-нибудь из них.– Учитель! – воскликнул Леонардо, заметив меня, и поманил к себе. – Это один из тех манускриптов, которые вы послали Козимо?– «Герметический свод»? – переспросил переписчик, худой человечек с тонкими губами, испачканными в чернилах руками и крупным горбатым носом. – Не думаю. Этот манускрипт попал к Медичи в шестьдесят первом году. А ваш учитель, больше похожий на кондотьера с большими мощными мускулами, – он закатил глаза (видимо, ему казалось забавным, что я могу быть учителем), – тогда был вашего возраста!– Я старше, чем кажусь на вид, – ответил я.– И более проницательны? – улыбнулся переписчик, взглянув на меня сверху вниз, что было мастерским трюком, поскольку он сидел, а я перед ним стоял.– Насчет этого – не знаю, – нашелся я. – Но я достаточно проницателен, чтобы предположить в вас другие способности, синьор, помимо переписывания манускриптов. Говорят, что уже придуман новый способ печати с наборными литерами, так что скоро ваше ремесло станет ненужным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76