Наоборот: зная, чего лишен, можно уговорить себя смириться. Но не зная… Все равно, что сражаться с невидимым противником. Именно этого ты желаешь принцессе? Всю жизнь вести борьбу неизвестно с кем и ради чего?
От восхода в закат, через бурный океан ненужных побед и непрожитых лет… Почему у меня в голове вдруг всплыли строки незаконченного перевода? Потому, что я увидел смысл песни с другой стороны? Которой по счету? Эльфийка показала мне одну. Встреча с Ливин подарила другую. Теперь вот принцесса и ее судьба… Третья сторона? Возможно ли такое?
Скорп качнул головой, еще не соглашаясь, но уже не протестуя:
– И что же, по-твоему, делать?
– У меня есть идея. Но сейчас, если не возражаешь, мне нужно идти. Кое-что закончить.
– Что-то важное?
– Как знать? Мне кажется, да. Ты только посмеешься, если узнаешь… Я скажу принцессе, что с тобой все хорошо. Может, позвать ее? Поболтаетесь, поболтаете?
Кэр улыбнулся:
– Пожалуй, нет. Предпочту подумать в одиночестве. Над твоими словами.
– А чего над ними-то думать? Думай над своим решением, только и всего!


***

На стук входной двери из кухни выглянула Каула: как раз, чтобы получить непререкаемое распоряжение.
– Меня нет! И не будет! – Рявкнул я, бросая в угол куртку и стаскивая с ног сапоги, но удивления в глазах матушки оказалось слишком много, и пришлось уточнить: – До вечера. Самое позднее, до утра.
– И ужинать не будешь?
В ответ неопределенно взмахиваю рукой и спешу пройти в свою комнату. Плюхаюсь в кресло и разгребаю ворох бумажных листов на столе.
Вот оно! То, чего так долго ждал. Вдохновение. А точнее, закономерный превращение обрывочных мыслей и чувств в горсточку слов. Мало, скажете? Больше и не нужно! Зеркало сознания начинает кружиться, поворачиваясь то одной, то другой гранью, меняя маски отражений, границы образов смягчаются, меркнут, вовсе исчезают, пока не остается…

От восхода в закат, через бурный океан
Ненужных побед и непрожитых лет
Я спешила назад, в город незаживших ран,
Из тени выбираясь на свет.

Она вернулась. В самом деле, вернулась. Пришла, не побоявшись снова ощутить прежнюю боль. И что нашла в давно покинутом месте?

Все как прежде: пыль и запустенье легковесных обещаний.
Я вернулась. Я пришла на зов. Но разве ты меня звал?

Мечты не сбылись. Надежды не осуществились. Двери душ оказались прочно заперты на замки и засовы. Делать… Но что? Верить? Как это трудно! Пока еще есть силы, но разве они вечны?

Город грёз. Крылья мертвых слов.
Закрытые двери. Забитые щели.
И мир – полосами…
Город слёз. Детство прочь ушло.
Я пробую верить, пока сердце тлеет,
Но не угасает…

Рано или поздно все выясняется, тайны открываются, ложь становится очевидной, словно солнце, карабкающееся по небу все выше и выше, своими лучами рассеивает серую пелену обмана. Вслед за зимой приходит весна, пробуждающая мир к жизни. Но человеку не хватает только лишь солнца и тепла, чтобы жить. Необходимо еще кое-что, сущая мелочь…

По небесной тропе поднимается рассвет,
Разгоняя туман недомолвок и лжи,
Высыхает капель на проснувшейся листве.
Но где найти желание жить?

Путь был долгим, и все же закончился. Цель была определена в точности, без разночтений и условностей. Цель достигнута, но… Победа это или поражение? Они так похожи друг на друга…

Ты назначил встречу, я примчалась, без сомнений и раздумий.
Время, место – все совпало, только… Ты меня не узнал.

Мы живем, пока надеемся. На глупость, на ерунду, на наивное и нелепое чудо? Неважно. Хватит ли нашей надежде сил, чтобы растопить лед зимы в сердце, чтобы дождаться весны? Время не желает стоять на месте, по крупинкам откалывая и унося прочь частички острова, зовущегося человеческой жизнью. Мы все время платим и платим, но долги только растут…

Город грёз. Жаркая волна
Последней надежды меня обжигает,
Но лед не растает…
Город слёз. Скольким я должна?
Не рядом, не между. А дни убегают
Невидимой стаей…

Только в ночной тишине, когда из высокой черноты на нас смотрят прищуренные глаза-звезды сестер, променявших счастье небесное на счастье земное, только тогда мы находим в себе силы забыть о совершенных ошибках и глупых мечтах. Мы остаемся наедине сами с собой, одинокими кострами на разных берегах. Но что мешает языкам пламени слиться вместе? Что мешает нашим теням танцевать один танец на двоих?

До утра прогоняю прочь
С увядшей весною грехи и моленья,
Мечты и сомненья…
Два костра раздвигают ночь:
Останься со мною еще на мгновенье,
Пускай – только тенью…

Ф-фух! Устало кладу голову на подушку сложенных на столе рук. Жаль, что Ливин не услышит эту песню. А впрочем, и к лучшему, потому что… Из нас двоих настоящее чудовище вовсе не «белошвейка», а я. Беспринципное, бесцеремонное, бессовестное чудовище: пользуюсь чужим горем для собственного удовольствия. Хотя, какое уж тут удовольствие, мучительно перебирать в уме разрозненные образы, дожидаясь благословенного момента, который заставит хаос мыслей принять стройную форму слов? Никакого. И все же, стыдно. Если бы не признание несостоявшейся невесты, думаю, возился бы над переводом не одну ювеку. Следовательно, в моих успехах есть заслуга Ливин, и немалая. А я, неблагодарный…
Ладно, последний шаг: надо все же совместить слова с музыкой и убедиться, что ритм соблюден. С сожалением покидаю кресло, шарю в ящике стола в поисках прикормки для пьюпов, выуживаю несколько катышков. Старые, конечно, засохшие, но сгодятся и они. Так, теперь найдем на полке стенного шкафа сосуд с кожаным мешочком, который извлекает из себя звуки той самой мелодии. Жри, зараза!
Корм оказывается поглощен в один присест: наверное, пьюп основательно проголодался, и мои уши тут же глохнут от пронзительных повизгиваний, больше похожих не на человеческую песню, а на весенний кошачий концерт. М-да, надо было найти еду посвежее. Впрочем, мне важен ритм, а не благозвучие, и вот в ритм-то я как раз попадаю… Вернее, стихи попадают.
Надрывное музицирование могло бы разбудить мертвеца, а не только оповестить весь дом о моих занятиях, поэтому ничего удивительного в явлении эльфийки не было и быть не могло: когда я вернулся к столу, потирая наиболее пострадавшее ухо, она уже обосновалась в кресле у двери, всем своим видом являя сдержанное любопытство.
– Простите, если потревожил ваш покой, hevary.
– О, не стоит извинений. Напротив, звуки знакомой музыки позволили мне предположить, что…
– Я закончил.
– В самом деле? – Лиловые складки очередного великолепного наряда колыхнулись. – Позволите взглянуть?
– Разумеется.
Я вручил исписанные листки эльфийке, а сам присел на угол стола, ожидая приговора. Стихи получились, но, как и всякий раз, заканчивая работу, перестаю чувствовать их своими, словно, попав на бумагу, строчки обретают собственную жизнь и становятся совершенно независимыми, свободными от прошлого и открытыми только для будущего. Странное и болезненное ощущение, но оно не спрашивает моего желания, не дожидается позволения, а просто приходит и отнимает творение у творца. Отнимает с благой целью, несомненно, но не стесняется причинять боль, разрывая стежки невидимых швов одним уверенным движением…
По прошествии пяти минут, по моему опыту, вполне достаточных для составления того или иного впечатления, интересуюсь:
– Что скажете?
Эльфийка поднимает на меня взгляд, но в сливово-черной глубине глаз я замечаю только чувство, более всего похожее на замешательство.
– Если плохо, так и говорите. Только не кривите душой!
– Не кривить… душой?
Она, чуть запнувшись, переспрашивает, а потом начинает звонко и заливисто смеяться, обмахивая себя сложенными бумажными листами.
– Душой… надо же… люди придумывают такие забавности…
Терпеливо наблюдаю за приступом веселья. А что еще делать? Я должен услышать ее решение по поводу своих трудов. Чтобы знать, к чему готовиться.
Отсмеявшись, эльфийка встала из кресла и подошла ко мне, но листки возвращать и не подумала.
– Итак?
– Вы хотите знать правду?
– Я хочу знать ваше мнение.
– Оно вам необходимо?
– Скорее, его изложение вслух больше необходимо вам. Но и я не откажусь послушать.
Она улыбнулась, довольно смежая веки.
– Наверное, так и есть… Хорошо, я скажу. Ваш перевод…
– Ужасен?
– Нет.
– Отвратителен?
– Опять не угадали.
– Чудовищен?
Эльфийка удивленно расширила глаза:
– Почему вы видите только дурное в плодах своего труда?
– Потому что они выросли на дурной почве.
– Вот как? – Полукружья изящных бровей слегка изменили свой наклон. – Но насколько мне известно, чтобы получить урожай, в землю нужно внести много всего. И не слишком приятно пахнущего, в том числе. Так и дурные помыслы, с течением времени вполне способны превратиться в нечто полезное.
– Когда перегниют, хотите сказать?
Новый всплеск смеха, колокольчиками отразившегося от стен комнаты.
– Да, именно так! Вот почему я и обратилась к вам: вы, люди, способны самыми простыми словами рассказать то, о чем возвышенно страдают наши поэты.
– Разве это хорошо? Стихи и должны быть… не от мира сего. Тогда они покоряют слух и воображение. А то, что я зарифмовал, уж извините… Просто поделка. Сработанная наспех и, возможно, излишне неряшливо.
– Мастер не умеет трудиться в полсилы, и даже самая незначительная вещь, вышедшая из его рук, все равно напитана нежностью и болью его сердца, – возразила эльфийка.
– Я вовсе не мастер, hevary. И никогда им не стану, потому что… Слишком ленив и рассеян. Признаться, сейчас меня вовсе не интересуют стихи. Просто так совпало. Пришло настроение и… Получилось. Кое-что.
– Получилось прекрасно.
– Думаете?
– Да. Особенно, последние строки. «Останься со мною еще на мгновенье, пускай – только тенью…» – напела она, даже не глядя на листок. – Это ведь уже ваша просьба?
– Что вы имеете в виду?
– Только то, о чем говорю. Вы, в самом деле, готовы сделать шаг на тропу, возвращение с которой невозможно?
Шаг? Тропа? Не понимаю ни слова.
– Возвращение откуда?
– Предложение, сделанное под пологом ночи, нерушимо, особенно, когда в небесах гаснут все звезды, потому что можно пойти против воли богов, но предавать свои клятвы, значит, убивать самого себя.
– Я не понимаю, hevary. Предложение? Какое? Кому?
Эльфийка усмехнулась:
– Кому – не стану гадать, вам виднее. А вот какое… Вы, конечно, не могли знать. У моего народа есть старинный обычай: в темную ювеку лета или зимы обмениваться клятвами истинной любви.
– Истинной? В чем же она состоит?
– Влюбленные ищут друг друга в ночи по кострам, горящим в душе у каждого. Но разжечь такой огонь непросто, потому что пищей для него должно стать все то, что мешает соединять судьбы. Зависть, ревность, сомнение, злоба, желание быть счастливым за счет другого, жалость к самому себе, корысть и боязнь ошибиться… Их много, поленьев, годных для сжигания. Но пока последнее не будет охвачено огнем, в черноте беззвездной ночи не разгорится костер, видимый только тому, кто также сумел избавиться от груза чувств, мешающих обретению счастья.
– И… влюбленные находят друг друга?
Утвердительный кивок.
– Конечно, находят. И вовсе не обязательно даже дожидаться ночи: такие костры прекрасно видны в любое время суток. Но я отвлеклась… Теперь вы поняли, почему я считаю ваш перевод удавшимся? Вы не имели представления о нашем обычае, но предельно точно описали его суть. Основываясь лишь на собственных ощущениях. Если это не мастерство, что же тогда заслуживает им называться?
Мастерство… Я всегда перевожу стихи наобум. Прислушиваясь большей частью к своему настроению, а не к дословной расшифровке рун. И не могу понять, как мне удается угадывать смысл, вложенный совершенно чужой душой. Как, в самом деле?
– Но ведь вы смеялись.
– Разве?
– Когда я просил вас не кривить душой, оценивая…
– Ах, это! – Лицо эльфийки осветилось счастливой улыбкой. – Да, мне было забавно применить человеческую поговорку к эльфам. Очень забавно!
– Почему?
Она свернула листки бумаги и полученной трубочкой ткнула мне в грудь.
– Потому что у каждого из нас две души.
А я считал, что разучился удивляться.
– Две… души? Такое возможно?
– Разумеется. Скажу больше: так и должно быть. Ведь ребенок всегда рождается от союза двух душ и двух тел, так почему он должен быть чем-то обделен?
– Но…
– Понимаю, на первый взгляд это кажется очень сложным. Но попробуйте задуматься: в каждом есть частичка женского и частичка мужского, не может не быть! Однако тело неспособно вечно колебаться между выбором той или другой стороны, иначе оно попросту разорвется пополам, поэтому весь труд выпал на долю души. У вас, людей, все происходит точно так же, только вы давным-давно отказались от возможности пользоваться двумя душами, и одна из них, даруемых при рождении, обязательно должна вас покинуть. Но как можно решить, какая из них лучше, если они созданы для совместного владения телом? Да, одну вы прогоняете прочь, обедняя свою жизнь и считая, что оставшейся будет довольно. Возможно, вы правы: несколько десятков лет можно прожить и с одним глазом. Но видеть все краски мира… Разве это не заманчиво? К тому же, вы не всегда лишаетесь той из душ, которая наиболее подходит телу, вот тогда и появляются робкие мальчики и воинственные девочки… Равновесие надежнее неравенства. Но если нет равновесия духа и тела внутри, то и снаружи вечно возникают смещения то в одну, то в другую сторону. Вечные волны на поверхности океана мира. И любая из них может вызвать бурю, способную уничтожить все живое.
Вот ведь как бывает… Значит, в душе каждого эльфа легко и мирно уживаются мужчина и женщина, две равные части единого целого. Действительно, заманчиво. Понимать своего собеседника, как самого себя, независимо от пола. Должно быть, и…
– Эльфийская любовь, наверное, очень крепка?
Лиловый взгляд нежно мутнеет.
– Пожалуй. Ведь нет никакой разницы, кого ты любишь, потому что можешь смотреть на него двумя парами глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50