– Нет, – сказала Карен, глядя на него. – Сейчас я его не знаю совсем. Если тебя интересует, за последние восемь лет я с ним ни разу не встречалась и не разговаривала. – Она продолжала смотреть на него и, когда он ничего не ответил, перевела взгляд на его руку: – Ты, должно быть, очень сильно его ударил.
– Я его и пальцем не тронул. Давай не будем разводить романтику. Это я стенку ударил, а не его. Его-то зачем бить?
– Какой ты все-таки дурак, – сказала она сердито. – Дурак и сумасшедший. – Она нежно взяла его руку.
– Эй, осторожно.
– Что он тебе сказал? – спросила она, все так же нежно держа его руку.
Тербер посмотрел на нее, потом на свою руку. Потом снова на нее.
– Сказал, что он тебя…
Слово сотрясло собой всю комнату, как взрыв шрапнели, и он чуть не откусил язык, который это произнес. Сквозь повисший в воздухе незатухающий грохот он увидел, как шок от контузии застлал пеленой ее глаза. Но она быстро пришла в себя. Очень быстро, подумал он с горьким восхищением. Наверно, была к этому готова.
Зачем ты? Что тебя дернуло? Разве тебе не все равно, было у нее что-нибудь со Старком или не было? Да, тебе все равно. Тогда зачем ты? Но когда он это говорил, он, конечно, понимал, что делает. Он понимал, что первое же слово, вылетев изо рта, неизбежно повлечет за собой то, что и случилось. Все было до удивления знакомо, словно такое бывало с ним и раньше, ему было тошно от того, что он это начал, но он не мог себя остановить. Он был обязан знать все; когда люди говорят тебе такое, нельзя просто отмахнуться, такое не выкинешь из головы, если поневоле трешься с этими людьми бок о бок каждый день. Будь они прокляты, эти люди!
– Тебе обязательно было нужно это сказать? – Карен осторожно положила его руку на постель.
– Да, обязательно. Ты даже не знаешь, как мне это было нужно!.
– Ладно, – сказала она. – Может быть, тебе это действительно было нужно. Но сказать так! Нельзя было говорить это так, Милт. Ты ведь даже не дал мне ничего объяснить.
– Он еще сказал, что с Чемпом Уилсоном у тебя вроде тоже было. Об этом все говорят. Ну и, конечно, с Джимом О'Хэйером. И с Лидделом Хендерсоном.
– Понятно. Я, значит, теперь ротная шлюха? Что ж, наверно, я это от тебя заслужила. Сама напросилась, сама дала тебе карты в руки, еще в то первое свиданье.
– О том, что мы встречаемся, никто не знает. Никто.
– Только тогда ты думал, что я должна об этом догадаться. Но я не догадалась. Куда мне! Я дура. Я вместо этого заставила себя поверить, что ты не такой. Я заставила себя поехать с тобой и забыть, что ты – мужчина. А раз мужчина, то, значит, и мысли у тебя такие же скотские и грязные, как у вас всех. И та же мужская философия гордого самца-победителя. Могу себе представить, как вы со Старком веселились, как обсуждали и сравнивали, кому из вас со мной было лучше. Кстати, как я тебе кажусь после проституток? Я, знаешь ли, пока не профессионалка.
Она встала с кровати и начала на ощупь собирать своя вещи. Они так и лежали разбросанные по комнате. Ей приходилось откладывать его вещи в сторону. Она все время брала что-нибудь не то. Волосы падали ей на глаза, она откидывала их то одной рукой, то другой.
– Уходишь?
– Да, собираюсь. У тебя есть другие предложения? В общем-то все кончено. Неужели ты думаешь, что после этого все будет как раньше? Как говорится, приятная была поездка, спасибо за компанию, но мне пора выходить.
– Тогда я, пожалуй, выпью. – Тербер чувствовал себя больным и опустошенным. А ты думал, будет как-нибудь иначе? Почему люди не умеют разговаривать друг с другом? Почему они не умеют говорить? Почему они всегда говорят не то, что хотят сказать? Он встал и вынул бутылку из туалетного столика. – Ты не выпьешь?
– Нет, спасибо. Меня и без этого вот-вот вырвет.
– А-а, тебя тошнит. Тебя тошнит от этого гнусного скота Тербера и от его гнусных, скотских мыслишек. Ах, эти скоты мужчины, только об одном и думают! А ты когда-нибудь слышала старую пословицу, что нет дыма без огня? – ядовито спросил он.
Он говорил это и смотрел на ее груди с мягкими сосками, чуть провисавшие от присущей телу зрелых женщин тяжести, какой никогда не бывает у девушек и очень молоденьких женщин, и потому кажется, что им чего-то недостает.
И пока он ядовито говорил это, он чувствовал, как внутри у него растет и набухает комок тошнотворной слабости, унизительной слабости евнуха.
– Да, – сказала Карен, – я это слышала. А другую пословицу ты слышал, о том, что каждая женщина умирает три раза? Первый раз – когда теряет девственность, второй – когда теряет свободу (насколько я понимаю, это называется «выйти замуж») и третий – когда теряет мужа. Эту пословицу ты когда-нибудь слышал?
– Нет, – сказал он. – Не слышал.
– Я тоже не слышала. Я ее только что придумала. А ты мог бы добавить: «В четвертый раз она умирает, когда теряет любовника». Надо бы это послать в «Ридерс дайджест», как ты думаешь? Может, заплатили бы мне долларов пять. Но у них там редактор наверняка мужчина.
– Я вижу, ты любишь мужчин не больше, чем я – женщин. – Тербер прислонился к туалетному столику и, не предлагая ей помочь, смотрел, как она собирает вещи.
– А за что мне их любить, если они такие же скоты, как ты и твои приятели? То, что ты мне сказал, подло. Тем более что про тех остальных – неправда, у меня с ними ничего не было.
– Хорошо, – сказал он. – Зато со Старком было, да?
Карен резко повернулась к нему, глаза ее расширялись и горели.
– Можно подумать, я у тебя первая женщина.
– Значит, правда. Ну и как, – непринужденно спросил он, – как же это было? Тебе понравилось? Тебе с ним было приятно? У него это получалось так же хорошо, как у меня? На вид он мужчина сильный.
– О-о, мы вдруг стали такие ревнивые, – презрительно сказала она. – Тебе-то какое дело?
– Да нет, я просто подумал, может, мне изобрести что-нибудь новенькое, попробовать какие-нибудь новые способы, если я тебя не удовлетворил. Мы в седьмой роте гордимся, что от нас все уходят довольные.
– А это уж совсем подло. – Лицо ее исказилось. – Но если тебе будет легче, я скажу, пожалуйста. Мне с ним было плохо. Отвратительно.
– А откуда я знаю, что ты не врешь?
– А кто ты такой, чтобы мне не верить?
– Тогда зачем тебе это было надо?
– Хочешь знать зачем? Очень хочешь? Может быть, когда-нибудь и узнаешь. Ничего я тебе не скажу. Ты сейчас ведешь себя как типичный муж. Вот и терпи, как все мужья терпят.
Она мстительно засмеялась, и ее лицо вдруг словно сжалось. Уродливые морщины собрались вокруг рта и глаз, она зло заплакала.
– Сукин ты сын, – она всхлипнула, – сукин ты сын и подлец! Пока не доведешь человека, не успокоишься. Сволочь ты.
– Понимаю, – сказал он. – Понимаю. Я тебя ни в чем не виню.
Она стояла, смотрела на него и плакала; в глазах у нее была такая ненависть, какой он еще никогда не видел, а он за свою жизнь сталкивался с ненавистью не раз, и с довольно сильной ненавистью.
– Нет, – сказала она. – Пожалуй, я все-таки тебе расскажу. Я думаю, сейчас самое время. А ты потом можешь пересказать это в казарме. Там послушают с удовольствием.
Она бросила на пол вещи, которые с таким трудом собрала и держала перед собой, прикрывая наготу. Села на кровать и показала на длинный шрам у себя на животе, на тот шрам, который он и раньше каждый раз замечал, но о котором ему почему-то не хотелось спрашивать.
– Видишь? Знаешь, это от чего? Ты его не замечал? Так вот, это после гистероктомии. Для медиков, понимаешь ли, такие операции самый большой источник доходов. Одному богу известно, как бы жили медики, если бы не эти их гистероктомии. Наверное, все разорились бы и в конце концов стали голосовать за бесплатное государственное здравоохранение. В клинике, где я лежала, каждое утро делали до девяти таких операций. Сейчас это стало совсем несложно. Конечно, операция до сих пор остается серьезной, но ее технику все время совершенствуют, и скоро она будет считаться такой же элементарной, как удаление аппендикса.
И только когда тебя уже зашили, ты вдруг понимаешь, что ты больше не женщина. Нет, снаружи все остается прежним, это ведь не кастрация. Некоторые врачи даже намекают, что так лучше, потому что нет риска забеременеть. И ты по-прежнему выглядишь и одеваешься, как женщина, с волосами и кожей ничего не происходит, они не портятся, и даже грудь не усыхает, потому что есть такие маленькие таблетки, которые поддерживают внешнюю оболочку в прежнем виде, как будто с тобой ничего не случилось. Они называются гормоны.
Видишь? – Она достала из дорожной сумки квадратный зеленый флакончик. – Ты их принимаешь каждый день. И никогда с ними не расстаешься. Замечательная вещь, правда? – Она убрала флакончик обратно в сумку.
– Но все равно ты больше не женщина. Ты по-прежнему ложишься в постель с мужчинами, мужчины по-прежнему получают от тебя то, что им нужно, но цель всего этого утеряна. И смысл – тоже. Ты не женщина. Ты выпотрошенная оболочка. Нужно придумать еще одни таблетки, которые возвращали бы этому смысл или хотя бы подобие смысла. Тогда можно будет каждый день принимать две разные таблетки, и жизнь будет прекрасна. Но их пока нет. Ты – пустая шелуха, и смысл секса для тебя утерян, детей ты иметь не можешь. И наверное, поэтому, – сказала она, – наверное, поэтому-то ты так жадно гоняешься за любовью, ты не можешь за ней не гоняться, хотя знаешь, что все над тобой исподтишка смеются, подмигивают друг другу у тебя за спиной: мол, еще одна психопатка в критическом возрасте, еще одна романтическая идеалистка, которая решила изменить мир и подарить ему любовь. А кому она нужна, эта любовь? Что мир будет с ней делать?
Но любовь, если ее отыскать, думаешь ты, могла бы придать сексу смысл и придать смысл тебе самой, могла бы даже придать смысл твоей жизни. Любовь – это все, что тебе остается, – если сумеешь ее найти.
Нет, – сказала она, – нет, молчи. Ничего пока не говори. Я еще не кончила. Сначала дай договорить мне.
Я ведь, знаешь ли, никому об этом не рассказывала. И ни с кем об этом не говорила, ни с одной живой душой, кроме моего врача, и то лишь пока не поправилась и он не захотел выяснить, как это получается с женщиной, у которой все вырезали.
Так что дай уж я все расскажу.
Знаешь, из-за чего мне пришлось сделать гистероктомию? Никогда не угадаешь. Из-за гонореи. Такие операции очень часто делают именно из-за гонореи. Не всегда, конечно, но во многих случаях.
А от кого, ты думаешь, я заразилась? Тоже никогда не угадаешь. От собственного мужа, как и большинство жен. От капитана Дейне Хомса. Только он тогда был еще первым лейтенантом.
Не делай вид, что ты так безумно потрясен. Я ведь не со зла это говорю. Жены, я слышала, тоже заражают мужей. Если ты думаешь, в этом есть что-то необычное, ты ошибаешься. Это бывает не так уж редко.
Когда это случилось, мы были женаты три года. У меня уже был ребенок. Наследник. Достойный продолжатель рода. Отпрыск, наследующий плоды благословенного обществом союза. Я успела исполнить свой долг и родила сына. Так что мне еще повезло.
Конечно, не прошло и двух месяцев после свадьбы, как я поняла, что он мне изменяет. Но что тут особенного? Такова судьба всех женщин. Измена входит в понятие «супружество». Любой-женщине ее мать объяснит, что такова жизнь. Даже свекровь – и та будет тебе сочувствовать. И в конце концов я к этому привыкла, хотя меня воспитали в другом духе и я представляла себе замужнюю жизнь несколько иначе. Видишь ли, матери объясняют это дочерям только потом, когда все уже случилось.
А после того, как родился ребенок, муж постепенно перестал со мной спать. Приходил ко мне лишь изредка. К этому привыкнуть было намного труднее, потому что я не понимала, в чем дело. Но мало-помалу привыкла и к этому. И мне даже стало как-то легче, потому что в тех редких случаях, когда он со мной спал, все было совершенно ясно: он приходил домой поздно, полупьяный, взвинченный, и я понимала, что он не сумел уломать женщину, с которой встречался в тот вечер. Я думаю, мужчинам для того и нужна жена, чтобы всегда была под рукой дома. Но удовольствия я от этого не испытывала.
Ну а потом он и вовсе перестал ко мне заходить. Тогда мне это казалось вполне естественным – я думала, он получает все, что ему нужно, на стороне. Разве могла я догадаться, что он в это время лечился от гонореи? Порядочным женщинам и знать-то не положено, что такое гонорея. И когда в ту ночь он зашел ко мне в спальню, пьяный чуть больше обычного, я не очень об этом задумалась.
Конечно, довольно скоро я все поняла. Может, он тогда просто перепил и ничего не помнил. А может, был настолько возбужден, что вообще ни о чем не думал. Знаешь ведь, как бывает.
– Господи! – Тербер давно поставил бутылку на пол. – Господи! – повторил он. – Боже мой, господи!
Карен слабо улыбнулась.
– Я почти кончила, – сказала она. – Осталось совсем немного. Я только расскажу тебе про Старка.
Ну так вот. Дейне повел меня к своему врачу, к тому, у которого он тогда лечился. Не в гарнизоне, конечно, а в городе. Если бы он обратился в гарнизонный госпиталь, его бы выгнали из армии. По-моему, доктор на него за это рассердился, но он ничего не сказал, он был весь углублен в науку. Лысый, маленький и очень серьезный, как все настоящие ученые. И с недавних пор очень богатый. Я так и не узнала, как Дейне его нашел. Наверное, ему дал адрес какой-нибудь собрат по несчастью из гарнизона. Как бы там ни было, дела у доктора шли отлично – в Техасе гонореи всегда было хоть отбавляй. Слишком близко к границе, сам понимаешь.
– Послушай, – напряженно сказал Тербер. – Послушай. Прошу тебя…
– Нет, нет, дай мне договорить. Я почти кончила. Со Старком все было уже потом, когда я вернулась. Ведь мне пришлось сделать вид, что я уезжала отдыхать, понимаешь? Гонорея у женщин лечится труднее, чем у мужчин. И почти всегда требует гистероктомии. Я отсутствовала долго. Пока меня не было, в гарнизоне появился Старк, он тогда служил первый год. Совсем еще был мальчик. Обыкновенный заносчивый мальчишка. И приударить за мной попытался только из мальчишеской гордости. А когда я ответила на его ухаживания, думаю, он испугался до полусмерти, еще бы, жена офицера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134