Ни одна ни разу не ответила ему: «Конечно. Я с удовольствием с тобой пересплю». Сказать такое женщинам не под силу. Они по натуре не способны быть честными до конца.
– Даже очень ничего, – кивнул Лива. – И учить ее ничему не надо.
– Да что ты? Ты, конечно, уже проверил.
– Куда мне! У меня для нее нашивок маловато. Но я видел, как она тут мурлыкала с О'Хэйером. Кстати, на прошлой неделе он возил ее на своем «крайслере» в Вахиаву. – И, подмигнув, передразнил: – По мага-а-зи-инам.
– Кажется, мне тоже придется купить машину, – заметил Тербер. Но втайне он не верил, что у него с этой женщиной получится. «По магазинам»! У женщин это всегда называется как-то иначе. И ни одна, за исключением профессиональных проституток, не произнесет то единственно верное и точное слово, которым называется это занятие.
– Она небось и к тебе подкатывалась, ты мне голову не морочь, – сказал Лива.
– То-то и оно, что нет. Я бы ушами не хлопал.
– Ну, значит, ты один такой невезучий. Мне бы повышение, про которое ты тут заливаешь, я бы свое не упустил. А солдатики ее не волнуют, – зло сказал он. – Ей подавай минимум капрала. – И, загибая пальцы, стал перечислять: – О'Хэйер – сержант. Хендерсон из бывшей роты Динамита в Блиссе – тоже сержант. Это тот Хендерсон, который теперь во вьючном обозе за лошадьми Динамита ходит. Три раза в неделю ездит с мадам кататься верхом. Капрал Кинг – денщик Динамита. Она ни одного из них не пропустила. Вся рота знает. Сержанты – это у нее, по-моему, вроде полового извращения. Муж, видать, слабоват, так она со всеми его сержантами путается.
– У тебя что, диплом по психологии?
Они замолчали, услышав, как она постучалась в канцелярию. Потом в тишине раздался скрип двери.
– Для этого не надо быть психологом, – сказал Лива. – Ты, наверно, не видел, как она целовала Уилсона, когда он выиграл чемпионат?
– Видел. Ну и что? Уилсон у Динамита первая перчатка. Парень стал чемпионом. Почему же не поцеловать? Вполне естественно.
– Во-во. Она была уверена, что все так и подумают. А там было другое. У него морда в крови, в коллодии, скользкая, а она его – прямо в губы, и еще прижалась, обняла, по потной спине руками елозит… У нее даже платье промокло, и сама вся кровью перемазалась. Так что ты мне не рассказывай.
– Я? Это ты мне рассказываешь.
– А к тебе она не клеится только потому, что ты в роте новенький.
– Я тут уже восемь месяцев, – сказал он. – Давно могла бы раскачаться.
Лива отрицательно покачал головой:
– Не-е, она почем зря не рискует. Кроме О'Хэйера, все эти ребята служили с Хомсом в Блиссе. И Уилсон, и Хендерсон, и Кинг. Из тех, кто был в Блиссе, она, кажется, только старого Галовича не оприходовала. И то, потому что он совсем уж рухлядь. Она… – Он замолчал, услышав, как дверь канцелярии снова захлопнулась. – Так, сейчас сюда заявится, стерва. Опять четыре доллара тю-тю! И так каждый раз. Если ты не выбьешь мне повышение, я скоро начну брать в долг у «акул» под двадцать процентов.
– Ну ее к черту. Нам работать надо, – сказал Тербер, слушая, как шаги из коридора переместились на галерею и наконец замерли прямо перед дверью склада.
– Где старшина? – требовательно спросила с порога миссис Хомс.
– Старшина – я! – рявкнул Тербер, вложив в голос ту внезапную и ошеломляющую, как гром среди ясного неба, ярость, которую он специально выработал в себе с тех пор, как стал сержантом.
– А, ну да, конечно, – кивнула женщина. – Здравствуйте.
– Я вас слушаю, миссис Хомс, – сказал Тербер, не подымаясь с табуретки.
– Вы даже знаете, кто я?
– Естественно, мадам. Я вас много раз видел.
Тербер не спеша смерил ее взглядом, его светло-голубые глаза под густыми черными бровями расширились, бросая женщине тайный немой призыв.
– Я ищу мужа, – с легким вызовом сказала миссис Хомс и вежливо улыбнулась, ожидая ответа.
Тербер смотрел на нее без улыбки и тоже ждал.
– Вы не знаете, где он? – наконец пришлось спросить ей.
– Никак нет, мадам, – коротко ответил он и снова выжидательно замолчал.
– Разве он не заходил сюда утром? – Миссис Хомс смотрела на него в упор холодными глазами. Он никогда не видел у женщин таких холодных глаз.
– Утром, мадам? Вы хотите сказать, до половины девятого? – Тербер изумленно поднял тяжелые брови. Лива за своим столом молча ухмылялся. Слово «мадам», предписанное армейскими инструкциями как уважительное обращение к женам офицеров, Тербер произносил так, что оно приобретало значение, несколько отличное от предусмотренного.
– Он говорил, что будет в роте, – сказала миссис Хомс.
– Видите ли, мадам… – Решив сменить тактику, он поднялся с табуретки и был теперь неимоверно вежлив. – Обычно капитан к нам рано или поздно заходит. У него тут порой бывают кой-какие дела. Полагаю, он сегодня тоже выберет время и заглянет. Если я его увижу, обязательно передам, что вы его искали. Или, если хотите, оставлю ему записку.
Улыбаясь, он откинул доску прилавка и неожиданно шагнул на крохотный свободный кусочек пола, где стояла она. Миссис Хомс невольно попятилась и оказалась на галерее. Не обращая внимания на ухмыляющегося Ливу, Тербер вышел за ней.
– Он должен был кое-что для меня купить, – сказала миссис Хомс. Оказывается, старшина вовсе не всегда лишь статист на сцене, где разыгрывается жизнь ее мужа, – это открытие она сделала для себя впервые, и оно привело ее в замешательство.
На улице мальчик все еще пытался подтянуться на трубе ограды, доходившей ему до пояса.
– Сейчас же прекрати! – пронзительно крикнула сыну миссис Хомс. – Сядь в машину! – И, повернувшись к Терберу, вполне обычным тоном продолжала: – Я думала, он уже все приобрел и оставил покупки в роте.
Тербер откровенно ухмыльнулся. «Все приобрел»! Она никогда бы не сказала так неуклюже, если бы он не вывел ее из равновесия. Он увидел, как растерянно дрогнули ее глаза, когда она поняла, почему он ухмыляется. Но она тотчас взяла себя в руки и посмотрела на него в упор. Не из трусливых, подумал он.
А Карен Хомс внезапно увидела озорство в крутом изгибе бровей на скуластом лице, нахальном, как у проказливого мальчишки. Она увидела, что рукава у старшины высоко закатаны, увидела черные шелковистые волосы на сильных руках с широкими запястьями. Гимнастерка туго обтягивала крепкие шары мускулов, закруглявших плечи, и шары упруго перекатывались, когда он двигался. Всего этого она раньше тоже в нем не замечала.
– Что ж, мадам, – вежливо сказал он, мгновенно поняв, что с ней происходит; его улыбка стала еще шире и перекочевала в глаза, отчего лицо приобрело хитроватое выражение, – мы, конечно, мадам, можем с вами заглянуть в канцелярию, а вдруг покупки там. Капитан мог зайти, пока я работал на окладе.
Она пошла следом за ним в канцелярию, хотя только что гам побывала.
– Странно, – удивленно заметил он. – Ничего нет.
– Не понимаю, где он, – с досадой сказала она почти про себя и, вспомнив о муже, неприязненно нахмурилась – две совершенно одинаковые тонкие черточки прорезали переносицу.
Тербер намеренно выдержал паузу, затем нанес точно рассчитанный удар:
– Насколько я знаю капитана, мадам, он сейчас, скорее всего, в клубе. Они с подполковником Делбертом, должно быть, уже пропустили по стаканчику и обсуждают проблемы найма прислуги.
Миссис Хомс медленно остановила на нем внимательные холодные глаза, словно рассматривала нечто положенное под микроскоп. В ее сосредоточенном взгляде не было и намека на то, что ей известно про мальчишники в клубе и про пристрастие подполковника Делберта к горничным из туземного племени канаков.
Но наблюдавшему за ней Терберу показалось, что в глубине ее глаз блеснули смешливые искорки.
– Что ж, старшина, благодарю вас за хлопоты, – высокомерно сказала она голосом, воздвигавшим между ними стену. Повернулась и вышла.
– Не за что, мадам, – бодро крикнул он вслед. – Всегда рад помочь. Заходите в любое время.
Он вышел на галерею посмотреть, как Карей Хомс садится в машину. Несмотря на старания миссис Хомс, узкая юбка все же задралась, и белое гладкое бедро подмигнуло Терберу. Он усмехнулся.
Когда он вернулся на оклад, Лива по-прежнему сидел за столом.
– Милт, ты давно не был у миссис Кипфер? – с усмешкой спросил итальянец.
– Давно. Что там у старушки слышно?
– У нее две новые девочки. Только что из Штатов. Одна рыженькая, другая – брюнетка. Интересуешься?
– Нет. Не интересуюсь.
– Не интересуешься? Странно. – Лива насмешливо хмыкнул. – А я уж думал, вечером вместе поедем. Я думал, тебе сегодня захочется.
– Иди к черту, Никколо. Чтоб еще и платить?! Пусть за это старики платят, я пока в отставку не собираюсь.
Лива рассмеялся, захлебываясь и фыркая, как выхлопная труба.
– Ладно, – отсмеявшись, сказал он. – Значит, мне показалось. Но, старик, эта капитанша, она – ух! Верно?
– Что – ух?
– Первый сорт баба.
– Видали и получше, – безразлично сказал Тербер.
– Ты мне объясни, почему Хомс бегает за туземками, когда у него дома такая бабешка, да еще в собственной кровати?
– Холодная она, – сказал Тербер. – Холодная, как рыба.
– Правда? – ехидно поддразнил его Лива. – А что, вполне может быть. То-то она всем ребятам быстро надоедает. Честно говоря, я вообще не видел бабы, за которую не жалко сесть на двадцать лет.
– Я таких тоже не видел, – согласился Тербер.
– Жена офицера! Это тебе не игрушки. Можно погореть будь здоров.
– Точно, – кивнул Тербер. – Если с такой застукают, ей стоит один раз пискнуть: «Насилуют!» – и привет семье.
Во дворе четвертая рота отрабатывала приемы прекращения стрельбы. Он смотрел в открытую дверь поверх солдатских голов, туда, где за въездными воротами на углу стоял дом Хомса. С галереи были видны фасад и боковая стена с двумя окнами. Дальнее окно было окном спальни, он однажды побывал там: Хомс переодевался, а нужно было срочно подписать какие-то документы. Он увидел, как перед домом остановилась машина и из нее вышла Карен Хомс. Ее длинные холеные ноги шагнули к крыльцу, и он вспомнил, что в спальне Хомса под одной из парных кроватей стояли женские туфли.
– Хватит трепаться, работы невпроворот, – недовольно напомнил он Ливе. – В полдесятого придет этот переведенный, а еще мы с Хомсом должны выслушать очередного повара – чтоб они все сдохли с их жалобами! Повару назначено на восемь тридцать, а Хомса до сих пор нет, так что начнем, наверно, только в полдесятого. Раньше одиннадцати я не освобожусь и новенького смогу отпустить только в двенадцать. Если хочешь, чтобы я тебе помогал, кончаем валять дурака.
– О'кей, шеф, – улыбнулся Лива. – Как скажешь.
– И не забудь, что мусью О'Хэйер велел тебе найти время и разобрать это барахло.
– Разбежался!
– Поговори у меня! Все. Работаем.
4
Милт Тербер из канцелярии услышал, как Пруит вошел на галерею первого этажа. Разговор с недовольным поваром начался поздно и был еще в самом разгаре, но Тербер сквозь голоса все равно расслышал шаги новенького по бетонному полу – радар, постоянно включенный в мозгу Тербера и работавший независимо от него, тотчас запеленговал шаги и определил, кому они принадлежат. А что, если один-единственный раз сосредоточиться на чем-то одном? – мысленно спросил себя Тербер, прислушиваясь к голосу Хомса. Настроиться только на одну волну и не пытаться на всякий случай ловить другие сигналы – как бы это было? Глупый вопрос. Было бы здорово. Разговор, начавшийся с жалоб повара, перешел теперь во вторую стадию – сейчас встречные претензии предъявлял капитан Хомс. Все это закончится привычной бодрой демагогией, но говорить они будут еще долго. Завзятый жалобщик Уиллард выворачивался наизнанку, чтобы оттяпать у Прима сержантскую ставку и должность начальника столовой. Мастерски обвинив Прима в пьянстве и безалаберности, он взывал к справедливости: ведь это же он, Уиллард, делает за Прима всю сержантскую работу, а получает лишь как первый повар. Уиллард жаловался блистательно и своей сегодняшней жалобой затмил все предыдущие, но Хомс, памятуя, что Прим служил под его началом еще в Блиссе, тоже превзошел самого себя: стойко выдержав натиск повара, он перешел в наступление и выставил Уилларду собственные претензии – по мнению Хомса, Уиллард настолько плохо выполнял за Прима его обязанности, что не заслуживал даже своей ставки первого повара. Терберу было на все это наплевать, но он несколько раз влезал в разговор и успел нажаловаться как на Прима, которого мечтал выгнать, так и на Уилларда, которого не хотел сажать на место сержанта, и поэтому сейчас внимательно слушал препирательства повара с капитаном, выжидая возможности вмешаться – он заставит их закруглиться, быстро оформит новенького и вернется на оклад помогать Ливе, пожалуй единственному здесь стоящему работнику: переведись он – и ротное начальство никогда не оправится от такой потери.
Пруит услышал на галерее монотонное жужжание голосов, сел на табуретку, прислонился спиной к стене и, понимая, что придется ждать, сунул руку в карман и нащупал мундштук от горна. Мундштук был не казенный, а его собственный, и он носил его с собой всегда. Он купил его еще в Майере, когда однажды повезло в карты, и именно в этот мундштук он дул, играя «зорю» в Арлингтоне. Вынув его из кармана, он вгляделся в маленькую рубиново-красную воронку и, как сквозь магический кристалл, снова увидел тот день. Приехал даже сам президент – окруженный многочисленными адъютантами и телохранителями, он стоял, опираясь на чье-то плечо. Горну Пруита эхом вторил с холма горн трубача-негра. Вообще-то негр играл лучше, но на трибуну надо было непременно поставить белого горниста, и негра отправили на холм. А если честно, то играть «эхо» должен был бы не негр, а Пруит. Вспоминая все это, он положил свое сокровище обратно в карман, скрестил руки на груди и снова замер в ожидании.
На окладе седьмой роты, заикаясь, стучала пишущая машинка, а перед дверью кухни сидел на солнце солдат и чистил картошку, то и дело отмахиваясь от вьющихся над головой мух. Пруит смотрел на него и ощущал ту разлитую вокруг, звенящую от солнца и тишины истому, которая накатывает на солдата, когда у него наряд на кухне, а время – полдесятого утра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134