– Шикарный денек, а? – окликнул его солдат, маленький курчавый итальянец с торчавшими из майки узкими худыми плечами. Нахмурившись, солдатик кровожадно вонзил нож в очередную картофелину, торжествующе извлек ее из бака с грязной водой и поднял высоко в воздух, будто нанизанную на острогу рыбину.
– Угу, – отозвался Пруит.
– Отличный способ убить время, – солдатик помахал пронзенной картофелиной и лишь потом принялся чистить. – Голова отдыхает… Ты что, новенький? Переводом?
– Вот именно, – подтвердил Пруит, не питавший особой любви к итальянцам.
Солдатик хмыкнул.
– Одно тебе скажу, друг, роту ты выбрал будь здоров! – И, продолжая ловко чистить картошку, почесал плечо голым мальчишеским подбородком.
– Я не выбирал.
– Конечно, если ты спортсмен, тогда другое дело, – пропуская мимо ушей его ответ, сказал итальянец. – Нам тут любой спортсмен сгодится, но желательно чтоб по части мордобоя. Так что, если ты боксер, считай, попал к Христу за пазуху – через недельку получишь капрала, и я тебе честь отдавать буду.
– Я не спортсмен.
– Тогда прими мои соболезнования, друг, – проникновенно сказал солдатик. – Одно скажу, жаль мне тебя. Меня лично зовут Маджио, и, как видишь, я тоже не спортсмен. Зато я картофелечист. Высшего класса. Лучший картофелечист Скофилдского гарнизона Гавайской дивизии. Имею медаль.
– Ты из какой части Бруклина, трепач? – улыбнулся Пруит.
Темные пытливые глаза под густыми бровями ярко вспыхнули, будто Пруит своим вопросом зажег свечи в сумрачном соборе.
– Я с Атлантик-авеню. А ты знаешь Бруклин?
– Нет. Ни разу там не был. Просто в Майере я служил с одним парнем из Бруклина.
Свечи мгновенно погасли.
– А-а, – протянул Маджио. Потом с видом человека, которому нечего терять, спросил: – А как его звали, этого твоего приятеля?
– Смит. Джимми Смит.
– Матерь божья! – Маджио перекрестился ножом. – Смит?! Ни больше ни меньше? Да если в Бруклине найдется хоть один Смит, я тебя на пасху при всем народе в задницу поцелую!
Пруит рассмеялся.
– Но его правда авали Джимми Смит.
– Да? – Маджио нацелился на следующую картофелину. – Очень интересно. А у меня был знакомый еврей, его звали Ходенпил. Я-то думал, ты действительно знаешь Бруклин. – Он замолчал, потом пробормотал себе под нос:
– Джимми Смит. Из Бруклина! Ой, держите меня, упаду!
Пруит, улыбаясь, закурил. Внезапно голоса в канцелярии зазвучали громче, почти срываясь на крик.
– О! Слышишь? – Маджио ткнул ножом в сторону окна. – То же самое ждет и тебя, друг. Не будь дураком, разворачивай оглобли и мотай отсюда.
– Не могу. Меня перевели по рапорту начальства.
– Так-так, – понимающе покачал головой Маджио. – Значит, еще один придурок вроде меня. Что ж, друг, сочувствую, – язвительно сказал он, – но при всем сочувствии не совсем тебя понимаю.
– А что там за скандал?
– Да ничего особенного. Обычное дело. Цербер с Динамитом вставляют фитиль Уилларду. Все в порядке вещей. А сегодня на кухне смена Уилларда, так что он потом отыграется на мне. У этого Уилларда в голове одна извилина, и та – след от шляпы. В любой другой роте его бы близко к кухне не подпустили, а тут он – первый повар. Потому что Приличных поваров сюда не заманишь. Все из-за Прима. Этот скотина как нажрется ванильного экстракта, так потом сутками не просыхает.
– Тебя послушать, мне с переводом повезло.
– А то! – Маджио скривился. – Что ты, друг! У нас тут не жизнь, а сказка! А если бы ты еще был спортсмен… Я здесь всего полтора месяца, прямо с подготовки, а уже сплю и вижу свой родной подвал в «Гимбеле». Я там работал приемщиком на складе. – Он горестно покачал головой. – Скажи мне кто полгода назад, что я захочу туда вернуться, я б такому в морду плюнул.
Он пошарил рукой в баке и выудил оттуда последнюю картофелину.
– Ты, друг, в общем-то не очень меня слушай. Просто настроение хреновое. Мне бы навестить девчушек миссис Кипфер, и я целую неделю буду в порядке. – Он вздохнул, потом неожиданно спросил: – Слушай, а ты в карты играешь? Как ты насчет покера, или в очко, или в банчок? Или, может, больше кости любишь?
– Играю, конечно. Во все подряд. Ты, я погляжу, в сарае О'Хэйера свой человек, – усмехнулся Пруит.
– Когда-то захаживал, но там для меня крупновато ставят, – сказал Маджио. – Ты как, при деньгах?
– Кое-что наскребу.
– Тогда вечером увидимся. – Темные глаза Маджио заблестели. – Перекинемся вдвоем. Если, конечно, я отыщу этого малого из шестой роты. Он мне трешку должен.
– Вдвоем-то что за игра? Выигрыш плевый.
– Очень даже милое дело, – возразил Маджио. – Особенно когда в кармане шиш, а девочка нужна во как! – Он окинул взглядом узкие полоски, темневшие у Пруита на рукаве в том месте, где недавно были нашивки: – Вот будешь получать двадцать один зеленый в месяц, запоешь по-другому.
Маджио встал, потянулся и поскреб пятерней курчавые всклокоченные волосы.
– Позволь, друг, дать тебе ценный совет. Тут у нас настоящая война. И кто победит, даже ежу понятно. Если ты не дурак, становись спортсменом. Только не тяни. Тогда тебе выдадут большую ложку и будешь жить в армии как человек. Будь я поумнее, записался бы с юных лет в какой-нибудь спорт-клуб. Вместо того чтобы играть в расшибалочку, стал бы классным спортсменом. Не был бы сейчас у Динамита в черном списке. Мамочка родная, святая ты моя, почему я тебя не слушал? Подавитесь вы вашей картошкой! Если это называется служить в армия, служите сами!
Пробормотав, что ему нужно принести еще картошки, он скрылся в кухне – сварливый, разочарованный в жизни гном, у которого обманом отняли законное место в пантеоне героев.
Пруит щелчком отправил окурок в черно-красную урну и, вернувшись в казарму, прошел по коридору мимо канцелярии в комнату отдыха. Дневальный, явный сачок, прятавшийся от строевой, сидел, зажав швабру между колен, в изъеденном молью кресле и лениво листал комиксы. Он даже не поднял головы, когда услышал шаги Пруита.
Чувствуя себя здесь чужим, Пруит повернул назад. В полутемной нише он увидел бильярдный стол и остановился. В его жизнь снова вмешались посторонние силы, он явственно ощущал это. Малыш Маджио мечтает вернуться на склад «Гимбела» – вспомнив их разговор, Пруит улыбнулся, потом включил над бильярдом свет, выбрал кий, натер его мелом и разбил пирамиду шаров.
Громкий треск расколол гнетущую утреннюю тишину пустой казармы, и из канцелярии высунулась в коридор голова. Узнав Пруита, мужчина разгладил пальцами тонкую щеточку усов, изогнутые сатанинские брови дрогнули, как нос собаки, учуявшей новый след. Легко и неслышно он на цыпочках подкрался к Пруиту и встал у него за спиной. В тишине, нарушаемой лишь постукиванием шаров, его голос прогремел как внезапный раскат грома.
– Ты что здесь делаешь?! – возмущенно рявкнул он. – Почему не на строевой? Как фамилия?
Пруит даже не вздрогнул. Все так же согнувшись над кием, он медленно повернул голову.
– Пруит. Переведен из первой роты. Ты же меня знаешь, Тербер.
Здоровяк молча провел пятерней по буйным взлохмаченным волосам: его неожиданный и необъяснимый гнев исчез так же неожиданно и необъяснимо, как возник.
– А-а. – Он злорадно улыбнулся и тотчас убрал улыбку с лица. – Значит, к командиру?
– Вот именно. – И Пруит послал в лузу следующий шар.
– Я тебя хорошо помню, – мрачно сказал Тербер. – Маленький трубач… Вызову. – И, прежде чем Пруит успел ответить, повернулся и ушел.
Пруит продолжал гонять шары, думая, как это похоже на Тербера: любой другой старшина приказал бы немедленно отойти от бильярда, но у Тербера – своя система. Пруит методично забивал шары один за другим и промахнулся всего раз. Закончив, он снова сложил шары в пирамиду и повесил кий на место – бильярд ему надоел. Постоял, глядя на гладкое сукно, потом выключил свет и вышел на галерею.
В канцелярии по-прежнему звучали громкие недовольные голоса. Маджио все так же сосредоточенно чистил картошку. На кухне гулко громыхали сковородки и кастрюли. Пишущая машинка на складе уже заглохла. Казалось, он повис в прозрачном герметическом пузыре, погруженном в некую обезличенную и деятельную среду, и рабочее утро седьмой роты, обтекая его, неумолимо и тяжеловесно тащилось своим ходом, безразличное к переводу Пруита, событию столь значительному в его жизни и в то же время совершенно его не касающемуся. Он словно стоял на пересечении всех дорог мира в том месте, где стрелки указателей веером расходятся во все стороны; машины с разноцветными табличками номеров проносятся мимо, и никто не замечает, что он тут стоит, никто не останавливается, чтобы подвезти его.
Из канцелярии вышел Уиллард в белой поварской форме, с еще багровым от обиды лицом. Он прошагал на кухню и громко хлопнул дверью, но до этого успел наорать на Маджио, чтобы тот, идиот безмозглый, убрал с дороги свой идиотский бак. И все вокруг Пруита вновь ожило.
– Что я тебе говорил! – подмигнул ему Маджио.
Пруит усмехнулся, щелчком послал окурок с галереи во двор и выдохнул последнюю затяжку, глядя, как на солнце кольца дыма вдруг стали объемными, четко очерченными во всех своих бесконечных извивах. Прямо как седьмая рота, подумалось ему: на первый взгляд все понятно и просто, а подсветить – и тут же проявятся скрытые оттенки и бесконечные хитросплетения, которые теперь опутают и его.
Не успел окурок упасть на землю, как из окна раздался зычный окрик Тербера:
– Пруит, заходи!
Пруит не мог побороть восхищения: до чего же точно Тербер его вычислил. Откуда Тербер знает, что он уже ушел из комнаты отдыха? В сверхъестественной интуиции Цербера было что-то жутковатое и недоброе.
Пруит продел руку под ремешок шляпы, чтобы никто не украл ее, пока он будет в канцелярии, подтянул шляпу к плечу и вошел в дверь.
– Рядовой Пруит по вашему распоряжению прибыл, сэр, – отчеканил он уставную формулу, и все, что в нем было от живого человека, в тот же миг пропало, осталась лишь пустая бескровная оболочка.
Признанный кумир любителей спорта на Гавайях, капитан Динамит Хомс строго повернул голову к стоящему перед ним солдату. У Хомса было вытянутое лицо с выступающими скулами и орлиным носом, волосы над высоким лбом гладко зачесаны наискось, прикрывая намечающуюся плешь. Не глядя на Пруита, Хомс взял со стола приказ о переводе.
– Вольно, – скомандовал он.
Стол Хомса стоял напротив двери, а слева, под прямым углом к нему, стоял стол старшины, и там, опираясь на согнутые локти и чуть подавшись вперед, сидел Милт Тербер. Перейдя из стойки «смирно» в положение «вольно», Пруит заложил руки за спину и мельком покосился на Тербера. Тот ответил ему пристальным взглядом, в котором светилось зловещее ликование; он весь как-то подобрался, и казалось, только ждет минуты, чтобы напасть.
Капитан Хомс повернулся на вращающемся стуле вправо и сурово глядел в окно, выставив на обозрение Пруиту свой профиль – выпирающий подбородок, жесткие губы и резко очерченный хищный нос. Потом он крутанулся на заскрипевшем стуле и заговорил.
– Я, Пруит, взял себе за правило всегда лично проводить первую беседу с моими новыми солдатами, – сурово сказал он. – Не знаю, как там было принято у вас в команде горнистов, но в моей роте все четко по уставу. С теми, кто сачкует или ерепенится, мы соплей не разводим. Не хотят служить на совесть, пусть сидят в гарнизонной тюрьме.
Он замолчал, сурово поглядел на Пруита и скрестил обтянутые сапогами ноги. Шпоры на сапогах звякнули, словно поддакивая. Капитан Хомс, оседлав любимого конька, постепенно входил во вкус. Его орлиное лицо говорило Пруиту: «Перед тобой настоящий вояка, который не боится разговаривать с солдатами на их же языке, не выбирает выражений и понимает своих ребят».
– У меня в роте все налажено как часы, – продолжал Хомс. – И пусть только какая-нибудь сука попробует этот порядок поломать! Если же солдат служит на совесть, ни в чем не проштрафился и делает то, что я ему приказываю, внакладе он не останется. В моей роте легко продвинуться, потому что у меня нет любимчиков. Я лично слежу за тем, чтобы каждый получал, что заслуживает – ни больше, ни меньше. Ты, Пруит, начинаешь в моей роте с нуля, и, чего ты добьешься, зависит только от тебя самого. Ясно?
– Так точно, сэр.
– Отлично. – И Хомс сурово кивнул.
Милт Тербер следил за разговором, развивающимся по давно известной ему схеме. «Король вскричал: „Ус…ся!“ – вспомнилось Терберу из детства. – И двадцать тысяч подданных присели меж колонн. Ведь слово королевское для подданных – закон!» Он улыбнулся Пруиту неуловимым движением бровей, и из-под маски по-прежнему серьезного лица на секунду выглянул злорадно ликующий тролль.
– Чтобы получить в моей роте повышение, – все так же сурово продолжал Хомс, – солдат обязан знать свое дело. Он обязан служить. Он обязан доказать мне, что знает службу как свои пять пальцев.
Он вскинул глаза на Пруита:
– Ясно?
– Так точно, сэр.
– Отлично, – сказал капитан Хомс. – Это хорошо, что ясно. Самое главное, чтобы командир и подчиненные понимали друг друга. – Откинувшись на спинку стула, он дружелюбно улыбнулся Пруиту: – Что ж, рад принять тебя на борт, Пруит, как сказали бы на флоте. Хорошему солдату в моей роте всегда найдется место, и мне приятно, что ты к нам перевелся.
– Спасибо, сэр.
– Что ты скажешь, если я временно назначу тебя ротным горнистом? – опросил Хомс, закуривая. – Кстати, я видел на прошлогоднем чемпионате твой бой с Коннорсом из восьмого полевого. Прекрасный бой, замечу. Прекрасный. Тебе просто не везло. Мне тогда показалось, что во втором раунде ты вполне мог его нокаутировать.
– Спасибо, сэр, – сказал Пруит. Капитан Хомс разговаривал с ним уже совсем по-свойски. Вот оно, началось, подумал Пруит; что ж, приятель, ты сам напросился, сам теперь и решай. Только лучше пусть решает Хомс.
– Если бы я в начале сезона знал, что ты в нашем полку, я бы тебя перетащил к себе еще в декабре, – улыбнулся Хомс.
Пруит ничего не ответил. Он не услышал, а скорее почувствовал, как слева от него брезгливо фыркнул Тербер. А тот придвинул к себе стопку бумаг и углубился в них с нарочито отсутствующим лицом человека, который сам трезв и поэтому делает вид, что не имеет никакого отношения к своему пьяному приятелю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134