И если выбрана именно эта прозрачноокая русокосая девушка, так тому и быть. Если совсем надоест, всегда смогу отослать в поместье, а сам буду развлекаться в квартале Бессонных ночей. Впрочем… Нет. Не буду.
Она очень мила. Нельзя сказать, что красива, но и от обычной серенькой мышки-селянки отличается, как день от ночи. Или как утро от вечера. Целомудрие вызывает некоторые вопросы, особенно после недвусмысленных приглашений, преподнесенных вполне умело. Только не буду выяснять, практический это опыт или же хорошее теоретическое обучение: важно настоящее, а не исчезнувшие за поворотом жизни дни. Мне самому есть, что скрывать, имею ли право лезть в чужое прошлое? Не имею. И не хочу иметь.
А еще близость Ливин внушает мне уверенность. Не нужно больше ни к чему стремиться, не нужно искать, пробовать и ошибаться: все готово, все под рукой. Удобно, аглис задери! Полагаю, и девушка мельком думала о чем-то подобном. Попасть из провинции в столичный город, замуж за человека со связями – разве не исполнение заветнейшей мечты? Ну и пусть связи странные, временами даже подозрительные: есть дом, есть деньги на пропитание, есть служба, есть, в конце концов, матушка, которая с радостью приглядит за хозяйством и внуками, если молодым наскучит однообразие тихой семейной жизни. Нужно ли желать большего? Я не желаю. Думаю, Ливин – тоже. А значит… Все получится.
Беглянка, по сведениям Кайрена, нашла жилье в доме одинокой вдовицы hevary Леены на Окоемной улице. Ага, вот и означенное место. Милый домик, даже с виду уютный. И хозяйка… Уютная.
При первом же взгляде на hevary Леену любой человек, прежде сомневавшийся в том, к какой категории отнести женскую грудь – к украшению, достоянию или обузе, заявил бы: к оружию самой убойной силы. По крайней мере, обозрев роскошные… м-м-м, ядра, покоящиеся на корсаже, охватывающем не самую тонкую в мире талию, я пометил себе на будущее не оказываться с этой женщиной один на один в узком коридоре. Если прижмет к стене, недолго и задохнуться.
– Что вам угодно, heve?
И голос грудной, гулкий и сильный. Таким голосом хорошо командовать солдатами на плацу. Значит, вдовица? Неудивительно: могу понять, на чем подорвал здоровье почивший супруг.
– Вы сдаете комнаты для жилья, не так ли, hevary?
Пухлые щеки слегка порозовели, а взгляд темно-желтых, похожих на листву поздней осенью глаз приобрел угрожающие оттенки:
– Это кто ж вам такое сказал? Напраслину на честную женщину возводят? Да чтобы я когда-нибудь…
Понятно. Приняла меня за служку из городской управы, пронюхавшего о не внесенном в регистр гостевом доме. Ор и склоки мне вовсе ни к чему, поэтому…
– Не извольте беспокоиться, hevary! А лучше помогите несчастному влюбленному исцелить измученное сердце!
Женщины любят и слушать любовные истории, и принимать в них живейшее участие, причем даже без приглашения. Особенно без оного. А уж получив законное дозволение…
Леена всплеснула руками:
– Да кто ж влюбленный-то?
– Стоящий перед вами человек. И увы, влюбленный не в вас… Если бы наша встреча произошла на какую-то ювеку раньше, мое сердце было бы навсегда отдано вам и только вам. Но судьба решила иначе. Не обессудьте: я могу лишь выразить восхищение вашей пышной красотой, но место в моей груди уже занято…
Бред самого гнусного разлива. Но что поделаешь, надо. Главное, перебороть первый всплеск враждебности, пока он не разрастется в бурю.
Женщина внимала моим пространным речам с куда большей чуткостью, чем они того заслуживали. А когда я угомонился, устраивая передышку утомленному ложью воображению, наступил черед любопытства со стороны противника:
– Чем же я могу вам помочь?
– Вы – моя последняя надежда, hevary! Я обошел уже почти полгорода, и нигде не могу найти свою нареченную. Видите ли, – снижаю голос до виновато-заговорщицкого шепота, – матушка подыскала мне невесту, хорошую, работящую девушку доброго нрава. Вот на праздники привезла: познакомиться, поглядеть друг на друга, сговориться, сами понимаете… И все уладилось, как нельзя лучше! Девушка согласна, матушка довольна, да и я сам не против, но… С холостой-то жизнью нужно проститься? Нужно. Я обычаи отцов не нарушаю, потому и… А невеста увидела. Увидела и убежала, не дождавшись объяснений. Уж и не знаю, где ее теперь искать: вроде из города не уезжала, а вестей о себе дает. Вдруг случилось что? Нэйвос – город большой, в нем всякие люди по улицам ходят. Как подумаю, что моя Ливин могла какому злодею на глаза попасться…
– Постойте! – Услышав знакомое слово в череде причитаний, одернула меня Леена. – Ливин, вы сказали? У меня как раз одна девушка уже пятый день живет, так ее точно так же кличут.
– Высокая, с русыми волосами и глазами, как зеленый ледок? Молоденькая, но и сверху, и снизу есть, за что подержаться?
– Ну, положим, зрелые женщины в этом деле молодым не уступят, – подбоченилась Леена, выпячивая грудь.
Точно, придушит. Я подавил невольное желание отступить назад, чтобы не оказаться на пути двуглавого тарана, и, срывающимся на каждом слове голосом, спросил:
– Это она? Моя Ливин?
– Похожа по описаниям, к тому же тихая и скромная, видно, что в городе недавно, – признала хозяйка дома.
– Могу ли я надеяться…
– Да тут она, тут, с утра никуда не выходила!
– Вы позволите пройти к ней?
– Чего ж не позволить! – понимающе улыбнулась Леена. – Проходите, конечно. От входа направо, видите, отдельный коридор? Я нарочно наняла работников, чтобы выгородить несколько комнат: мало ли, людям тишина понадобится? А тревожить гостей грешно.
– Ах, какая вы заботливая хозяюшка! В наши дни редко найдешь столь понимающую женщину! Пожалуй, я всем своим знакомым расскажу, где в Нэйвосе можно обзавестись жильем и покоем.
– Уж расскажите, сделайте милость! А я в лучшем виде все сделаю. И будут гости жить у меня, как за пазухой!
Я сглотнул, живо представив себе упомянутую «пазуху» во всех подробностях, благо пышные груди колыхались прямо перед глазами.
– Все, не могу более откладывать миг долгожданной встречи! Благодарствую за помощь, хозяюшка, и лечу на крыльях любви к моей ненаглядной Ливин!
По лицу Леены пробежала невесомая тень.
– Только не подумайте, что я сплетница какая, но вижу: человек вы честный и хороший, потому негоже скрывать…
– О чем вы, hevary?
Она поерзала полными плечами под пуховой шалью.
– Да и невеста ваша с виду девушка чистая и правильная, вот только…
– Хозяюшка! – Я взял пухлые ладошки в свои и доверительно сжал. – Такая женщина, как вы не может желать никому дурного. Говорите, что вас томит, не медлите!
М-да, нужно было тщательнее выбирать выражения: на слове «томит», Леена игриво повела глазами, но все же опомнилась и, понижая тон голоса, сообщила:
– Не буду утверждать, но… Есть у вашей невесты дружок.
– Как такое возможно? Она же никого в городе не знает и…
– Знает или нет, вам виднее. Да только приходил к ней мужчина. Ночью. Третьего дня. Видный, плечистый, только одет уж больно легко, да за одежкой не следит: сама видела на локте дырищу, когда он дверь открывал. И на коленях тоже.
По волоскам на шее скользнуло холодное дыхание зимы. И как только пробралось под шарф?
– Дырища?
– Да, прямо как нарочно прорезанная, – охотно продолжила рассказ Леена. – Я, конечно, спрашивать ничего не стала, так и осталась стоять у стеночки в тени. А надо было?
Если то, о чем я думаю, правда, хозяйке крупно повезло: осталась в живых после встречи с убийцей.
– Нет, ну что вы! Мало ли, зачем он приходил? Может, по делу или за помощью…
– И верно! Только сейчас поняла, когда вы надоумили… Он, должно быть, одежку чинить и приходил: уж больно ловко ваша невеста шьет да вышивает! Я и сама, признаться, по молодости знатной швеей была, но с Ливин не сравнилась бы. Вы уж не серчайте, она как раз шитьем и обещалась за постой расплатиться: рубашек тройку уже закончила, а сейчас скатерть новую шелком расшивает. Любо-дорого посмотреть, как работает!
– С чего же мне сердиться, хозяюшка? Ну да ладно, я все же пойду, хоть пару слов невесте скажу. Можно?
– Идите, идите! – махнула рукой Леена. – Она, поди, заждалась уже: все у окна сидит, да вздыхает…
Пышногрудая хозяйка дома лепетала еще что-то, в надежде сгладить впечатление от сдуру сорвавшегося с языка поклепа, а я уже шел по коридору к последней двери, за которой… Меня ждали.
Нет, не имею в виду Ливин. Хотя и она, наверняка, предполагала мое появление. Меня ждало другое. Открытие. Приятное? Или наоборот? Что мог делать убийца в гостях у моей невесты? Она – наниматель? Смешно! Если верить словам вьера, услуги «белошвеек» стоят столько, что по карману только принцам крови, имперскому казначею или, на худой конец, старшинам Подворий. Хотя последние, возможно, состоятельнее и первых, и второго.
У Ливин не могло оказаться достаточно денег для оплаты. Если только… Сэйдисс? Закрома Заклинательницы обширны, и сундуки, стоящие в них, доверху набиты золотыми монетами. Но представить, что она ссудила девушку… Бред. При себе у селянки не было много вещей, а под расписку ни один монетный дом не выдаст столь крупную сумму. Конечно, Ливин могла заплатить и собой, но в это мне не верится. Нет, я не слишком высокого мнения о порядочности девушки, которую впервые увидел ювеку назад! Просто она не похожа на желанный приз за риск. Даже для меня не похожа. Остается лишь одна правдоподобная версия: убийца – ее старый знакомый или родич, потому и не отказал в услуге. Хорошо, буду держаться именно этой мысли. Для спокойствия и уверенности. Пока не расспрошу.
Дверь повернулась на петлях легко, без малейшего скрипа, открывая взгляду небольшую, простенько, но уютно убранную комнату. Занавеси на окошке раздвинуты, чтобы урвать каждую горсточку короткого зимнего дня. Кресло с жесткой спинкой, рядом столик, на котором стоит раскрытая плетеная шкатулка с пестрым ворохом шелковых клубков. Обрывки нитей на полу – цветной пух, зацепившийся за ворсинки ковра. Тишина, в которую незаметно вплетается ровное дыхание…
Она сидит в кресле, боком к окну, свет падает слева, смягчая и растворяя своими лучами контуры. В сильных руках пяльцы с зажатым краем будущей скатерти, остальное полотно свободно стекает по коленям вышивальщицы вниз. Еще до того, как девушка поворачивает голову в мою сторону, я понимаю: это она. Ливин. Но мой взгляд помимо воли цепляется за размеренные движения пальцев, сжимающих иглу. Укол, нырок сквозь ткань за пределы видимости, возвращение, протискивание между нитями, взлет… Кажется, никакое событие не способно нарушить ритм движений. Даже то, что вышивальщица смотрит уже не на свою работу, а на человека, стоящего в дверном проеме.
Смотрит. Не прекращая танца иглы. Смотрит. Жадно, словно желает убедиться в полном соответствии моего теперешнего вида прежнему, четырехсуточной давности. Укол. Нырок. Новый взлет. Как будто игла – продолжение пальцев, и их хозяйке совсем не нужны глаза, чтобы быть уверенной: попадет в единственно назначенную точку. Воспоминания, неясные ощущения и клочки логических цепочек начинают в моем сознании бешеный танец, и я не могу придумать ничего лучшего, как вместо приветствия рассеянно изречь:
– Ты ловко управляешься с иглой.
Кисть руки замерла над пяльцами. В прозрачно-зеленых глазах что-то дрогнуло, как будто опустилась заслонка, отделяющая чувства от внешнего мира, и Ливин отвечает:
– Моя мать была белошвейкой. Мастерство я унаследовала от нее.
Ни одно слово не было выделено тоном из ряда остальных, но этого и не требовалось. Я услышал то, что должен был услышать, а она сказала то, о чем должна была сказать. Но сказанного показалось мне недостаточным:
– Полагаю, я имею право на объяснения.
Ливин положила вышивание на столик. Ладони накрыли одна другую, упокоившись на коленях, взгляд девушки уткнулся в перекрещенные пальцы.
– Если желаешь.
– О желании речи не идет.
Ее грудь приподнялась и снова опустилась. Ни волнения, ни испуга. Обреченная покорность, но вовсе не мне, а судьбе, вздумавшей открыть кости раньше времени.
– Моя мать была «белошвейкой». И ее мать. И мать ее матери… Все женщины в моем роду, сколько хватает памяти. Но до пяти лет я ничего не знала. Я жила, как самый обычный человек, и оставалась бы таковым, если бы… Не разразилась буря.
Ей было пять лет? Тогда знаю, какая буря имеется в виду. Та же самая, что навеки отрезала мне обратный путь в собственное тело.
– Ветер выл за стенами дома, как стая голодных волков, и швырял на крышу тяжелые комья снега. Я и мои родители грелись у камина в спальне. Сначала мы услышали звук удара, потом сильный треск: что-то обрушилось на чердаке. Отец сказал, что пойдет и посмотрит, мама вышла сразу следом, а мне велела сидеть и ничего не бояться. Но совсем скоро после того, как они ушли, затрещало все вокруг, я не выдержала и побежала за родителями, чтобы увидеть…
Ливин сделала паузу, но не для нагнетания трагизма или чтобы отогнать в сторону нахлынувшую вместе с воспоминаниями боль, а словно стараясь правильнее подобрать слова для рассказа:
– Крышу проломило. Одна из балок не выдержала и сломалась. Упала прямо на то место, где стоял отец. Но мама… Мама оказалась быстрее. Она сбила отца с ног и закрыла собой, приняв всю тяжесть обрушившейся кровли. Только я не сразу поняла, что странное существо, ощетинившееся костяными наростами, женщина, которую я знала еще до своего появления на свет.
Представляю зрелище. Бр-р-р-р! Маленькому ребенку не стоило бы видеть подобное. Вот только жизнь не страдает излишним великодушием, а может быть, попросту не умеет быть милосердной, за что мы несправедливо обвиняем ее в жестокости.
– Отец остался жив в ту ночь, но его разум помутился. За мной приглядывали соседи, пока я не смогла сама вести хозяйство. Одна в доме с безумцем, целыми днями смотрящим в темный угол и вздрагивающим от каждого шороха. Ему не становилось ни хуже, ни лучше… Я надеялась, отец дотянет до моего совершеннолетия, мне удастся выйти замуж и тогда станет легче. Но надежда не сбылась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50