А потом меня связали. Грубыми веревками опутали мое тело, они врезались в ноги и руки. Вокруг заклубился густой белый дым. А потом языки пламени заплясали у моего лица, а сквозь этот огонь я видел перед собой человека. Он смеялся, смеялся, и тут я узнал его. Это был Сильвано. Огонь растопил лицо Сильвано, точно воск, и он превратился в Николо, а потом на костре уже был не он…– О-ох!Я дернулся и проснулся. Уже рассвет, а я лежу на куче соломы. Сердце бешено колотилось, но покорность, стеснявшая мне грудь, исчезла, а в соломе шуршала, уползая, обыкновенная зеленая садовая змея. Я жадно перевел дыхание, а потом, когда буря в теле улеглась, стянул с себя шерстяное одеяло, которое мне дал Моше. Серая сарайная кошка, что мурлыкала во сне у меня под мышкой, метнулась за полевой мышью или, может быть, за змейкой. Я потянулся и глубоко вдохнул земляной запах коровника, конского пота, пыльных перьев и свежего навоза, мышиного помета, сырой соломы и мертвых насекомых. Здесь воздух не был пропитан благовониями, не было роскошной постели с тонким бельем, как у Сильвано. Интересно, когда я забуду запахи благовоний и прикосновение роскошных тканей – или мои чувства вобрали их навсегда? Со смущением и благодарностью я подумал о Сфорно, но тут мне вспомнился только что приснившийся сон, и меня охватил дикий, животный ужас. Однако, вспомнив об обещании, данном его жене, что буду помогать, я схватил лопату и начал вычищать стойла. Работал я неумело, ведь за эти годы я поднаторел совсем в другом ремесле. Я надеялся, что новое занятие развеет наваждение черного сна, в плену которого я находился. И тут в сарай вошел Странник, гремя деревянными башмаками.– Что-то ты бледен, Бастардо, – заметил он. Схватив щетку, Странник зашел в стойло и бодро принялся чистить одну из лошадей.– Кошмар приснился, – ответил я, стараясь говорить весело.– Я мало сплю, снов вижу и того меньше, – пожал плечами он. – Кто же будет спать, когда творение Божье излучает такую благодать вокруг нас?– Мало благодати видел я в творении Божьем.– Так что же тебе такое приснилось, отчего ты впал в уныние?– Такое, что и наяву не отпускает, – пробурчал я.– Побитый пес будет сидеть в клетке, даже когда решетка открыта, – произнес Странник. – Решетка сидит в нем внутри.Я перестал работать и, опершись на лопату, положил подбородок на сцепленные руки.– Я думал, что я волчонок.– А может, и то и другое?Вопрос был задан так задушевно, что остатки холодной сдержанности исчезли во мне без следа. В его присутствии я почувствовал себя такой цельной личностью, как еще ни с кем рядом, даже с Джотто. Стоя боком ко мне, Странник чистил лошадь, та отзывалась на заботливые прикосновения тихим ржанием. Я только сейчас заметил, какой у этого человека большой крючковатый нос, который занимал самое важное место на его лице, но не делал его отталкивающим. Наоборот, нос только усиливал серьезность его выражения, которое сохранялось, даже когда Странник смеялся.– Что это ты так разглядываешь?– Ваш нос. Такого большого я никогда еще не видел, – признался я.– Человек должен чем-то выделяться, – усмехнулся он, с гордостью потирая свой нос. – Не всем же быть красивыми златовласыми волчатами!– Только что я был побитой собакой, – напомнил я.– А противоположности не всегда исключают друг друга. Тебе нужно взглянуть на мир по-другому, Лука, и глаза твои откроют тебе добро во всем, даже в том, что на первый взгляд кажется воплощением зла.– Какими же глазами нужно смотреть, чтобы разглядеть добро в такой жизни, в которой меня выбросили на улицу, а потом лучший друг продал меня в публичный дом? – горько воскликнул я. – Я не видел в жизни ничего, кроме жестокости и унижения. Где же тут добро?Странник опустил пытливые глаза.– Я всего лишь бездомный старик, откуда мне знать? Но если бы я что-то знал, то ответил бы, что жизнь тебя учит. Жизнь – это дар и великий урок. Возможно, сейчас ты страдаешь затем, чтобы в будущем испытать великую радость, а страдания помогут тебе оценить ее. Вот что бы я знал, если бы Бог шепнул мне это на ухо.– Бог не шепчет. Он смеется, – покачал я головой. – У вас есть имя?– Каким именем ты хотел бы меня называть? – Он подмигнул мне. – Я отзовусь на любое. Если ты расскажешь еще о твоем Боге, который смеется.– Откуда мне знать о Боге? – перефразировал я его вопрос и снова налег на лопату. – Не думаю, что меня когда-нибудь крестили. Меня никогда не учили катехизису. Я слышал проповеди священников, но их благочестивые поучения никак не связаны с тем, что я видел и чувствовал.– Значит, твое сознание пусто. Это хорошо! В пустоте можно обрести Бога.– Я всегда думал, что Бога обретают в изобилии, – медленно ответил я. – Например, в величии и красоте прекрасных картин, написанных мастером. Бог присутствует в той красоте и той чистоте.– Только в чистоте, красоте и изобилии? А в грязи, уродстве и пустоте? Зачем ты полагаешь ему такие тесные пределы?Я снова забыл о работе и пристально посмотрел на него.– Почему вы назвали Бога «Владыкой Сокровенных Тайн»?– А как бы ты его назвал?Странник тряхнул буйной гривой черных с сединой волос.– Разве у евреев нет имени для него?– Как могут евреи дать имя необъятному? Или христиане, или сарацины? Где-то в мире есть место за гранью добра и зла.Попадая туда, душа, утонув в высокой траве,Переполнившись через край, забывает значения слов.Жди, встречу я тебя там. Цитата из Джалаледдина Руми, персоязычного поэта-суфия. (Перев. В. Иванова.)

– Так говорил мой друг, а он знал, что говорил, опьяненный духом, словно вином. – Странник расправил грубую серую тунику на тучном теле. – Имена исчезают в той полноте и красоте, которые ты, точно плащ, навешиваешь на Господа, о, мальчик по виду, но не по сути.– Я вас не понимаю, вы говорите загадками, – пробормотал я.По его круглому лицу разбежались лукавые морщинки.– Давая имена, мы пытаемся облечь в форму бесформенное, а это страшный грех. Ты понимаешь, что такое грех?– Грех мне знаком.Я выпрямился и посмотрел на Странника со всем высокомерием, на какое был способен. Я убийца, блудный развратник. А до этого был вором. Если уж кто-то и знал, что такое грех, то это я.– Чудесно, какой дар! Ты скоро будешь вознагражден! На что тебе имена Бога? Зачем сворачивать на неверную тропу, когда путь так хорошо начинается?– Вам кажется, что, давая Господу имя, мы ограничиваем его, а это неверно?Я ломал голову, пытаясь разгадать слова Странника. Наш разговор напомнил мне беседы с Джотто, только сейчас от любопытства и смятения мысли мои кружились вихрем, как листья на сильном ветру, подувшем со стороны Арно.– Разумеется, у нас есть имя для Бога. Но мы никогда не произносим его вслух. Слова, написанные или произнесенные, обладают магической силой, а из всех слов имена – самые священные и могущественные!– Значит, у евреев все-таки есть имя для Бога. Получается, что они грешники? – живо произнес я в ответ, все более раздражаясь тем, что Странник продолжал ходить вокруг да около.– А разве не все мы грешники? Разве ваш Мессия не говорил: «Пусть тот, кто без греха, первым бросит камень»? – Странник указал метлой на навоз, который я умудрился разбросать повсюду, не зная, куда нужно мести. – Работа у тебя получается неважно. Смотри, что ты натворил.– Эту работу я совсем не умею делать, – согласился я и отбросил лопату. – Но я кое-что придумал. Есть другое дело, где не требуется много сноровки. Пойду поговорю со Сфорно.– Ты мог бы научиться убирать навоз, если тебе хорошенько все объяснят. Попрактикуешься недельки две-три, глядишь и сумеешь, – сухо возразил Странник. – Собери-ка яйца из-под несушек и отнеси их в дом. Вон у двери висит корзина.А в доме госпожа Сфорно в широком синем платье суетилась на кухне. Она наполняла маслом кувшины, переливая его прозрачной зеленовато-желтой струей из большого кувшина с носиком в маленькие. От ее рук исходил терпкий ореховый аромат оливкового масла. Ее дочь, рыженькая Рахиль, резала на столе хлеб. Она окинула меня с ног до головы серьезным, испытующим взглядом и иронично улыбнулась. Я смущенно улыбнулся в ответ.– Я… э-э… вот. Принес яйца.Я протянул корзину Рахили, но госпожа Сфорно быстро заткнула носик и выхватила у меня корзинку. В кухню вприпрыжку вбежала Мириам в розовой ночной сорочке с заплатами. Сорочка была ей великовата, видно было, что она перешла к Мириам после старших сестер. Девочка схватила с тарелки кусок хлеба. Рахиль заворчала и шутливо замахнулась на шалунью. Мотнув по воздуху каштановыми косами, Мириам резко повернулась ко мне, и ее проказливое личико загорелось.– Доброе утро! – пролепетала она. – Хочешь хлеба? – Она разломила сворованный кусочек и, улыбаясь во весь рот, протянула мне. – Теперь, когда ты живешь с нами, ты по-прежнему блудный убийца?– Мириам! – дружно воскликнули госпожа Сфорно и Рахиль.– Ничего, – покраснев, сказал я и замялся под взглядами женщин, потом все же прокашлялся и спросил: – А где можно найти синьора Сфорно?– Как раз вернулся после утреннего миньяна, Миньян – кворум из десяти взрослых мужчин (старше 13 лет), необходимый для общественного богослужения и для ряда религиозных церемоний. Мудрецы Талмуда придавали миньяну большое значение. Реформизм в иудаизме допускает включение в миньян и женщин.

– ответил Сфорно, появившись в дверях.На плечах у него поверх плаща была накинута длинная белая шаль, в нее он, обняв, игриво завернул жену. Она улыбнулась и стала его отталкивать, но он смачно поцеловал ее и только потом выпустил. Чмокнув в щечку Рахиль и дернув за косу Мириам, Сфорно притворно зашатался, когда у него на шее, хохоча, повисла Мириам, вызвав у той новый взрыв смеха.– Лука принес яйца, – сказала Рахиль.– Как заботливо, не правда ли? – воскликнул Сфорно.Он посмотрел на жену, но та сделала вид, что не заметила, и Сфорно с Рахилью со значением переглянулись. Затем он повернулся ко мне и положил руку мне на плечо.– Как поживаешь, Лука?– Я придумал, как заработать денег, – сообщил я. – Тогда я смогу отдавать вам и госпоже Сфорно мой заработок.– Мне хватает лекарского заработка, – ответил Сфорно. – У меня хорошая репутация среди богачей. Они посылают за мной под покровом ночи. Но хорошо платят. Тебе не обязательно давать нам деньги.Он взял с тарелки кусок хлеба.– Папа! – заворчала Рахиль. – На завтрак не останется!– Я всегда работал, – возразил я.– Так что же ты придумал?– Город нанимает грузчиков, чтобы увозить трупы. Я тоже могу это делать. Это всякий сумеет, а я не знаю никакого ремесла. Нужна только сила, а у меня ее предостаточно, – сказал я и пожал плечами. – И я никогда не болею. Так что справлюсь.– Надо научить его читать, – вставила госпожа Сфорно, не глядя на меня.Я так и ахнул от радости.– Я смогу читать Данте!– И ремеслу какому-нибудь нужно выучить, – продолжила она, как будто я ничего и не сказал. – Только так мы освободимся от него.– Лия моя, до чего ж ты практичная! – Сфорно дотянулся до жены и погладил ее по щеке.– А пока я могу работать на город, – сказал я.– Нужно сделать так, чтобы он не притащил нам заразу, – ответила госпожа Сфорно. – А деньги пускай откладывает, чтобы устроить свою жизнь.– Лия права, зараза распространяется, как пожар, – нахмурился Сфорно. – Тебе придется делать то же, что я делаю после посещения больных, – как следует мыться щелочным мылом и переодеваться, прежде чем войти в дом. Чума может передаваться даже через одежду.– Я буду так делать, – с рвением отозвался я.– Я могу научить его читать, – предложила Рахиль.Сфорно кивнул, но госпожа Сфорно обернулась и погрозила дочери.– Я так не считаю, – сказала она. – У него будут деньги, чтобы нанять учителя!– Тогда я пошел, – сказал я, пятясь, и, выйдя из кухни, полетел по коридору, мимо лестницы, где две другие девочки – робкая Сара и младшая Ребекка – играли с куклой.Выбежав в прихожую, я выскочил за порог и захлопнул за собой тяжелую резную дверь, в которую не осмелился постучать прошлой ночью. Не знаю, что так гнало меня прочь из дома Сфорно. Отчасти причина была в том, как госпожа Сфорно старательно отводила от меня взгляд, как Мириам в объятиях своего отца заливалась смехом. Отчасти в этом виновата была маленькая зеленая змейка, которая, извиваясь, уползла прочь. А главной причиной были, конечно, побитые собаки и решетки, которые сидят у них внутри. ГЛАВА 8 Рассветное майское солнце залило город белесоватым туманным светом. Повсюду лежали тела, бесцеремонно выброшенные из домов, в которых они некогда обитали. Если бы не черные бубоны, людей некоторых можно было принять за спящих, почему-то уснувших на улице в неестественных позах после какого-то дьявольского карнавала. Но попадались и другие, распухшие и почерневшие, источавшие отвратительное зловоние, гораздо худшее, чем обычно исходит от мертвецов. В бедных кварталах Ольтарно я встречал на улицах сваленных в кучу еще живых, испускающих там последний вздох. Одни подзывали меня, махая рукой, другие просто смотрели, не в силах даже поднять руку. По числу трупов и зловонию я догадался, что в городе не хватает могильщиков, чтобы убирать улицы. А летом дело станет еще хуже, ведь безжалостная дневная жара будет наступать все раньше и раньше. Не теряя времени, я поспешил к Арно, который струился под мостами ленивой серебряной лентой. Ему не было дела до заразы и смерти, носившейся по городу. Перейдя через мост, я оказался в центре Флоренции и поспешил в Палаццо дель Капитано дель Пополо, где священник или служащие магистрата нанимают могильщиков.Во дворе Палаццо дель Пополо уже собралось несколько нищих и темных личностей. Его здание представляло собой внушительное и строгое каменное строение с арочными окнами и башней, возвышавшейся над крышей трехэтажного дворца. Снаружи дворец был похож на крепость – такие же мощные стены из грубо отесанного камня, но во дворе, где мне пришлось ждать, было очень красиво. Колонны поддерживали просторный сводчатый портик, а к пышной открытой лоджии на втором этаже вела парадная лестница. Собравшиеся смерили меня взглядом, но, увидев бедно одетого мальчишку, потеряли ко мне интерес, ведь у меня явно не было ни денег, ни драгоценностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76