Из-за кого он гитару забросил? – укоризненно сказал он. – Не из-за меня же!
Энди сидел на полу, вытянув ноги и прислонясь спиной к кабине, он через силу улыбался, но глаза выдавали его страх, и, хотя Энди теперь явно жалел, что забросил гитару, он никак не откликнулся на слова Пятницы.
– Это как понять? Я, по-твоему, голубой?! – Блум встал со скамейки и, чтобы не упасть, ухватился за узкую перекладину над головой. – Ты поосторожнее, макаронник вшивый!
– Поцелуй меня в задницу, – неожиданно выпалил Пятница и сам поразился своей отваге.
– Ах ты, сморчок! – Держась левой рукой за перекладину, Блум подался вперед, схватил Пятницу за грудки, рывком поднял его на ноги и затряс так, что голова и руки Кларка замотались, как у тряпичной куклы.
– Отстань, Блум, – заикаясь, пробормотал Пятница. – Отстань. Я тебе ничего не сделал.
– Возьми свои слова назад, – рычал Блум, тряся Кларка. – Возьми их назад, понял?
– Ладно, – булькнул Пятница, беспомощно болтаясь, как на веревке. – Я этого не говорил.
Пруит встал, ухватился для равновесия за соседнюю перекладину, поймал руку Блума и с силой надавил ногтем большого пальца ему на запястье.
– А ну отпусти его, сволочь. Он свои слова назад не берет. Так, Пятница?
– Да, – булькнул тот. – То есть нет. Не знаю.
Пруит надавил ногтем сильнее, рука Блума разжалась, и Пятница с круглыми от страха глазами тяжело плюхнулся на скамейку, а Блум и Пруит остались стоять на тряском полу, глядя друг на друга в упор, и оба держались одной рукой за перекладину.
– Ты тоже давно у меня на заметке, – ощерился Блум. – Если ты такой герой, чего же на ринг не выходишь? – Он оглядел сидевших солдат. – Если ты такой крутой парень, почему не пошел к нам в боксеры?
– Потому что в вашей команде слишком много ублюдков вроде тебя, вот почему.
Качаясь, они в упор глядели друг на друга, но ни тот, ни другой не мог толком сосредоточиться, потому что главное было не потерять равновесие.
– Смотри, я ведь когда-нибудь рассержусь, – сказал Блум.
– Не смеши.
– Сейчас мне не до тебя, есть заботы поважнее. – И Блум сел.
– Ты предупреди, когда будешь готов. Я тебя сразу бить не стану, успеешь рубашку снять. – И Пруит тоже сел на прежнее место.
– Спасибо тебе, Пру, – поблагодарил Кларк.
– Ерунда. Ты вот что, Пятница, – громко сказал Пруит, глядя на Блума, – если этот подонок опять на тебя потянет, ты с ним не церемонься. Возьми стул или лом и шарахни его по башке, как Маджио. – Он кипел от ярости, потому что Блум нарушил негласный закон, запрещавший трогать Пятницу, который был для роты чем-то вроде талисмана, и поднять на него руку было все равно что избить деревенского дурачка.
– Хорошо, Пру, – Пятница судорожно глотнул. – Как скажешь.
– Попробуй, – фыркнул Блум. – Будешь там же, где сейчас Маджио.
– То, что Маджио сидит, не твоя заслуга, – уточнил Пруит.
Блум презрительно повел плечами и повернулся к Муру, тоже кандидату в сержанты, человеку одного с ним уровня. Гнев и величайшее негодование, внезапно исказившие его лицо, так же внезапно исчезли, сменившись прежним тревожно-оторопелым возмущением, словно он вдруг вспомнил, зачем его насильно везут в город.
– Черт, – напряженно, вполголоса пробормотал он, обращаясь к Муру, – только бы нас из школы не поперли.
– И не говори, – нервно отозвался тот. – Я сам волнуюсь.
Блум покачал головой:
– В таких делах надо поосторожнее.
– Верно, – согласился Мур. – Мне вообще нечего было туда ходить.
Тем временем они доехали до поворота на Перл-Харбор и Хикемский аэропорт. Два грузовика медленно вползли в Гонолулу и, стараясь не вылезать на центральные улицы, прогромыхали по северным окраинам на Мидл-стрит мимо церкви под большой красной, горящей электрическими огнями надписью «ХРИСТОС СКОРО ВЕРНЕТСЯ!», свернули налево на Скул-стрит, но все равно были потом вынуждены выехать на широкий проспект Нууану и через самый центр докатили до здания полиции, возле которого на обочине уже стоял фургон.
В залитый ярким утренним солнцем порт под звуки оркестра входил увитый гирляндами очередной туристский теплоход, прохожие, шагавшие в порт и из порта по Нууану и Куин-стрит, останавливались поглазеть, считая, вероятно. что это очередные армейские учения по новой программе борьбы с диверсиями, на минуту задумывались о тяготах жизни в году тысяча девятьсот сорок первом от рождества господа нашего Иисуса Христа и, прежде чем вернуться к повседневным делам, с любопытством смотрели, как грузовики въезжают в переулок, как из них вылезают солдаты и толпятся на лестнице Управления полиции.
Когда они гурьбой ввалились в приемную, оказалось, что там сидит Анджело Маджио, а по бокам от него два «вэпэшника» с короткоствольными автоматами наперевес и с пистолетами на поясе.
– Вот это да! – радостно заорал Маджио. – Это что же, сбор седьмой роты или, может, встреча ветеранов? Пивом кто заведует?
Дюжий охранник резко повернулся к нему:
– Заткнись!
– О'кей, Шоколадка, – бодро улыбнулся Маджио. – Как скажешь. Мне совсем не светит, чтобы ты пристрелил меня из этой твоей пушки.
Охранник в некотором замешательстве зло прищурился на Маджио, и тот ответил ему таким же прищуренным взглядом, хотя рот его продолжал улыбаться.
– Эй, Анджело!
– Анджело, привет!
– Анджело, ты?
– Смотрите, это же Анджело!
– Анджело, как ты там?
И те, кто любил его, и те, кто не любил, и те, кто почти не замечал его в роте, и даже Блум, который был бы рад выжить его из роты, – все окружили его, все хотели с ним поздороваться.
– Мне разговаривать запрещено, – улыбнулась знаменитость. – Я под стражей. Я – заключенный. Заключенным разговаривать не разрешается. А вот дышать можно, если, конечно, хорошо себя ведешь.
Казалось, он все такой же, этот малыш Анджело. Он спросил, как начали бейсбольный сезон «Доджеры».
– В последнее время так занят, не успеваю за газетами следить, – улыбаясь пояснил он.
На первый взгляд месяц за решеткой нисколько не изменил его. Но стоило приглядеться внимательнее, и было видно, что он сильно похудел, щеки под острыми скулами запали еще глубже, узкие костлявые плечи стали, если такое возможно, еще уже и костлявее, под глазами залегли бархатистые лиловые тени. Он весь словно стал тверже – и телом, и духом, – а в его смехе появился металлический призвук.
Когда солдатам приказали сесть и ждать, Пруит уселся рядом с ним, разговаривали они торопливо, шепотом. Здесь, при народе, охранники были явно в невыгодном положении и не могли в полной мере контролировать своего подопечного.
– Здесь они со мной ничего не сделают, – самодовольно ухмыльнулся Анджело. – Им надо держаться в рамочках. Обязаны произвести хорошее впечатление на местного лейтенантика. Приказ сверху.
– Вернемся в тюрьму – там поговорим, – выразительно намекнул охранник, которого Маджио называл Шоколадкой. – Еще пожалеешь, что не научился держать язык за зубами.
– Спасибо, объяснил! – хмыкнул Анджело. – А то я сам не знаю. – Он повернулся к Пруиту: – Да у меня из-за этого всю жизнь неприятности. Он мне рассказывает!
– То, что с тобой было раньше, – это цветочки, – мрачно сказал Шоколадка. – Ты, макаронник, еще не знаешь, что такое неприятности.
Анджело зло улыбнулся:
– А что ты со мной сделаешь? Хуже, чем сейчас, все равно не будет. Ну, посадишь на пару дней в «яму», только и всего. Меня, Шоколадка, можно убить, это факт. А сожрать не пытайся, подавишься.
Он повернулся к Пруиту и продолжал прерванный разговор, а охранник умолк в замешательстве – расстановка сил играла против него, и он считал, что это нечестно.
– Ты бы с ним не связывался, – посоветовал Пруит.
– Плевать! – Анджело улыбнулся. – У меня такие развлечения не часто. Меня сейчас все равно имеют как хотят. Так хоть нервы себе пощекочу.
– Как у вас там, в тюряге? – спросил Пруит.
– Не так уж плохо. Смотри, какие я себе мускулы накачал. К тому же теперь целиком перешел на махорку, – добавил он. – «Дюк» мне нравится даже больше, чем сигареты. Когда выйду, пригодится. Экономия.
– Значит, обращаются с вами ничего? Не бьют?
– Там, конечно, не пансион для благородных девиц. Но зато знаешь, что все это для твоего же блага. Верно я говорю, Шоколадка? – ухмыльнулся он.
Охранник ничего не ответил. Он пребывал в растерянности и молчал, уставившись в пустоту.
– Он не привык, чтобы с ним так обращались, – объяснил Анджело. – Честно говоря, я и сам к такому не привык.
– Я к тебе туда ходил. Сигареты хотел передать, пару блоков, – виновато сказал Пруит. – Меня не пропустили.
– Да, слышал, – жизнерадостно подтвердил Анджело. – Меня за это хотели в черный список внести. Только я и так уже в нем. Они решили, что я маменькин сынок, раз мне сигареты носят. Еле убедил их, что ничего подобного.
– А что с тобой дальше будет? Сколько тебе влепят, хоть знаешь?
– Откуда? Мне ни черта не говорят. Но суд будет скоро, а месяц я уже отсидел. Так что, если даже отдадут под «специальный» и получу по максимуму, останется трубить всего пять месяцев. Когда выйду, надо будет тоже закабалиться на весь тридцатник… Ты за меня не волнуйся. Все будет хорошо. Месяц я ведь уже отсидел. Мне его скостят… Те сорок долларов у тебя еще живы? – Не поворачивая головы, он скосил глаза на охранника у себя за спиной и взглядом предостерег Пруита.
– Не целиком. Часть я потратил.
– Я тебе как раз и хотел сказать. Эти деньги – твои. Ты сам их заработал, сам и трать. А насчет того, что ты мне должен, можешь не волноваться. – Он снова осторожно показал глазами на охранника. – Понял?
– Ладно.
– У нас все равно деньги отбирают. Так что ни о чем не думай и трать спокойно.
– Они мне для дела нужны. У меня есть план насчет Лорен.
– Она тебе в получку устроила веселый вечерок, да?
Пруит кивнул.
– Конечно, трать их. И не унывай, старичок.
– Ладно.
– Похоже, завертелось. Сейчас начнут вызывать.
Из двери кабинета в приемную вышел секретарь с длинным списком в руке. Он назвал чью-то фамилию. Солдат поднялся со стула и вслед за секретарем прошел в кабинет. Дверь долго оставалась закрытой, потом снова открылась, и секретарь выкрикнул: «Маджио!»
– Это я. – Анджело встал. – Я у них, по-моему, что-то вроде подсадной утки. Или, может, подопытный кролик? – Он прошел в дверь. Вернее, сначала туда прошел охранник с автоматом, потом Анджело, а потом второй охранник с автоматом; Дверь закрылась. Через несколько минут Маджио вышел из кабинета; вначале вышел охранник, за ним Маджио, затем второй охранник.
– Чем я не Дилинджер? – Анджело улыбнулся толпе в приемной. Это вызвало общий смех, хотя нервы у всех были натянуты.
– Маджио, лучше заткнись, – предупредил его Шоколадка. – Шагай!
Охранники через приемную провели Анджело в другую дверь, не в ту, которая выходила в коридор и была в левой стене, а в дверь еще одного кабинета. Напротив коридора дверей не было, только окна. Незарешеченные.
Солдат, чью фамилию назвали первой, вскоре тоже вышел. Секретарь проводил его в ту же комнату, куда увели Маджио, и захлопнул дверь. В приемную вошел один из «вэпэшников», которые ехали в кабинах грузовиков. Секретарь показал ему, чтобы он встал возле закрытой двери. Потом выкрикнул следующую фамилию. Солдат прошел за секретарем в кабинет.
– Старый прием, – нервно сказал кто-то. – По одному допрашивают. Индивидуальный подход.
Через несколько минут секретарь вышел из кабинета, заглянул в комнату напротив, и оттуда снова вывели Маджио.
– Я ж говорю, я подсадная утка! – ухмыльнулся Анджело. Это опять вызвало нервный смех, и напряжение слегка спало, потому что каждый невольно ставил себя на место маленького тощего итальянца и понимал, что в сравнении с этим макаронником его собственные дела не так уж плохи.
– Маджио, заткнись! – одернул его Шоколадка. – Иди.
Они прошли в кабинет. Очень скоро они вышли оттуда и вернулись в комнату, где были раньше. Затем секретарь вывел солдата из кабинета, проводил в комнату напротив и вызвал следующего. И так продолжалось, пока не был исчерпан весь список.
Когда Пруит услышал свою фамилию, он встал и, чувствуя, как у него слабеют колени, пошел следом за секретарем. В кабинете за столом сидел лейтенант-мулат в горчичной форме городской полиции. Сбоку от стола в глубоком деревянном кресле сидел Томми с недовольным, угрюмым и безучастным лицом. Первый лейтенант из Шафтерской части ВП сидел у стены. Оба розовощеких молодых человека из ФБР стояли в глубине комнаты, ненавязчиво дополняя собой мебель.
– Вы знаете этого человека? – спросил лейтенант у Томми.
– Нет, – устало ответил тот. – Первый раз вижу.
– Пруит, – заглянув в список, сказал лейтенант. – Пруит, вы видели этого человека раньше?
– Никак нет, сэр.
– Вы разве не бывали в «Таверне Ваикики»?
– Бывал, сэр.
– И вы хотите сказать, что никогда не видели там этого человека?
– Не припоминаю, сэр.
– Мне говорили, он там околачивается постоянно.
– Может быть, я его и видел, сэр. Но не помню.
– А вообще вы видели там людей с такими наклонностями?
– Может, и видел. Было там несколько… женственных. А уж какие у них наклонности, не знаю.
– Вы что же, не можете отличить такого вот от нормального мужчины? – терпеливо спросил лейтенант.
– Не знаю, сэр. Это ведь только на себе проверить можно. Как иначе?
Лейтенант не улыбнулся. У него был усталый вид.
– Пруит, у вас когда-нибудь были контакты такого Рода?
– Нет, сэр.
– Ни разу? За всю вашу жизнь?
Пруиту захотелось улыбнуться. Он вспомнил Нейра: «Ах, за всю?» Но он не улыбнулся.
– Нет, сэр.
– Вам незачем меня обманывать, – все так же терпеливо сказал лейтенант. – Психологи утверждают, что почти у каждого мужчины в том или ином возрасте бывают гомосексуальные контакты. Все, о чем мы здесь с вами говорим, останется в полной тайне. Мы совершенно не собираемся трогать ваших ребят. Мы лишь пытаемся уберечь вас от этих людей.
Томми молча сидел в кресле и смотрел в окно, лицо его было неподвижно. Он мало походил на чудовище, от которого надо оберегать. Пруиту неожиданно стало его жалко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134