Все равно дальше вьера твои признания не уйдут.
Блондин поспешил кивнуть:
– Не уйдут, не беспокойся! А все же… Из-за чего?
Любопытство многих свело в могилу. Но еще большее количество людей умерли раньше предписанного природой срока по причине полного отсутствия сего замечательно качества в своем характере. Кайрену угрожает исключительно первый вариант развития событий, но решусь ли я посвятить своего жильца в дело с неприятными и по большей части непонятными, а оттого опасными обстоятельствами? Правда, иной раз лучше рубануть правдой, чем оставлять удобренное поле для произрастания домыслов.
Но рассказать все не могу. С чего же начать? И на чем остановиться?
– Я перешел дорогу Пастушьим подворьям.
Кайрен построил светлые брови удивленным домиком.
– Как?
– Если настаиваешь, расскажу, но прежде… Скажи, сможешь ли ты или вся управа обеспечить мою безопасность? И самое главное, захотите ли вы это сделать?
Он молчал долго, больше минуты. Молчал и смотрел на припорошенный речным песком ледок мостовой. А когда карие глаза вновь взглянули на меня, в них отразилось сожаление. И словесного ответа не потребовалось. Да и всю дорогу до ворот мэнора мы провели в молчании, только уверен: думали примерно об одном и том же. Думали, в какую сторону сделать следующий шаг.
Я набрался смелости первым:
– Помнится, кто-то говорил о дружбе? Так вот, не в службу, а в дружбу попрошу: сходи в одно место, проведай человека.
– Кого и где?
– Гостевой дом на углу Каретной и Пыльной. Второй этаж, третья от лестницы дверь. Там должен находиться человек… Спящий. Очень крепко спящий. Он не болен, не бойся! Просто сильно притомился. Посмотри, как он, ладно?
Кайрен подозрительно спросил:
– А чего сам не сходишь?
– Чего-чего… У меня каждый шаг в груди эхом отдается, и скажу прямо: не самое приятное ощущение! К тому же, нужно здесь все наладить. Ты же собираешься попасть в дом? Или нет?
– Уговорил. И, это… Ты бы не перетруждался. Лекарь сказал, что рану залатал, но только снаружи, а внутри еще время потребуется. Ювека или две. Если будешь тихо и мирно лежать в постели.
– Тихо и мирно? Ску-у-учно! – Протянул я. – В постели нужно лежать бодро и весело!
Блондин ухмыльнулся:
– А вот насчет «бодро и весело» получен самый строгий запрет. Разбирайся поскорее со своим контуром и приступай к исполнению лекарских предписаний!
Я дотронулся кулаком правой руки до груди, на солдатский манер (вообще-то, полагается стукнуть, но пренебрегаю этой частью правил ввиду плачевного телесного состояния):
– Как прикажете, heve!
– Ловлю на слове! Ладно, пошел. Надеюсь вернувшись, застать тебя в добром здравии, а то если я не мог войти, подозреваю, и выйти никто не мог, а твоя матушка и братья вряд ли обрадовались неожиданному заточению!
Ох… И верно. Упустил из виду самое главное. Конечно, не могли.
Я проводил Кайрена взглядом и подошел к калитке.
Все правильно, контур замкнут. Намертво. Ни войти, ни выйти. Если бы я скончался еще той ночью, линия защиты рассыпалась бы прахом, и обитатели мэнора обрели бы утраченную свободу, даже не заметив временного лишения. Блондин почувствовал тревогу, но лишь в силу пребывания вне Келлоса. Более того: почесуха звала его обратно – войти в границы, обеспечивающие безопасность (честно говоря, не предполагал подобного эффекта: надо будет попробовать внести коррективы в браслеты-«пропуски»). Но поскольку Кайрен в это время исполнял службу, а чувство долга иной раз посильнее, чем страх смерти, зов не справился, и когда тоймен все же добрался до мэнора, все двери были закрыты. До того момента, как придет ключ.
Зачем Сэйдисс так жестоко поступила со мной? И почему не предупредила сразу о своем коварстве? Хотела создать у меня иллюзию самостоятельности и беспечности? Что ж, Заклинательнице это удалось: почти десять лет я полагал себя свободным от обязательств. И почему не жил на широкую ногу? Мог ведь творить, что вздумается… Теперь поздно. Теперь я твердо знаю: все, кого принял в своих границах Келлос, зависят от меня. В самом прямом смысле. И есть только два пути вернуть упавшие с полки вещи на свои места. Контур откроется, либо если я войду, либо умру. Нужного результата добьюсь в обоих случаях, но вот какой из них правильнее?
Позволить себя убить? Отправиться погулять по Нэйвосу, попасться на глаза соглядатаям Подворий и встретиться с убийцей? Или войти, подвергнув опасности тех, кто находится в Келлосе? Честнее было бы первое. Я бы просто умер, а мою смерть списали бы на нападение с целью ограбления: такое случается сплошь и рядом. Матушка, конечно, порыдала бы, но время лечит любые раны, а у нее все же остаются два сына и надежды на внучат. Если же я войду…
А я войду. Непременно. Потому что не хочу умирать. Странно, еще несколько дней назад смерть не казалась мне страшной и обременительной, а сейчас всеми силами стремлюсь ее избежать. Что со мной случилось? Неужели полюбил жизнь? Нет, не думаю. У меня всего лишь появились незаконченные дела. Личные дела. Принцесса, скорп, Подворья и все прочие могут идти лесом, глухим и диким. По-настоящему меня волнует сейчас только одно, хотя и никак не может отвоевать для себя достаточного количества времени и мыслей. Ливин. Девушка, подарившая мне чуточку уверенности и очень много тепла. Тепла, разлившегося в моей груди. Затуманившего разум, быть может, но от этого еще более приятного. Я должен найти ее и объясниться. Должен попросить прощения. Наверное. Может быть. А чтобы просить прощения, мне нужно быть живым и здоровым, то бишь, обзавестись защитником. И для начала… Войти.
Если Кайрен видел стену только в своем воображении, то для меня она оказалась вполне осязаемой. Когда я толкнул калитку, и рука вошла в пределы линии заклинания, по моей коже пробежала дрожь, но не привычная, рожденная внутри, а чужая. Сотни крохотных тупых иголочек коснулись моего тела и снова отпрянули, как кокетливая девица, приглашая продолжить знакомство, но уже в своих владениях и на своих условиях. Я принял приглашение. Шагнул в открывшийся проход. И печать, кошкой дремлющая в моей груди, проснулась.
Подняла голову, потянулась, выпустила коготки, мявкнула, чутко прислушалась к вернувшемуся эху и замерла в ожидании. Контур впустил меня, сделав своей частью, звеном цепи, но этого мало. Чтобы владеть, нужно предъявить права на владение. И добиться, чтобы эти права были признаны.
Поиграем, мурлыка? Прости, что, почувствовав твое пушистое тельце внутри себя первый раз, я испугался и разозлился: не каждый согласится делить свой дом с незваным гостем. Впрочем, ты вовсе не гость. Ты мой защитник, мое собственное Плечо опеки. Правда, ты никогда не интересуешься, нужна ли мне защита, но это и к лучшему: я редко способен правильно оценить опасность и норовлю угодить то в одну, то в другую яму. А ты не ошибаешься. Потому что знаешь, для чего ко мне приставлена, и умеешь исполнять порученное. Хорошо умеешь. Просто замечательно. Конечно, стыдно сознавать себя неспособным справляться с внешними угрозами, но лучше трусливо прятаться, чем гордо погибать, верно? Сэйдисс была того же мнения, когда творила тебя. Желала защитить. Без оговорок и условий.
Я заставил тебя лишний раз потрудиться? Прости великодушно! Но ты ведь и сама понимаешь: другого выхода не было. Ты не могла отвести удар, зато успешно борешься с его последствиями. И я благодарен. Искренне благодарен. Так приятно сознавать, что кто-то тебя бережет… Раньше мне было не понять сей простой вещи. Теперь понял. Надеюсь, не опоздал? Поиграем, мурлыка?
Иголочки ударили со всех сторон, вдавились в кожу, проникли внутрь, хороводом скользнули по изгибам печати, оттолкнулись от нее и прянули наружу, мурашками разбегаясь в разные стороны. Путь свободен. Осталось только набраться смелости сделать по нему первый шаг.


***

Глупо было полагать в разгар дня незаметно войти в дом: конечно, я сразу же наткнулся на Каулу. Наверное, она смотрела в окно на аллею, ведущую к крыльцу, потому что стоило мне пошуршать ключом в замке и отворить дверь, мой взгляд сразу же наткнулся на грозно подбоченившуюся и оттого кажущуюся почти великаншей матушку.
Светло-зеленые, потускневшие от времени и пережитых напастей глаза изучили каждую черточку моего лица, и только убедившись, что это я, все тот же Тэйлен, вполне себе живой и не слишком плохо выглядящий, уделили внимание остальным деталям моего облика. Разумеется, сразу же отметили прореху в куртке, застиранную, без явных следов крови, но весьма и весьма пугающую богатое материнское воображение. Мне повезло, что Каула всегда была мудрой женщиной, мудрой по-житейски. Если ребенок, заставивший волноваться и провести несколько ночей без сна, стоит перед тобой и робко улыбается, что толку обрушиваться на него с укорами? Он вернулся, и большего нельзя было желать.
– Все хорошо?
Тихий, ровный голос, но именно в его ровном течении и показном спокойствии кроются все мысли, что передумала женщина, тревожащаяся о своем ребенке.
– Конечно, матушка. Разве может быть иначе?
Ее глаза вздрагивают, на мгновение кажутся блестящими, словно от слез, проходит умиротворенный вдох и…
– А если все хорошо, какого аглиса мы должны сидеть дома в первый день Зимника?!
Обожаю Каулу. Готова отдать жизнь за своих детей, но не согласна пожертвовать ни минуткой, предназначенной для удовлетворения страсти побегать по лавкам и окунуться в праздничную суету. Впрочем, матушку можно понять: она ведь нарочно приехала ко мне в канун Зимника – повеселиться, поглядеть на нарядный город. Хотела бы только увидеть меня, написала бы письмо с просьбой заглянуть в Энхейм. Я бы не отказал. Наверное. Может быть.
– Собирайтесь поживее, лоботрясы!
Это матушка уже командует моими младшими братцами. Уверен, им тоже не было особенно интересно безвылазно торчать в мэноре больше суток, да еще не понимать, по какой причине. Каула, разумеется, догадалась, не могла не догадаться, что со мной случилась беда, но мальчишкам не стала говорить. Хранила бы тайну до самых похорон, буде таковые наметились бы.
Однако здравая ли идея посетила голову матушки? Выйдя за границы Келлоса, моя семья окажется совершенно беззащитной перед любым злоумышленником, нанятым Подворьями. Не слишком много шансов, что так именно и произойдет, но в нашей жизни частенько появляется короткое и емкое словечко «вдруг». Следовало бы сказать: «Никаких прогулок!». Сказать твердо и решительно. И все же… Тогда пришлось бы объяснять причину своего внезапного превращения в домашнего тирана. Рассказывать о толщине волоска, на котором висит моя жизнь. Доставлять лишние переживания и без того не особенно безмятежной женщине. А уж представлять, какую бурную деятельность Каула развела бы для моей защиты… Только не это. И потому, что стыдно вновь оказаться беспомощным слюнтяем, и потому, что… Нет, достаточно и первой причины. Тем более, я могу защитить и себя, и других. Теперь могу.
Ну и быстрые! Оделись и собрались в считанные вдохи! Ай, молодцы! Но просто так, налегке и без охраны они из дома и шагу не сделают: уж я позабочусь!
Хис тяжелым лбом тычется в мою ногу. Присаживаюсь на корточки, стараясь сдержать стон-эхо потревоженной раны, заглядываю в темные бусины внимательных глаз и шепчу:
– Сейчас мои родные пойдут погулять. Я прошу, чтобы ты пошел с ними. Знаешь, зачем?
Конечно, знает, но неуверенно дергает хвостом. Мол, меня к тебе сторожем определили, а вовсе не к твоим беспокойным родственникам.
– Они очень важны для меня. Важнее, чем моя жизнь. Если с ними что-нибудь случится… Мне будет плохо. Я не могу приказывать тебе, поэтому прошу: защищай их. Хотя бы сегодня, на прогулке.
Свесившийся из пасти язык шевельнулся, лизнул мою руку.
– Очень прошу.
Бусины глаз согласно мигнули.
– Матушка, у меня есть к вам маленькая просьба!
Каула обернулась, поправляя платок.
– Что-то хочешь заказать? Для письма или…
– Нет, не это. Возьмите Хиса с собой в город.
– Зачем? Мы ж не в Энхейме, чтоб с собаками гулять.
– Скажите лучше честно: мой пес вам не нравится?
Матушка не ответила, но красноречиво сморщилась.
– И все же… Он не будет вам обузой, к тому же подать уплачена, и ни один патрульный не придерется.
– Ну…
Как же трудно уговорить женщину! Временами и вовсе невозможно.
– Просто тихо походит за вами, познакомится с городом, а в случае чего…
– В каком случае? – Быстро переспросила Каула, не успев скрыть волнение.
– К примеру, в случае, способном испортить одежду и не только ее.
Она поняла меня сразу, без дальнейших уточнений:
– Действительно, почему бы не взять собачку? Ну-ка, песик, идем! Погуляем!
Хис вперевалочку направился к распахнутой входной двери, на пороге которой матушка обернулась и посмотрела на меня с немым вопросом: «А как же ты?». Я улыбнулся и помахал рукой:
– До темноты-то вернетесь?
– Постараемся. Ты будешь дома?
– Все время.
– Обещаешь?
– Ну куда я могу деться?
На сей счет у Каулы было много версий, но доверять их словам при малолетних свидетелях она не стала: вздохнула, погрозила мне пальцем и спустилась с крыльца. А я закрыл дверь и поплелся в свою комнату на поиски сменной одежды. Потому что светить дырками на груди ни перед братьями, ни перед другими обитателями дома не хотелось.
Разматывание повязок и сопутствующее сему труду напряжение сил как никогда благотворно отразились на мыслительном процессе. В частности, просовывая руки в рукава новой рубашки, я осознал, что оказался в дурацком положении. Контур, до сих пор верой и правдой служивший мне, на сей раз почему-то внушает неясную тревогу, никак не позволяя расслабиться, а единственный настоящий и надежный защитник отправлен для охраны семьи. Хотя…
Не чувствую, что совершил ошибку. Если и случилась оплошность, то совсем незаметная. Но отпустить матушку и братьев одних было бы настоящей глупостью. По крайней мере, могу быть уверен: уж их точно никто не захватит и не убьет! И это несказанно радует и успокаивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50