Пес не смог бы действовать согласно моим указаниям. Да и не стал бы: попросту уничтожил бы всех присутствующих, едва почуяв угрозу для меня. Не спорю, на крайний случай сошло бы, но… Слишком уж я люблю те крохи самостоятельности, что остались в моем распоряжении.
Вьер была права лишь отчасти: грех на душе никому не приносит пользы. Но моя нерешительность была только кажущейся. Пришлось бы убивать, убил бы. Без сомнений и колебаний. Значит, на что-то все же надеялся, а надежда бывает вреднее, чем трусость: когда медлишь, боясь последствий, в минуту опасности побеждает забота о собственном благополучии, а когда до самого последнего момента ждешь, что противник одумается, можешь пропустить смертельный удар. Впрочем, я бы не пропустил. Я был больше готов к схватке, чем к примирению. И если честно, мне совсем не хотелось отступать после того, как… Стихия послушно исполнила мою волю.
Конечно, Заклинатели используют иные принципы взаимодействия со стихиями, но расширить сознание на окружающий мир возможно только при участии способного помочь этому действу тела, а мое мало пригодно и для более простых занятий. Я воспользовался способом, упомянутым в одной из старых хроник, попавшихся на глаза еще в юности, и почему-то твердо засевшим в памяти, словно уже тогда тень будущих несчастий омрачала настоящее. Собственно, именно так и проводилось раньше приручение Зверей Хаоса: Заклинатель старался заполучить частичку зверушки и соединить с собственным телом, дабы в одной точке пространства оказались две сущности. Зачем? Для слияния потоков мыслей. Именно после насильственного слияния начиналось сражение за главенство, и надо сказать, определить победителя не удавалось до самого окончания борьбы. Но довольно скоро от описанного способа отказались ввиду смертей проигравших и странностей недолгого бытия победивших. Сколько-нибудь подробно причины отказа не описывались, но подозреваю, в чем они состояли.
Касательно смерти все понятно: сокращение численности Заклинателей из-за желания доказать свое мастерство и могущество не могло радовать старейшин. А вот касательно выживших… Смешение сознаний должно было быть полным, до окончательного растворения отдельных струй в общем потоке, иначе единства мыслей и целей достичь невозможно. Но победив, требовалось вновь отделить себя от Зверя. Полагаю, лишь немногие были на это способны. Неудачников же ждала незавидная участь быть сожранными изнутри. Или что-то вроде, не знаю. Ясно лишь одно: слишком большой риск не оправдывался, нужен был иной способ достижения цели. Разумеется, такой способ был найден, но и следы старого остались в книжной памяти. Чтобы помочь мне.
Глотать песок было не особенно приятно, но только так – поместив частичку Хиса в свое тело, пропитав ее собственной кровью, я мог быть уверен: некоторое время после разделения Зверь будет слышать рождение моих мыслей. Рисковал? Наверное. Может быть. Но хотел знать, что все пройдет по-моему. В соответствии с моей волей, а не случайностями и переменой настроения самого Зверя. Так и получилось. И я, несколько вдохов ощущая прежнюю власть над хаосом своей души, был… Счастлив ли? Немного. Правда, опьянение заемной силой быстро улетучилось, оставив после себя сожаление о невозможном и раздражение от несбывшегося. А потом еще и вьер вмешалась, окончательно сводя на нет мое стремление одним броском решить судьбу игры и игроков. Значит, все было зря…
– Извини.
Комок красноватого песка на столе. Перекатываю его кончиками пальцев с места на место. Не разлипается. Словно чрезмерно большая «капля» с неизвестным никому назначением.
Хис внимательно смотрит на шарик, катающийся по столу. Смотрит, склоняя голову то на один, то на другой бок. Думает. Я тоже думаю, и наверное, наши мысли очень похожи. Что теперь делать с этим комком? Он несет в себе дух Зверя, но точно также запятнан и тенью моего духа. Оставить на будущее, про запас? Нет смысла: разделенный с телом, песок постепенно утратил способность слышать меня без слов. Стало быть, сейчас он всего лишь отслуживший свое инструмент. И самое лучшее, что можно сделать, это…
Шершавый язык, задевая мои пальцы, захватывает песчаный шарик и втягивает его в широкую пасть. Темные бусины глаз довольно щурятся.
– Э… ты его съел?
Глупый вопрос, не правда ли?
– Тогда… На здоровье. Надеюсь, он был не слишком невкусный?
Хис поворачивается и спрыгивает со стола, тяжело приземляясь на пол. Недолгий цокоток в коридоре. Тишина. Что ж, пора возвращаться к делам.

Нить четырнадцатая.

Наделав долгов,
Спеши их оплатить:
Облегчи душу.


Дом с кривой кровлей по-прежнему взирал на улицу слепыми глазами закрытых ставнями окон, но выглядел безжизненнее, чем прежде. Мимо шли прохожие, торопясь попасть на дневные гуляния или вернуться домой с ночных, чтобы отоспаться, солнечные лучи заставляли иней на камнях мостовой искриться ярче и красочнее драгоценных камней, откуда-то издали доносились музыка и пение, не слишком стройное, но на зависть веселое, и только игорный дом мрачным склепом стоял в стороне от праздника. Даже привратник у входа, мой старый знакомец, сам того не подозревая, ставший участником представления, не добавлял «Перевалу» привлекательности.
– Проходи, проходи! Игры сегодня не будет.
– Я и не собирался играть. Хочу поговорить с хозяином, только и всего.
Покрытое старыми шрамами лицо выразило недоумение, но потом меня все же узнали:
– А, это ты… Говорят, тебе в тот день сильно повезло. Не врут?
– Нисколько. Действительно, повезло. И на следующий день тоже. Собственно, я и пришел, чтобы выказать свое почтение heve Майсу. За его великодушие.
Привратник взглянул на меня с сожалением:
– Ты бы того… Не сегодня.
– Почему?
– Хозяин не в духе. Даже велел закрыть дом до вечера. А то и вечером никого пускать не велит.
– Что-то случилось?
– Кто ж знает? Нас в хозяйские дела не посвящают.
Закрывать игорное заведение в пору, когда на вечно страждущих денег сваливаются самые большие доходы? Странно. Должна быть веская причина. Впрочем, мне-то какое дело? Его дом, пусть творит, что пожелает. А вот все остальное меня занимает, и весьма. Например, кто и с какими последствиями излечил скорпа.
– Я, пожалуй, войду. Пустишь? У меня и пропуск есть.
Достаю из кармана опаловую пластинку. Привратник косится на нее, потом отводит глаза и вздыхает.
– Не велено. Хотя…
– Хотя?
Люблю, когда люди, почуяв собственную выгоду, не теряют время зря.
– Если поделишься, так и быть, пущу.
– Держи.
Шрамы на угрюмом простоватом лице собираются удивленно-радостной сеточкой:
– Я как только пристрою эту штуку, сразу деньги отдам! На половину согласен?
Сказать, что готов отдать даром? Не поймет. А то и хуже: начнет подозревать в злом умысле. Значит, нужно подыграть должным образом.
– Половину? Не маловато ли? В конце концов, я же ее раздобыл, честной игрой, кстати.
Привратник принимает мои слова за приглашение к торгу. Как и было задумано.
– Еще ж покупателя найти надо! Думаешь, так просто? Чтобы понятливый был, держал язык за зубами, да мог заплатить щедро.
– Трудно найти, говоришь? Может, мне самому попробовать?
– Зачем же самому? – Собеседник сразу идет на попятный. – Надо же знать, где искать, иначе неровен час, на надзорных напорешься!
– Ну, с надзорными я уже познакомился и, как видишь, живу и здравствую.
– Это верно, – завистливо признает привратник. – Когда патруль тебя уводил, я уж думал: все, пропал парень. А ты, гляжу, выкрутился. И как смог? У надзорных ведь когти цепкие!
– И с цепкими когтями есть способ управиться. Что же до пропуска… Так и быть, ищи покупателя сам: у меня других дел по горло. Только не забудь про мою долю!
– Как можно?! – Лапища жадного служки прячет опаловую пластинку за пазухой овчинного тулупа. – Ты приходи через пару дней, все будет!
– А сейчас?
– Что сейчас? – Растерянно таращатся на меня глаза, в которых начинает разгораться огонек предвкушения дармовой поживы.
– Сейчас-то в дом можно зайти?
– А! Заходи, если не передумал. Хозяин у себя, на втором этаже. Найдешь дорогу?
Конечно, найду. Кабинет heve Майса как раз налево от лестницы, в конце коридора, тогда как игорный зал – направо. Поднимаюсь по еле слышно поскрипывающим под толстым ковром ступенькам. Ни одной живой души, даже стенные светильники горят вполсилы: в каждом вместо пятка свечей одна, в лучшем случае, две. Тихо, но тишина совсем не того рода, что приносит покой. Тишина похорон. Словно обитатели дома, сколько бы их ни было, разом решили отойти в мир иной, не позаботившись о найме плакальщиц, и только каменные стены могут скорбеть об ушедших… Неприятное ощущение. И весьма настырное. Накатывается бесцеремонными волнами, заставляя переживать чужие печали. Такое редко случается, но возможно, если… Точно! Если через участок пространства проходит сильная струя Потока: тогда все чувства, испытываемые находящимися в границах участка людьми, многократно усиленные, плывут по течению. Правда, лишь в том случае, если речь идет о неодаренных или полуодаренных, поскольку маги неспособны пропускать струи через себя. Значит, кто-то из местных живых душ всерьез опечален. Но кто именно? Неужели… Нет, даже думать не хочу. С близняшками не должно было случиться ничего дурного. В противном случае… Придется долго и упорно себя прощать, а это занятие отнимает много душевных сил и зачастую оканчивается ничем.
Занавеси на окне были полуспущены, позволяя лишь малой толике дневного света проникать в кабинет, но мягкие сумерки кабинета скрадывали только незначительные детали, оставляя для обозрения главное: хозяина за столом. Точнее, около стола, потому что heve Майс сидел в отодвинутом кресле, положив на сукно столешницы левую руку, а правую прятал в складках домашней мантии. Хм, любопытно: все предыдущие встречи хозяин «Перевала» был безукоризнен в одежде, тем более, находясь в стенах игрового дома, то бишь, на службе. Сейчас же закутан в бесформенный ворох ткани, предпочитаемый к ношению теми, кто ленится следить за собой должным образом… Лицо, обращенное ко мне профилем, кажется принадлежащим на самому Майсу, а по меньшей мере, его отцу: кончик носа словно обвис, губы по-старчески поджаты, подбородок безвольно опущен. Одно слово, дряхлая развалина. Что же так сильно подкосило уверенного в себе и успешного человека?
Прикрываю за собой дверь. Тихий стук и движение воздуха, пустившее в пляс по лучам света пылинки, заставляют хозяина кабинета… нет, не встрепенуться. Тяжело и медленно повернуть голову в мою сторону. Кажется, я даже слышу скрип трущихся друг о друга шейных позвонков. А как только ловлю взгляд круглых светлых глаз, раздается сдавленное:
– Вы?..
Изумление. Ужас. Отчаяние. Уныние. В считанные мгновения все эти чувства посещают лицо Майса. И уходят, оставляя хозяйкой скорбь.
Удивление понятно: меня не ожидали видеть живым после всего случившегося. Но лично я бы постарался сразу выяснить, почему тот, кому был подписан смертный приговор, до сих пор топчет ногами землю, и уж ни в коем бы случае не впадал в оцепенение.
– Да. Решил зайти, узнать, как у вас идут дела.
– Дела… – голос сух, как истлевшие осенние листья. – Идут.
Глубокомысленно, но не конкретно.
– За вами был должок. Помните?
Ответный взгляд не позволял усомниться в крепости памяти находящегося передо мной человека. Но и только: ни отказа, ни согласия платить по счетам в светлых глазах не наблюдалось.
– Так вот, я пришел, чтобы…
– Ришиан больше не служит мне.
Слова падают на дно моего сознания тяжелыми маслянистыми каплями. «Не служит»? Значит ли это… Невозможно! Только не… Очнувшись, скорп мог исхитриться и убить гаккара, раз уж знаком с его повадками. Но если Риш умерла, то и ее сестра находится при смерти. Безвинная и беспомощная… Если Кэр в самом деле забрал жизнь сестер, у меня будет к нему разговор. Долгий и неприятный. И как только я узнаю все подробности…
– Просите ее сами. Или приказывайте, как знаете. Я больше не могу это делать. И не буду.
Стойте! Она жива? Но к чему тогда трагедия?
– Простите, heve, я не совсем понял ваши слова.
– Я освободил от службы Ришиан и ее сестру. Разорвал договоренность. Отпустил восвояси.
Странный поступок для человека, считающего каждый сим выгоды. Очень странный. Значит, произошло нечто значительное, смявшее и исковеркавшее прежние представления Майса о жизни и своем месте в ней. Но это личное дело хозяина игрового дома, а мне нужно совсем другое.
– Скажите, где я могу их найти?
– Зачем? – Светлые глаза смотрят в пустоту, на танцующие пылинки.
– Я должен кое-что выяснить и, возможно, сделать.
– Нет.
Отказ звучит так тихо и бесстрастно, что я не сразу понимаю смысл произнесенного короткого словечка:
– Простите?
Черты постаревшего лица напряглись, возвращая себе утраченную твердость:
– Оставьте в покое хоть их!
– В покое? О чем вы говорите?
– Вы уничтожили меня и будущее моей семьи, так пощадите тех, на ком нет вины!
Уничтожил? Что за бред?
– Heve, ваши слова звучат, как…
– Убирайтесь прочь!
Жест Майса, приглашающий меня двигаться в сторону двери, подходил бы под определение «указующий перст», если бы не одно неожиданное обстоятельство. Правая рука хозяина «Перевала» больше не располагала перстами, да и вообще ладонью: из рукава мантии торчал обрубок, обмотанный полосками ткани, пропитавшимися кровью и мазями, призванными остановить течение красной жидкости.
– Что с вами случилось?
– У вас плохо со слухом? Прочь!
– Ваша рука… Что с ней?
Он вздрогнул, дернулся, словно хотел снова спрятать обрубок в рукаве, но передумал и положил руку на стол.
– Вы еще спрашиваете? Какая низость…
Так. Начинаются оскорбления? Прекрасно! По крайней мере, мне удалось вернуть омертвевшую душу к жизни, хотя на короткое время. А потом, как знать? Возможно, она не захочет умирать во второй раз.
– Именно спрашиваю. По вашему тону выходит, что в случившемся виноват я, и мне хотелось бы…
– Да, виноваты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50