Наверное, просто стоял, прислонившись к стене, пока патруль с арестованными не добрался до ближайшего светового пятна, атаковал и теперь направился в мою сторону. Проверить, все ли удары достигли цели? Похвальное прилежание. Впрочем, наемные убийцы и не бывают рассеянными растяпами.
Высокая, довольно пропорциональная фигура с крепким костяком, но излишне сухая, чего не скрывает легкая, совсем не подходящая погоде одежда. Еще один гаккар? Нет, двигается совсем иначе: коротко, с готовностью на любом из шагов или замереть, словно вкопанный, или совершить далекий прыжок. Руки чуть согнуты в локтях и запястьях, и это позволяет заметить… Разрезы? И на коленках – тоже? Или части одежды, закрывающие предплечья и голени, вообще существуют сами по себе? Похоже на то. А между краями ткани виднеется голая кожа и…
Вечный и Нетленный! Что же это такое?!
Суставы убийцы, казалось, жили своей жизнью: когда он приблизился на расстояние в несколько шагов, стало видно, что под кожей то набухают, то опадают бугорки, и довольно объемистые. Словно гигантские бородавки, вскакивающие то тут, то там, а может быть, и вовсе свободно странствующие под кожей. Даже целые жгуты… Я почувствовал подступающую к горлу тошноту и попробовал сглотнуть. Мерзкое ощущение не исчезло, но, слава богам, перестало усиливаться. А если бы и вырвало? Что я теряю? Все равно, через считанные мгновения умру, а после смерти никому не будет дела до моей предсмертной опрятности…
Он наклонился, потянувшись рукой к веревке, удерживающей меня на трупе, и, заметив неудавшуюся попытку отпрянуть, глухо сказал:
– Я хочу помочь вам.
Помочь? Проститься с жизнью, видимо?
– Если хочешь помочь, не трать зря время: убивай и уходи.
Он замер, так и не коснувшись моих пут.
– Убивать? Я освобожу вас и помогу скрыться из города.
Вот когда в самый раз было бы потереть лоб ладонью!
– Постой… Ты пришел, чтобы освободить меня? Но почему?
– Мне приказано.
– Кем?
Он не ответил. А разве могло быть иначе?
– Ладно, понимаю: имя заказчика ты назвать не можешь. Но…
– Вам нельзя мешкать, – он снова потянулся к веревке. – Вы не повредили ноги?
– Нет, все хорошо. Вот только… Да не торопись ты!
Лицо моего спасителя было закрыто маской, иначе, уверен, я бы прочитал на нем самое настоящее недоумение.
– Вас что-то тревожит?
Ага. И еще как. Если патруль не вернется в управу, заговоренные бляхи, как только тела начнут остывать, заверещат истошными голосами и отправят весть в арсенал. По сигналу тревоги отправят новый патруль, а может, и несколько, обнаружат гору трупов, проведут дознание, выяснят, что среди убиенных (если это простое нападение на стражников) должен находиться еще один человечек. Которого нет. Быстренько разузнают, кто я и что я, заявятся в мэнор, точнее, попытаются заявиться, вспомнят, кому он принадлежит, составят жалобу на Заклинательницу, распустившую своих слуг и… Пошло поехало. Если до меня не доберутся «пастухи», то уж Сэйдисс найдет где угодно, а ее гнев будет пострашнее смерти. Нет, мне нельзя убегать. Мне нужно оставаться. Но просто сидеть здесь и ждать вместе с четырьмя мертвецами я тоже не могу: как объясню, что остался жив? В чудо никто не поверит, а больше рассказывать нечего.
– Знаешь, что… Лучше убей меня.
– Убить?
Он выдохнул это слово, как выдыхают кашель – болезненно и хрипло.
– Да, именно. Убить, но… не совсем, а так, чтобы с первого взгляда казался мертвым, а на деле… Понимаешь?
– Вы хотите, чтобы стража нашла здесь и ваше тело?
– Угу. Почти бездыханное. Если ты настоящий умелец, то наверняка сможешь проделать такой трюк. Договорились?
– Вы… В самом деле этого хотите?
– Ни о чем в жизни так сильно не мечтал!
– Уверены?
– Если тебе работа не по плечу, так и быть, попробую выкрутиться сам. Но лучше было бы…
– Подчиняюсь приказу. Но вам… следует встать. Чтобы все выглядело правильно, – последние слова прозвучали с намеком на издевку или горькую шутку.
Убийца высвободил веревку из окоченевших пальцев мертвеца, дернул, поднимая меня вверх, отошел на десяток шагов. А потом…
Вытянул правую руку в моем направлении, опустил ладонь, обнажая запястный сустав. Бугорки под кожей пришли в движение, слились в один, набухая уродливым наростом, и прорвали кожу. В мою сторону устремилось что-то, больше всего похожее на иглу, но чрезмерно крупную для шитья – этакий тонкий кинжал без рукояти, за которым тянулся шнур, сплетенный из толстых светлых нитей. Игла вонзилась мне между ребрами, совсем рядом с сердцем, заставив то испуганно остановиться, но боль пришла позже. Когда орудие убийства по той же самой траектории вернулось к своему владельцу и исчезло, снова став частью плоти. А следующий же вдох наполнил грудную клетку ледяным огнем. Только я не дождался, пока языки пламени вспорхнут вверх: печать сжалилась и накрыла клетку сознания черным платком …

Нить девятая.

Не все нам слушать
И слушаться слов судьбы:
Меняем роли.


– Узнаешь?
Пальцы с темными каемками плохо чищеных ногтей катнули по столу игральные кости. Ласково катнули, нежно: так повеса в предвкушении удовольствия распускает шнурки на корсаже неприступной последние мгновения красотки или скряга пересчитывает золотые монеты.
Как можно не узнать собственное детище? Конечно, явленное на свет не только моими стараниями, а напополам с деревянщиком, но зачатие, можно сказать, целиком лежит на моей совести. Хотя, не буду лукавить: не запоминал, на что похожи кубики, на гранях которых я царапал руны. По звуку отличу из сотни, а на вид…
– Узнаешь? – Повторил первый из допросчиков и единственный, удостоивший меня разговором.
Они заявились почти сразу же после того, как ко мне вернулось сознание, и складывалось впечатление: ждали неподалеку, а не получали весть от кого-то из служек. Одеяло было немилосердно сорвано и брошено на пол, а я поднят с постели и водружен на шаткий стул. Второго предмета мебели для сидения в комнате не наблюдалось, но и не особенно требовалось: человек из Плеча надзора, справедливо рассудив, что, глядя сверху вниз, произведет более грозное впечатление, встал рядом со столиком, на который и выложил одну за другой пять игральных костей. Выкладка совершалась медленно, со значением, и каждый кубик прежде ладонью припечатывался к деревянной поверхности на долгий вдох, и только потом выставлялся на обозрение. Но, честно говоря, мне было куда интереснее рассматривать неожиданных пришлецов, одетых без малейшего намека на принадлежность к покойной управе. Этакая смесь одежды добропорядочных жителей Нэйвоса и лихих людей с улиц северной столицы: толстое шерстяное полотно соседствовало с кожей, усыпанной мелкими стальными заклепками, что должно с одной стороны не вызывать излишних волнений, а с другой – внушать неосознанное уважение. Наверное. Может быть…
Длинные сальные пряди волос, чей природный цвет не поддавался определению, качнулись перед моим лицом, когда допросчик нагнулся и спросил, подпуская в голос еще больше проникновенной доброты, чем прежде:
– Выбирай: или ты глухой, или немой от рождения, но прикидываться тугодумом, право, поздновато.
Я поднял взгляд на продолговатое лицо, отмеченное сетью тонких белых шрамиков на скуле. Обветренные губы продолжали умильно улыбаться, а темные, словно подернутые мутью глаза повторили вопрос: «Узнаешь?».
– Да, это мои кости.
Допросчик просиял искренним счастьем человека, узнавшего самую радостную новость в своей жизни, и поучающим тоном заметил своему напарнику:
– Вот видишь, теплом и лаской добиваешься своего ничуть не хуже, чем грубой силой!
Напарник – прислонившийся к стене около двери коротко стриженый блондин с отсутствующим выражением на лице – не ответил, только пыхнул раскуренной трубкой, выпустив в комнату новую порцию сладковатого дыма, от которого у меня запершило в горле с самого момента появления надзорных.
– Расскажи-ка нам, что знаешь об этих костях, – продолжил длинноволосый.
– А что о них можно знать? Кости и кости. Трясешь, бросаешь, они разными боками поворачиваются… Или вы за игровым столом никогда не сидели?
Я не собирался шутить, скорее, выплескивал дурное настроение: стянутая полосками полотна грудь ныла, а левая рука, согнутая в локте и плотно примотанная к телу, казалась основательно занемевшей. По крайней мере, пальцы чувствовались плохо. Впрочем, правая рука тоже не могла похвастаться чувствительностью, из чего следовал неприятный вывод: пальцы обморозились. Наверное, я слишком долго пролежал на улице.
– Мы сиживали за разными столами, парень, а вот тебе, боюсь, еще нескоро придется стучать костями… А если придется, то своими, а не деревянными.
Пугают? Не рановато ли?
– Мне предъявлено обвинение?
– Не волнуйся, в свой срок будет, – успокоили меня. – Все будет!
– Тогда не отложить ли нашу беседу до того самого срока?
Длинноволосый надзорный с нежным сожалением скрестил руки на груди.
– Я бы отложил, непременно отложил, но… Беда в том, что не все доживают до начала судебного разбирательства. Особенно люди со слабым здоровьем.
Намек ясен. Но видимо, мое лицо невольно изобразило сомнение, потому что мужчина на мгновение поднял взгляд к потолку, словно испрашивал прощения у богов, неторопливо зашел мне за спину и положил свою руку на мое плечо. Левое.
– На дворе зима, подхватить лихорадку легче легкого, а если еще и раны не затянувшиеся имеются, так и вовсе… Был человек, и нет человека.
Он надавил, но отпускать пальцы сразу не стал: выдержал паузу, по окончании которой все, что я мог сделать – это выдохнуть воздух, скомканный в груди болью.
М-да, методы всегда одни и те же. Возможно, так и должно быть: зачем менять оружие, проверенное годами, на новое, способное предать в любой момент? Не скажу, что надеялся избежать допроса. Даже рассчитывал. Но вовсе не на явление надзорных! Впрочем, раз меня терзают не дознаватели, есть шанс выиграть и эту партию игры.
Длинноволосый снова склонился надо мной:
– И кому тогда нужно обвинение? Только служкам, сдающим отчет в архив. Я понятно объясняю?
– П-понятно.
– А раз понятно, вопрос повторять не будем, а перейдем к ответу. Итак?
Не знаю, как кто поступил бы на моем месте, но отпираться или молчать не казалось сейчас самым разумным выходом: чудом избежав встречи со смертью, я не торопился назначать ей новой свидание. Нет уж, hevary, пусть лучше прослыву грубияном и невежей, но от близкого знакомства с вами буду воздерживаться. Пока смогу.
– Это… особые кости.
Меня похвалили:
– Сообразительный парнишка! И чем же они хороши?
– Помогают выиграть.
Допросчик усмехнулся и с шутливой строгостью покачал головой:
– Ай-ай-ай! Крапленые, небось? А за крап у нас что полагается? Каторжные работы во благо империи и его наисправедливейшего величества. Можно судебного служку звать – признание записывать или обождать немного?
Я задержал ответ ровно настолько, чтобы допросчик успел придумать охвативший меня ужас:
– Никакого крапа нет.
– Что ж они у тебя, живые?
– Почему живые… Такие же, как и все прочие: деревянные.
– Раз крапа нет, – длинноволосый начал строить логическую цепочку, – и сами они по столу скакать и поворачиваться нужным боком не могут, то каким образом тот сопляк ухитрился делать подряд по три, а то и пять одинаковых бросков?
– Костям не обязательно самим быть живыми. Их бросает человеческая рука, а уж эта вещь самая, что ни на есть, живая.
Человек из Плеча надзора умел соображать быстро и четко: недаром, наверное, много дней провел, наблюдая за соблюдением порядка в игровых домах:
– Значит, все дело в руке?
– В ней.
Он задумчиво накрыл кубики ладонью, словно наседка, согревающая птенцов.
– Показывай!
– Прошу простить, heve, но сейчас не смогу исполнить ваш приказ, как бы вы ни настаивали… Больно мне будет или нет, неважно: у меня обморожены пальцы, к тому же мешать кости в стаканчике одной рукой трудновато.
Длинноволосый сузил глаза, бросая взгляд на напарника. Блондин кивнул, словно соглашаясь с обозначенными мной препятствиями на пути достижения истины.
Нет ничего хуже, чем остановиться в полушаге от исполнения мечты. Человек, у которого прямо перед носом захлопывают дверь, становится раздражительным и теряет большую часть своей рассудительности. Так и надзорный: положим, до дальнейшего рукоприкладства опускаться не станет, но чем аглис не шутит? Вполне может со злости осложнить мою жизнь больше, чем это уже проделано другими «доброжелателями». Поэтому, не дожидаясь окончательного погружения допросчика в пучину печали, приступаю к главному:
– Если позволите… Я расскажу, как надо бросать.
Длинноволосый ухватил наживку, но не торопился расставаться с подозрительностью:
– Откуда вдруг взялось желание помочь следствию? Раскаяние нахлынуло?
Вообще-то, следствие – не то дело, которым занимаются в Плече надзора: дознание ведут дознаватели. К примеру, мой жилец Кайрен. Ну да, неважно.
Я улыбнулся, стараясь выглядеть одновременно заискивающе и заговорщицки:
– Так ведь как в народе говорят? Я тебе помогу, ты мне подсобишь, вот и сладились. Тот парень, что запалился, уже ничего и никому рассказать не сможет, а вам в голове много дел держать тоже не след: можно кое-что и выкинуть из памяти…
– И действительно, – согласился надзорный. – Под Зимник столько всего наваливается! Иногда даже свое имя вспомнить не можешь… Подумаем, покумекаем. А ты давай… Не тяни!
– Если просто встряхнуть кости в стаканчике и выбросить, выпадет «Фиалковый луг». А если…
– Тяжеловато верить на слово, – длинноволосый потянулся к кружке с водой, оставленной на столе для нужд больного, то бишь моих. – Будем сразу поверять практикой!
Я уныло проводил взглядом веер водяных капель, оросивших пол. А пить хочется, сил нет. Ладно, потерплю.
– Просто встряхнуть, говоришь?
Он со смешком кинул кости в кружку, накрыл посудину ладонью, перевернул, шевельнул вверх-вниз, потом внимательно посмотрел на меня, ожидая увидеть смущение или растерянность, а то и откровенную опаску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50