Ты – раб! А я – нет! Я свободен! До шести утра.
– Тихо! – резко одернул его Хэл. – Хозяйку разбудишь. Ее квартира под нами.
– Отвяжись! Плевал я на твою хозяйку! И сам ты катись к черту!
– Ты бы, Тони, шел в спальню, – грустно сказал Хэл. – Тебе надо проспаться. Пойдем. Давай я тебе помогу. – Хэл подошел к креслу Маджио и хотел помочь ему встать. Маджио отмахнулся:
– Не надо. Сам встану.
– Мы с тобой можем остаться здесь. Хочешь? – застенчиво спросил Томми у Пруита.
– Конечно. Почему бы нет? Какая разница?
– Если не хочешь, никто тебя не заставляет, – неловко сказал Томми.
– Да? Тем лучше.
– А я напился! – заорал Анджело. – Оп-ля-ля! Пруит, не продал бы ты душу на тридцать лет, я бы любил тебя как брата!
Пруит улыбнулся:
– Ты же сам говорил, что в подвале «Гимбела» не лучше.
– Верно. Говорил, – кивнул Анджело. – Пру, мы же влезем в эту чертову войну раньше, чем у меня кончится контракт. Ты понимаешь? Я ненавижу армию. И даже ты ее ненавидишь. Только не хочешь признаться. Ненавижу! Господи, до чего я ее ненавижу, эту вашу армию!
Он откинулся в кресле, безвольно уронил руки и замотал головой, продолжая яростно что-то доказывать самому себе.
– Ты печатаешься под своей фамилией? – спросил Пруит у Томми.
– Нет, конечно. – Томми иронически улыбнулся. – Думаешь, мне хочется ставить свое имя под такой глупостью?
– Слушай, а ты же совсем трезвый, – заметил Пруит. – Небось вообще никогда не напиваешься? Почему?.. А зачем ты вообще пишешь эту глупость?
– Ты что, знаешь мою фамилию? – Глубоко посаженные глаза Томми тревожно метнулись и в страхе остановились на Пруите. – Знаешь, да? Скажи, знаешь?
Пруит наблюдал, как Хэл пытается вытащить Маджио из кресла.
– Нет, не знаю. А тебе, значит, стыдно за этот рассказ?
– Конечно. – В голосе Томми было облегчение. – По-твоему я должен им гордиться?
– Ненавижу, – бормотал Анджело. – Все ненавижу!
– Я бы никогда не взялся за горн, если бы знал, что потом мне будет стыдно, – сказал Пруит. – Я горжусь тем, как я играю. У меня в жизни только это и есть. Если бы мне хоть раз потом стало за себя стыдно, все бы пропало. У меня бы тогда вообще ничего не осталось.
– О-о, – Томми улыбнулся. – Трубач. Хэл, среди нас есть музыкант.
– Никакой я не музыкант, – возразил Пруит. – Просто трубач. Теперь уже даже и не трубач. А ты никогда ничего не напишешь, не будет у тебя никакой книги. Тебе только нравится про это болтать.
Он встал, чувствуя, как в голове у него гудит от выпитого. Ему хотелось разбить что-нибудь вдребезги, чтобы остановились вращающие время шестеренки, чтобы не наступило завтра, чтобы не настало шесть утра, чтобы развалился самозаводящийся механизм времени. Он обвел комнату мутными глазами. Разбить было нечего.
– Слушай, ты, – он ткнул пальцем в жирную белую тушу Томми. – Как ты стал таким?
Вечно бегающие, казалось бы, не способные ни на чем задержаться темные глаза Томми внезапно замерли в глубоких багровых глазницах и смотрели прямо на Пруита, становясь все яснее и ярче.
– Я всегда был такой. Это у меня врожденное.
– Тебе ж хочется про это поговорить, я вижу, – усмехнулся Пруит.
Хэл и Маджио напряженно молчали, и он спиной чувствовал, что они наблюдают за ним.
– Неправда. Я не люблю об этом говорить. Родиться таким – трагедия. – Томми улыбался и порывисто дышал, как униженно виляющая хвостом побитая собака, которую хозяин решил погладить.
– Не свисти. Такими не рождаются.
– Нет, это правда, – прошептал Томми. – Я тебе противен?
– Да нет, – презрительно бросил Пруит. – Почему ты должен быть мне противен?
– Я же вижу. Ты меня презираешь. Да? Скажи! Ты думаешь, я мразь.
– Нет. Ты сам думаешь, что ты мразь. Тебе, видно, просто нравятся всякие гнусности. И чем гнуснее, тем больше тебе это нравится. Может, ты стараешься таким способом доказать себе, как сильно ты ненавидишь религию.
– Вранье! – Томми забился в кресло. – Я мразь, и я это знаю. Можешь меня не жалеть. Защищать меня не надо.
– Я и не собирался тебя жалеть. Ты для меня пустое место.
– Я знаю, я мразь, – твердил Томми. – Да, мразь, мразь, мразь.
– Томми, заткнись, – с угрозой сказал Хэл.
Пруит резко повернулся к нему:
– Нравится, что вы такие, вот и любили бы таких же, как вы сами, а вы все время только мордуете друг друга. Если вы верите в ваши сказки, чего же вы так страдаете из-за каждого пустяка? Вечно вас кто-то обижает! Почему вы всегда стараетесь заарканить кого-нибудь не такого? Да потому, что, когда вы только друг с другом, вам кажется, что это недостаточно гнусно.
– Стоп! – сказал Хэл. – Этот жирный боров может говорить про себя что угодно, но ко мне это никакого отношения не имеет. Лично я бунтую против общества. Я ненавижу ханжество и никогда с ним не смирюсь. Чтобы отстаивать свои убеждения, нужна смелость.
– Я от нашего общества тоже не в восторге. – Пруит усмехнулся. Он чувствовал, как горячие винные пары бродят у него в голове, как в виски стучит: «надо, надо, надо, разбей, разбей, разбей, шесть утра, шесть утра, шесть утра». – Я ему мало чем обязан. Что оно мне дало? Я от него получил гораздо меньше, чем ты. Сравни, как живешь ты и как живу я. Взять хотя бы твою квартиру. Но я ненавижу общество не так, как ты. Ты ненавидишь его, потому что ненавидишь себя. И бунтуешь ты не против общества, а против себя самого. Ты бунтуешь просто так, вообще, а не против чего-то определенного.
Он нацелил на высокого худого Хэла указательный палец.
– Потому-то ты и похож на попа. Ты проповедуешь догму. И она для тебя истина. Единственная. Кроме этого, у тебя нет ничего. А тебе не известно, что жизнь не укладывается ни в какие догмы? Жизнь создает их сама – потом. А под догмы жизнь не подгонишь. Но ты и все прочие попы-проповедники, вы пытаетесь подогнать жизнь под ваши догмы. Только под ваши, и ничьи другие. Правильно только то, что говорите вы, а все остальное для вас просто не существует. Если это называется смелость, тогда, может быть, ты действительно смелый, – нескладно закончил он без прежнего запала. – Если, конечно, считать это смелостью.
– Э-ге-гей! – внезапно завопил Анджело. – Смелый – это я! У меня смелости навалом. Я свободный и смелый. Я все могу. Дайте мне полтора доллара, и я вам припру этой смелости из любого винного магазина.
Он кое-как поднялся с кресла и двинулся к двери, шатаясь из стороны в сторону.
– Тони, ты куда? – всполошился Хэл. Все остальное было мгновенно забыто. – Пожалуйста, вернись. Тони, вернись сейчас же, я тебе говорю. В таком состоянии тебе нельзя никуда идти.
– А я погулять! – крикнул Анджело. – Подышать воздухом, мать его за ногу!
Он вышел из квартиры и захлопнул затянутую сеткой дверь. Им было слышно, как его босые пятки шлепают по лестнице. Потом он споткнулся и, с грохотом упав, сочно обматерил баньян. Потом наступила полная тишина.
– О господи, – простонал Хэл. – Кто-то должен его остановить. Нужно что-то сделать. В таком виде ему нельзя появляться на улице, его заберут.
– Вот и пойди за ним, – сказал Пруит.
– Пру, сходи за ним ты, – попросил Хэл. – Сходишь? Ты же не хочешь, чтобы его забрали? Он ведь твой друг.
– Ты его сюда пригласил, ты за ним и иди. – Косо улыбаясь, Пруит плюхнулся на диван и с пьяной решимостью раза два качнулся на пружинах.
– Но я же не могу! – выкрикнул Хэл. – Правда. Если бы мог, я бы за ним пошел. Он такой пьяный, что ничего не соображает. Если его задержат, он, чего доброго, приведет полицию сюда.
– Пусть приводит, – ухмыльнулся Пруит. От выпитого лицо у него занемело и в голове, в каком-то далеком ее закоулке, звонил колокол. Он был пьян, очень пьян, и, непонятно почему, очень всем доволен.
– Но это же нельзя ни в коем случае, – простонал Хэл, ломая руки. – В полиции про нас знают. Им только нужен повод, и они сразу же возбудят дело.
– Это нехорошо, – весело сказал Пруит. – Но ты не расстраивайся. Ты же человек смелый.
Он посмотрел на Томми. Тот встал с кресла и начал одеваться.
– Ты куда это? – резко спросил его Хэл.
– Я ухожу домой, – с достоинством ответил Томми. – Сию же минуту.
– Послушай, Пру. Я бы за ним пошел. Честное слово. Ты даже не представляешь, как много значит для меня этот малыш. Но если меня задержат, мне конец. А он в таком состоянии, что меня задержат обязательно. Даже если просто увидят рядом с ним. Им нужен только предлог. Я потеряю работу. Меня выгонят отсюда. – Он дрожащими руками обвел комнату. – Я останусь без дома.
– Я думал, про тебя все все знают.
– Конечно, знают. Еще как знают, поверь мне. Но если вмешается полиция и будет громкий скандал – это совсем другое дело. Ты же сам понимаешь, никто за меня не вступится.
– Да, – кивнул Пруит. – Я тоже так думаю. Жизнь штука суровая.
– Пожалуйста, догони его, – умолял Хэл. – Хочешь, я встану перед тобой на колени? Вот, смотри, Прошу тебя, пойди за ним. Он же твой друг.
Пруит начал надевать носки и обуваться. Пальцы плохо слушались, он никак не мог завязать шнурки. Стоявший на коленях Хэл потянулся помочь ему, но Пруит ударил его по руке и завязал сам.
– Ты ведь не очень пьян?
– Нет, – сказал он. – Не очень. Я никогда не напиваюсь.
– Ты его догонишь? Да? И если вас задержат, ты ведь не приведешь сюда полицию, правда?
– Что за вопрос? Даже некрасиво. Конечно, нет. – Он встал и поглядел по сторонам, отыскивая рубашку.
– Всего доброго. Спасибо за чудесный вечер, – сказал Томми с порога. – Пока, Хэл. Пру, надеюсь, мы с тобой еще увидимся. – Он вышел и хлопнул дверью.
Пруит снова плюхнулся на диван и захохотал:
– До чего воспитанный парень!
– Пру, пожалуйста, иди скорее. Не теряй время. Тони совершенно пьян и не понимает, что делает. Отвези его в гарнизон и уложи спать.
– Он же оставил здесь все вещи.
– Возьми их с собой. – Хэл начал собирать вещи Маджио. – Только не приводи его сюда. Могут быть неприятности, он очень пьян.
– Ясно. Знаешь, у меня нет денег на такси.
Хэл побежал в спальню за бумажником.
– Вот, – сказал он, вернувшись. – Держи. Доедете с ним до центра, а оттуда возьмете такси. Пятерки хватит?
– Не знаю. – Пруит ухмыльнулся. – Уже поздно, автобусы не ходят. До центра сейчас тоже только на такси доберешься.
– Тогда возьми десятку.
Пруит печально покачал головой:
– Понимаешь, какая штука… Маршрутки ходят до двух. А сейчас уже почти два.
– Даже в день получки?
– Конечно. Каждый день одинаково.
– Хорошо. Вот тебе двадцать. И прошу тебя. Пру, скорее.
Пруит медленно, через силу помотал головой:
– С Анджело не просто. Он когда напьется, ему обязательно девочку подавай. А иначе буянит, скандалы устраивает. Потому его и забирают.
– Ладно. Вот тебе тридцать.
– Да ну что ты, – улыбнулся Пруит. – Это неудобно. Убери деньги, я их не возьму. Довезу его домой и так, что-нибудь придумаю.
– Тьфу ты! Держи сорок. Четыре десятки. У меня больше нет. Только иди скорее. Пожалуйста, Пру, не копайся. Я тебя очень прошу.
– Что ж, этого, думаю, хватит. Теперь уж как-нибудь доберемся, – Пруит взял деньги и медленно побрел к двери.
– Но ты хоть не очень пьян? – беспокойно спросил Хэл.
– Я никогда не напиваюсь так, чтобы не соображать. Не волнуйся, я тоже не хочу, чтобы его забрали. Правда, по другим причинам.
У двери Хэл пожал ему руку:
– Ты заходи. Можешь как-нибудь прийти один, без Тони. Не жди, пока он тебя позовет. Для тебя мой дом открыт всегда.
– Спасибо, Хэл. Может, и зайду. Всегда приятно иметь дело с людьми, которые не боятся отстаивать свои убеждения.
На углу он оглянулся. Дверь была уже закрыта и свет выключен. Он пьяно ухмыльнулся. И с удовольствием пощупал в кармане четыре хрустящие десятки.
26
Улица сейчас выглядела совсем по-ночному, пустая, словно вымершая. Даже от темных притихших домов и от уличных фонарей веяло ночным оцепенением.
Ни Анджело, ни Томми нигде не было. На Томми наплевать, главное – Анджело. Поди догадайся, куда понесло этого пьяного дурачка. Он мой пойти назад к Калакауа. А если вдруг надумал искупаться, мог с тем же успехом повернуть в другую сторону и пойти к каналу Ала-Уай. Пруит зажал под мышкой пакет с вещами Анджело – хруст бумаги громко прорезал застывшую прозрачную тишину ночи – и полез в карман за монеткой. Но там были только четыре десятки Хэла. Он снова довольно усмехнулся, шатаясь побрел к канаве у обочины и долго жег спички, пока наконец не нашел подходящий плоский камешек.
Спешить было незачем, все сейчас зависело от удачи. Черт его знает, куда он мог пойти, этот итальяшка. С безмятежным фатализмом пьяного Пруит ни о чем больше не волновался. Где-то рядом, парами, как ястребы, кружат патрули ВП, но, пока они наткнутся на Анджело, может пройти еще часа два.
Аккуратно, с пьяной тщательностью он обтер камешек – движения его были неторопливы и размеренны, неподвижный покой ночи доставлял ему наслаждение, – потом поплевал на него, растер слюну по плоской поверхности и щелчком подбросил в воздух, как монету. Совсем как в детстве, подумал он.
Ведь этот дуралей запросто мог вернуться к Хэлу. Тот, конечно, его впустит. Может, он сейчас преспокойно дрыхнет у Хэла, а ты тут ходи, ищи его.
Мокрая сторона – Калакауа, сухая – канал. Он зажег спичку и нагнулся, вглядываясь в темноту. Камешек лежал мокрой стороной кверху.
Отлично.
Он повернул налево и пошел назад, к «Таверне», чувствуя себя охотником, идущим через лес по следу. На широкой, слегка изгибающейся улице между длинными рядами кварталов не было ни души. Трамвайные рельсы тянулись вдаль, теряясь в темноте. Ни машин, ни автобусов, ни людей – все вымерло. Фонари горели через один. Его шаги громко отдавались в тишине. Он сошел с тротуара и побрел по траве.
На секунду остановился, прислушиваясь, но потом вспомнил, что Анджело ушел босиком. И в одних плавках!
Здешние патрульные ВП были ребята крутые. Их направляли в Гонолулу из Шафтера и штаба дивизии. Здоровенные и высокие, ничем не уступавшие «вэпэшникам» Скофилда, они всегда ходили парами, тяжело топая солдатскими ботинками, над которыми ярко белели тугие краги. В Скофилдской роте ВП, патрулировавшей гарнизон, Вахиаву и окаймленную с обеих сторон высокими деревьями дорогу вдоль водохранилища, служили такие же здоровенные и такие же крутые парни, но кое-кого из них Пруит знал, и поэтому ему казалось, они вроде помягче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134