Черная скатерть, с которой смахнули крошки звезд, чистая и гладкая. Ясно, но мороз вроде отпускает. Снимаю варежку с правой руки и ловлю ладонью отблески света, лунного и факельного. Рыжий неспешно направляется в мою сторону, вразвалочку хрустя мерзлым снегом и на ходу разминая пальцы, стянутые тугими перчатками.
– Готов?
Смотрю в лицо приближающемуся убийце, улыбаюсь и перевожу взгляд вниз, на волнистую белую равнину, под снежным покрывалом которой комки песка начинают меняться местами:
– Об этом нужно спрашивать не у меня.
Рыжий озадаченно вздрагивает, сбиваясь с шага, а в следующее мгновение блондинка вскрикивает, испуганно и надрывно:
– Сзади!
Он оборачивается молниеносно, со скоростью и изяществом, вызывающим зависть, но песчаная змея, выросшая из-под ног убийцы, поворачивается вместе с ним, успевая обвиться вокруг шеи и стянуться жесткой петлей, щетинящейся острыми стеклянистыми шипами.
Мы стоим в трех шагах друг от друга, и я ясно вижу изумление в глазах Слата. Изумление и нарастающий ужас. Убийца мог бы шевельнуться, но предпочитает даже дышать через раз, потому что не знает, с чем имеет дело. И остальные не догадываются: женщина начинает пятиться, но ее мягко толкает в спину еще одна лента, составленная из песчинок, и Миллин, глотая крик, тоже застывает на месте. Вехан, умудренный печальным опытом своих соратников, спрашивает, уже не пытаясь сдвинуться с места:
– Ты маг?
Тяну паузу, не в силах удержаться от толики злобного ликования.
– Нет.
– Тогда… что ЭТО такое?
– Звери Хаоса, полагаю, – раздается хрипловатый женский голос за моей спиной. – Вам, молодым, они в диковинку, а я еще помню рассказы своей бабки о времени, когда их можно было видеть так же часто, как Заклинателей.
Вьер подходит ко мне, поправляя складки платка, чтобы пух не лез в рот и не мешал разговаривать.
– Собираетесь обезглавить Подворья? Похвальное стремление, юноша. Помнится, в вашем возрасте и я мечтала о чем-то подобном… А теперь могу вдоволь насмотреться на исполнение грез. И даже не слишком поздно, не правда ли? Но знаете, юноша, тогда, много лет назад, все казалось простым и понятным, а теперь давняя мечта почему-то уже не кажется способной что-то изменить.
Мне о многом следовало бы расспросить тучную старую женщину, променявшую покой кресла у растопленного камина на прогулку по безлюдному кварталу. Наверное. Может быть. Но я задаю самый глупый из возможных вопросов:
– Кайрен проговорился?
– Почему проговорился? – Улыбается вьер. – Рассказал. Примчался и огорошил старуху… Почему вы сразу не признались во всем, юноша? Надеялись управиться сами?
– И сейчас надеюсь.
Женщина окинула взглядом площадь.
– Что ж, вам удалось взять их за горло. И одного мгновения хватит, чтобы свернуть разом три шеи. Но скажите, вам это нужно?
Я понимаю, о чем вы говорите, hevary. Очень хорошо понимаю. Но не знаю, как избежать неизбежного. Может быть, вы предложите выход? Подскажете?
И светлые мудрые глаза согласно моргают: подскажу, только имей смелость внять истине.
– Вот убьете вы этих бедолаг и оставите Подворья без хозяев. Спору нет, быстрехонько найдутся новые, но они, следуя обычаям, должны будут отомстить за гибель своих предшественников. Положим, и с ними вы справитесь. Но будут приходить все новые и новые убийцы… Хватит ли у вас сил на всех?
– Сил? Хватит.
– А души? Каждая смерть – тяжелый груз.
– Моя душа вынесет, сколько потребуется.
– Ой ли? Уже сейчас она стонет и жалуется.
Ехидно ухмыляюсь:
– Вам откуда знать? Неужели так громко стонет?
Вьер кивает:
– Еще как. Да и не нужно слышать, чтобы понять… Вы могли прикончить своих обидчиков еще в проулке или в тот миг, как они ступили на площадь, но не сделали этого. Вы попробовали решить дело миром.
Вздыхаю:
– Что мне совершенно не удалось.
– И не могло удаться.
– Вот как? Почему же?
– Потому что в переговорах всегда нужна третья сторона. Посредник, пекущийся о благе всех переговорщиков.
– Назначите себя на его роль?
Светлые глаза ласково щурятся:
– А и назначу! И как посредник, хочу обратиться к вам троим, голуби мои. Слушайте и решайте, только быстро: кости у меня уже не те, что в молодости, и на морозе быстро застывают… Чем вам не угодил этот юноша, мне не интересно. Зато я уверена: никаких законов он не нарушал, как бы вам ни хотелось думать обратное. А потому есть у меня предложение… Здесь, на этом месте вы отменяете вынесенный приговор и забываете о вражде. Вас, юноша, это тоже касается! Прощаемся и расходимся, куда кому заблагорассудится. Как вам такой исход?
Вехан катнул по скулам желваки:
– Если отказываемся, умираем, это вы хотите сказать?
Вьер разочарованно покачала головой:
– Такой умный с виду, а в голове пусто… Вы не умрете. Вас арестуют и препроводят в покойную управу. Конечно, очень долго вы там не пробудете, но позор не смоете до конца жизни. Вот теперь выбирайте! С чистой совестью.
Ай да бабуля! Нашла, чем надавить на «пастухов». В самом деле, Подворья не жалуют тех, кто попадается в руки властей хоть на несколько часов, и троица рискует самым дорогим, что есть у высокопоставленных персон – честью, утрата которой означает конец всего.
Чернявый угрюмо посмотрел на блондинку. Та куснула губу.
– Поторопитесь с решением! – напомнила вьер.
– Мы… согласны, – выдохнула Миллин.
– Тогда извольте все сделать, как должно.
– Разумеется. Только… пусть он отзовет своих зверей.
– Они не мои. Они живут своим умом и действуют по своей воле. Я могу лишь попросить.
– Так проси!
Блондинка старалась казаться смелой и гордой, но в каждой черточке круглого личика поселился страх. И сие постыдное для наделенного могуществом чувство долго еще будет оставаться гостем души каждого из троих, но кто в том виноват? Зерна Хаоса мы проращиваем сами. И только мы сами способны стереть их в муку.
– Пойдем домой?
Предлагаю шепотом, одними губами. Песчаные змеи вздрагивают, шелковистыми лентами стекают со своих жертв, сливаются в одну большую, взмывают в воздух надо мной и… Осыпаются, припорашивая снег. Превращаются в безвольные лужицы, оставляя на моей ладони горсточку песка, слипающуюся комком, когда я сжимаю пальцы. Ту же самую горсточку, что подарил мне Хис, но теперь часть крупинок стала темной. От крови расцарапанного горла, по которому выбиралась наружу.
Блондинка вздернула подбородок, то ли желая казаться гордой, то ли опасаясь смотреть под ноги, туда, где только что шелестели чешуйками гибкие тела песчаных змей.
– Я, избранная Первым голосом, объявляю волю Круга. Трижды карающая длань приступала к исполнению приговора и трижды терпела поражение там, где и единожды оступиться – бесчестие. Победа в одном поединке – случайность. Победа в двух поединках – мастерство. Победа в трех поединках – судьба. Против воли рока не смеют идти даже боги, а потому смертным остается лишь склониться перед свершившимся и неодолимым… Обязательства приняты, исполнены и похоронены в памяти. Не отнятые жизни да останутся таковыми! Миллин ад-до Эрейя, Старшина стригалей, сказала.
Рыжий, потирая исцарапанное горло, отозвался глухим эхом:
– Слат ад-до Рин, Старшина забойщиков, согласился.
Чернявый дернул уголками рта, скривился, но завершил ритуал:
– Вехан ад-до Могон, Старшина погонщиков, подтвердил.
Набухший бутон наступившей тишины распустился бесстрастным вопросом вьера:
– А что скажет Последний голос?
О чем это она? Ума не приложу. Впрочем, судя по язычку, нервно облизавшему пересохшие губы, блондинка вполне сведуща в затронутой теме.
– Без Последнего решение Круга не имеет силы, – продолжила невинно изумляться представительница покойной управы. – Или я что-то путаю?
– Последний голос не был избран, – осторожно заметила Миллин.
– И приговор выносили без него? – Седая голова, укутанная платком, укоризненно покачивается. – Ах, дети, дети… Смотритель вас по голове не погладит, уж это вы должны понимать!
Блондинка стрельнула глазами в сторону Вехана, тот заметно смутился. Рыжий Слат сделал вид, что вовсе не принимает участия в происходящем, и весьма естественным образом: занялся приведением в порядок усыпанной песком одежды.
– Пожалуй, нам всем стоит хорошенько почистить свою память, – приняла решение вьер. – Коверкать традиции по своему усмотрению еще хуже, нежели пренебрегать ими… Ступайте, голуби мои. Я бы пожелала вам удачи, да только зряшное будет желание: Смотрителю все равно станут известны и ошибки, и их исправление. Потому пожелаю, чтобы второе перевесило, когда будет определяться мера вины каждого из вас.
Слат поднял свою мохнатую накидку, набрсывая на плечи себе и Миллин. Вехан пристроился сзади парочки и на прощание обернулся, обжигая мое лицо странным взглядом. Если бы не настроение всей встречи, я бы подумал, что чернявый «погонщик» приглашает меня еще на одну партию игры… Нет, ерунда. Померещилось. Наверное. Может быть.
Вьер рассеянно спрятала кисти рук в потрепанной муфте. И как только исхитрилась, варежки ведь толстенные?
– Почему вы остановили меня, hevary?
– Остановила? – Светлые старушечьи глаза наполнились жалостью. – И вовсе не останавливала. Вы сами, юноша, стояли на месте и никак не могли решиться сделать один-единственный шаг.
Бормочу:
– Потому что не знал, куда шагать.
– Верно. А когда молодость нуждается в помощи, дело старости – наставить на истинный путь.
– И все же, их следовало…
– Убить? Конечно.
Удивленно щурюсь.
– Так почему же…
Вьер смотрит на меня, слегка склонив голову набок. Как птица. Седая, грузная орлица, которую уже плохо держат крылья, но глаза столь же остры, как в молодости, а кривые кинжалы когтей еще способны нанести смертельный удар. Или спасти жизнь.
– Потому что они уже чувствовали себя убитыми. А вы, юноша, все еще видели их живыми. Понимаете разницу?
Кажется, да. Какой смысл лишать жизни мертвеца? А здравствующему человеку не стоит лишний раз пускать в душу тень чужой смерти. Но это высокая мудрость, что же касается унылого бытия…
– Они могут отомстить.
– Э нет, вот чего-чего, а мести вам не следует опасаться! Скорее, постараются вынудить вас на новый необдуманный спор или нарушение правил, чем второй раз пойдут против собственных законов.
– Если верно понимаю, отмена моего приговора не была выполнена должным образом?
– Как и вынесение, – кивнула вьер. – Круг был незамкнутым, таковым и остался. Но силу имеет только последнее решение, пусть и неполного Круга.
Я упрямо тряхнул головой:
– Слишком путано.
– И в самом деле, не сразу можно понять, – согласилась женщина. – Видите ли, юноша, старшины Подворий примерно раз в год, если нет особой надобности встречаться чаще, собираются на своего рода совет, где считают убытки и прибыли каждого в отдельности и всех вместе. Это собрание называется Кругом, но чтобы решение Круга обрело значение императорского указа для «пастухов», требуется неукоснительное следование традициям: избираются Первый и Последний голоса. Первый голос – глашатай Подворий, он принимает на себя обязанность излагать волю большинства, к которому неизменно присоединяется. А вот с Последним голосом все гораздо забавнее. Он имеет право оспорить любое из решений.
– Но если большинство все равно «за», какой в этом смысл?
– Последний голос указывает участникам Круга уязвимые места в их планах, уберегает от смертельных ошибок. Даже если не умеет, будет стараться, а старательность иной раз заменяет вдохновение… Будь кто-то из этих глупышей Последним голосом, все сложилось бы иначе.
– Не было бы попыток меня убить?
Вьер неопределенно пожала плечами:
– Как знать? Может, и не было бы. В любом случае, решение, принятое без участия Последнего голоса, ложится на совесть только участников Круга. Потому они и пришли сюда одни, без сопровождения: Смотритель сможет зачесть выполнение хоть этой части традиции.
– Смотритель… Какова его роль?
– Он следит за порядком.
Беспечный тон голоса меня не обманывает, потому переспрашиваю:
– Только лишь следит?
Сеточка морщин на лице женщины становится заметнее от широкой улыбки.
– Разве этого мало? Следить, юноша, не всегда означает быть бесстрастным наблюдателем, следить – почти что следовать. Следовать – наследовать. А наследник должен хранить и приумножать достояние предков всеми доступными способами. Так действует и Смотритель: если между Подворьями или внутри них начинается разброд, или кто-то из старшин нарушает отцовские заветы, право управления на время восстановления порядка переходит к самому достойному и уважаемому среди «пастухов». Как правило, это человек, уже променявший суету дел на тихий отдых в окружении любящих отпрысков или верных слуг.
– И все безропотно признают его власть?
Вьер хохотнула:
– Вы невнимательно меня слушали, юноша! Если «пастух» доживает до того времени, чтобы уйти на покой, он успевает обзавестись влиянием, и не всегда только денежным. Маленькая армия – очень веский довод в любых делах, не правда ли?
– Хотите сказать, Смотритель – одна из сильнейших сторон в Подворьях?
– Сильнейшая, юноша, сильнейшая! Но вмешивается в жизнь «пастухов» лишь в случае крайней надобности. Или в случае вопиющего нарушения традиций.
Ее бы устами, да медовый эль пить… Поверим? Хорошо, пусть так. Троица больше не представляет для меня и моих близких угрозы. Все вернулось на свои места… Почти все. А что не пожелает возвращаться само, будет взято мной под руки и препровождено домой. Сразу, как только.
Однако сказанное вьером, не более чем полезные, но скучные сведения, а я хочу удовлетворить свое любопытство, совмещая пользу с приятностью:
– Вы ведь пришли сюда не затем, чтобы беречь жизни и души, верно?
Светлые глаза прячутся под полуопущенными веками.
– И хотелось бы слукавить, да не стану. Не только за этим. Я надеялась…
– Увидеть «белошвейку» в действии?
Сталь взгляда снова упирается в мое лицо:
– Почему вы выбрали именно эту причину, юноша?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50