И здесь
примерно такое же отношение, как между водой и океа-
ном: океан - это когда воды очень и Очень много, но
вода - это вода, а океан - это океан. Вот в том-то и
дело. что метафизическая категория <счастье> как апо-
феоз земных удовольствий и достижений человека под-
менила обычное восприятие светлого украшения жиз-
ни - одарение человека радостью.
У Николая Егоровича Палькина есть удивительная
фотопоэма о Волге, о городах, что на ней стоят, о лю-
дях, которые здесь живут, трудятся, творят - книга
<О, Волга> (М., 1985). Фотомонтаж, сам по себе пре-
красный, дополнен и чистого тона текстовым сопровож-
дением. В рассказе о Средней Волге, в частности о
городе Кимры, Палькин делает отступление, вспоминая
свое детство. Для нас этот эпизод, помимо общей инте-
ресности, еще и важен по духу первооснов радости:
<Вообще-то в Кимрах туристам делать нечего. Ким-
ры - не тот городок, что очаровывает красотой камня
и кованого железа. Но если всё-таки сойти на берег, то
и здесь можно узнать нечто значительное. В Кимрах
родился выдающийся советский писатель Александр
Фадеев. Этот первый от Москвы городок на Волге еще
в старину был центром обувного производства.
Оказавшись в Кимрах, я вспомнил прежде всего про
сапоги, которые когда-то утеплили и украсили мою
жизнь.
}
304
299 300
т
305
"С>бщпя стсгиЯ
UЯOi № 24
РтО>
"эьщниа .wcл:.<
Поздней осенью 1941 года фронт все ближе подхо-
дил к Воронежу, и отблески ночных бомбежек будили и
наш притаившийся Балашов. У нас на огороде размести-
лась зенитная батарея. Одно орудие стояло шагах в
пяти от крыльца, и я, выбегая из дома, мог понарошку
задеть за него рукой. Когда пушки, страшно татакая,
били в небо (скорее всего это были учебные стрельбы),
наш домишко вздрагивал и с потолка кое-где сыпалась
штукатурка. Мать, оборотясь лицом в передний угол, со
страхом крестилась и шепотом произносила: <Господи,
пронеси!>
Впрочем, ее терпение щедро вознаграждалось. Дело
в том, что к нам на постой прикрепили Двух солдат, и
один из них, повар Федя (походная кухня размещалась
в соседнем сарае), каждый раз приносил гречневую
кашу, жаренную на сале. Каша спасала нас от мук
полуголодной жизни, и ради этого даже мать была гото-
ва, как она говорила, <каждый день терпеть страхи>.
Но только мы привыкли к нашим постояльцам, толь-
ко подружились, как батарея стала сниматься.
- На фронт едем, - весело сообщил Федя, стащил
с себя сапоги и протянул мне. - Бери, мне старшина
другие выдал.
Он тут же переобулся в новые и, видя, что я медлю,
удивился:
- Ты что ж не берешь-то? Да это же кимрские
сапоги. Лучшие в России! Знаешь, есть такой городок
на Волге - Кимры. Там лет триста сапожный промысел.
И прадед мой сапоги тачал, и дед, и отец. Да я и сам в
душе сапожник. В кимрских сапогах, я тебе, братец,
скажу, армия Петра 1 ходила. Знаешь, <Бородино> Лер-
монтова? <Скажи-ка, дядя, ведь недаром...> Наши били
Наполеона тоже в кимрских сапогах. Да и я в своих
еще по Берлину пройдусь, вот увидишь.
Сапоги, подаренные Федей, оказались велики, и пер-
вое время я их носил на толстой двойной портянке.
Выручило то, что я рос. Уже через год, когда мне ис-
полнилось четырнадцать и я пошел работать на военный
завод, сапоги мне были едва ли не впору. Так я их
проносил почти всю войну>.
Мы говорим о радости. Но, может быть, одарение
сапогами <тянет> на осчастливливание? Не вижу проб-
лемы, вполне допустимо. И как образность подойдет, и
как оно само. Но быть счастливым - это наше дело.
А когда обещают сделать счастливым - это проблема
другого человека в нас. И самое существенное - в
принципиальной несостыкованности сторон. Сколько бы
огонь свечи не желал осчастливить ночного мотылька,
тому это - при всей его тяге к этому счастью -
никакого счастья не даст, если, конечно, не считать
счастьем его опаление и гибель.
Разновидностью в методе <обещание счастья> явля-
ются <осчастливливание невпопад> и <насильственное
осчастливливание>.
Нелепость первого следует из расстыкованности ин-
тересов сторон, когда в то же время предполагается,
что заполнение возникшей пропасти каким-либо вариан-
том счастья может гармонизировать несоответствия и...
разбаланс. Что так же мечтательно, как если бы мы
захотели помочь поумнеть сказочному Иванушке-дурач-
ку. Ни ему это не надо, ибо его сущность и есть -
быть <Иванушкой>, ни нам, так как подобная затея, в
силу своей бессмысленности, отнимет нас от нас, а
в-третьих, что может быть абсурднее смешения вымыс-
ла и реальности?
Опасность второго - та же, что и любого насилия.
Счастье, приравненное к тюрьме, побоям, опутываниям
чужой волей! Если это счастье, то, скажите на милость,
что же тогда есть несчастье? Насильственное осчаст-
ливливание - это неосознанное подчинение себе лю-
дей там, где торжествуют на какой-то миг неудовлетво-
-""
306
312 313

307
06шии стостья
ЛйОЧ № 24
Рт0<) № 24
йЩНИ С-!С1СТЬ;;<
Поздней осенью 1941 года фронт все ближе подхо-
дил к Воронежу, и отблески ночных бомбежек будили и
наш притаившийся Балашов. У нас на огороде размести-
лась зенитная батарея. Одно орудие стояло шагах в
пяти от крыльца, и я, выбегая из дома, мог понарошку
задеть за него рукой. Когда пушки, страшно татакая,
били в небо (скорее всего это были учебные стрельбы),
наш домишко вздрагивал и с потолка кое-где сыпалась
штукатурка. Мать, оборотясь лицом в передний угол, со
страхом Крестилась и шепотом произносила: <Господи,
пронеси!>
Впрочем, ее терпение щедро вознаграждалось. Дело
в том, что к нам на постой прикрепили Двух солдат, и
один из них, повар Федя (походная кухня размещалась
в соседнем сарае), каждый раз приносил гречневую
кашу, жаренную на сале. Каша спасала нас от мук
полуголодной жизни, и ради этого даже мать была гото-
ва, как она говорила, <каждый день терпеть страхи>.
Но только мы привыкли к нашим постояльцам, толь-
ко подружились, как батарея стала сниматься.
- На фронт едем, - весело сообщил Федя, стащил
с себя сапоги и протянул мне. - Бери, мне старшина
другие выдал.
Он тут же переобулся в новые и, видя, что я медлю,
удивился:
- Ты что ж не берешь-то? Да это же кимрские
сапоги. Лучшие в России! Знаешь, есть такой городок
на Волге - Кимры. Там лет триста сапожный промысел.
И прадед мой сапоги тачал, и дед, и отец. Да я и сам в
душе сапожник. В кимрских сапогах, я тебе, братец,
скажу, армия Петра 1 ходила. Знаешь, <Бородино> Лер-
монтова? <Скажи-ка, дядя, ведь недаром...> Наши били
Наполеона тоже в кимрских сапогах. Да и я в своих
еще по Берлину пройдусь, вот увидишь.
Сапоги, подаренные Федей, оказались велики, и пер-
вое время я их носил на толстой двойной портянке.
Выручило то. что я рос. Уже через год, когда мне ис-
полнилось четырнадцать и я пошел работать на военный
завод, сапоги мне были едва ли не впору. Так я их
проносил почти всю войну>.
Мы говорим о радости. Но, может быть, одарение
сапогами <тянет> на осчастливливание? Не вижу проб-
лемы, вполне допустимо. И как образность подойдет, и
как оно само. Но быть счастливым - это наше дело.
А когда обещают сделать счастливым - это проблема
другого человека в нас. И самое существенное - в
принципиальной несостыкованности сторон. Сколько бы
огонь свечи не желал осчастливить ночного мотылька,
тому это - при всей его тяге к этому счастью -
никакого счастья не даст, если, конечно, не считать
счастьем его опаление и гибель.
Разновидностью в методе <обещание счастья> явля-
ются <осчастливливание невпопад> и <насильственное
осчастливливание>.
Нелепость первого следует из расстыкованности ин-
тересов сторон, когда в то же время предполагается,
что заполнение возникшей пропасти каким-либо вариан-
том счастья может гармонизировать несоответствия и...
разбаланс. Что так же мечтательно, как если бы мы
захотели помочь поумнеть сказочному Иванушке-дурач-
ку. Ни ему это не надо, ибо его сущность и есть -
быть <Иванушкой>, ни нам, так как подобная затея, в
силу своей бессмысленности, отнимет нас от нас, а
в-третьих, что может быть абсурднее смешения вымыс-
ла и реальности?
Опасность второго - та же, что и любого насилия.
Счастье, приравненное к тюрьме, побоям, опутываниям
чужой волей! Если это счастье, то, скажите на милость,
что же тогда есть несчастье? Насильственное осчаст-
ливливание - это неосознанное подчинение себе лю-
дей там, где торжествуют на какой-то миг неудовлетво-
306
зоз 304
307
щг1иа ы"хгш1>
УмОс, М, 2Н
____
UwO, Ло 24
"Обыщпяв wxrwM
Любопытно! Оказывается, и дерево мо-
жет хранить и обещать счастье.
Я привожу здесь в качестве иллюстра-
ции это прекрасное творение человека, про-
званного на Западе <русский Роден>, в
надежде, что скульптура Эрьзи подчеркнет
в дополнительных смысловых штрихах
главную мысль всей темы о методе <обеща-
ние счастье> -
Счастье - это типичная (из оида-
тельных) манипуляция.
Манипулятивно всё, что может
быть подменено или восприни-
маться подменённо.
ренные амбиции и тщеславие, это безумие гордыни и
гордыня безумия. Но люди на это почему-то <берутся> и
<ловятся>, и потому в каждом поколении людей будут
вожди счастья надзирательно и толкательно сопрова-
живающие нас якобы к счастью. Их счастью! В нашем
осуществлении!
Хороший пример <осчастливливания невпопад> есть
в романе Михаила Шишкина <Всех ожидает одна
ночь>. Это рассказ из русской армейской жизни, и ве-
дется он от лица героя произведения - Александра
Львовича Ларионова:
<Вскоре по прибытии в полк я был откомандирован
для набора рекрутов в Нижегородскую губернию, в
Кулебаки. Партионным командиром был назначен пору-
чик Богомолов, тот самый, который так подло опоил
меня в достопамятный вечер. Я думал, что после такого
мы будем с ним вечными врагами, но он отнесся ко мне
впоследствии весьма снисходительно и даже дружелюб-
но. Этот широкоплечий кудрявый красавец обладал не-
дюжинной силой. Воткнув палец в дуло солдатского
ружья, он мог поднять его и держать горизонтально.
Солдаты его справедливо считались лучшими в полку
во всем, что касалось выправки, маршировки и прочих
плац-премудростей. Педагогических хитростей тут ника-
ких не было. Не довольствуясь розгами и фельдфебель-
скими зуботычинами, Богомолов сам вколачивал свои-
ми кулачищами в солдат необходимые знания. Особен-
но сильно страдали несчастные мордовцы и прочие ино-
родцы, которые по совершенному незнанию русского
языка весьма туго поддавались обучению.
В полку много рассказывали о его отваге. В той
командировке мне как раз представился случай убедить-
ся в справедливости этих суждений. Надо сказать, что
вообще сборы рекрутов - занятие не из приятных.
Только у конченого мерзавца и негодяя не дрогнет серд-
308
309
06щни-1 c-ici!
too
Р1м0<) № 24
<0бщии счастья>
це при виде того, как матери, отцы, возлюбленные про-
щаются с этими молодыми людьми, обреченными, иначе
не скажешь, на службу отечеству. Наша команда нахо-
дила этих несчастных юношей запертыми в амбарах,
уже под стражей. Местное начальство боялось, что
рекруты сделают что-нибудь над собой до передачи их
в полк. Тем не менее случаи членовредительства случа-
лись, В избе у одного деревенского старосты лежал в
сенях на ворохе соломы изможденный, посиневший
юноша, почти мальчик. Он хотел отрубить себе палец,
но бил левой рукой, неловко, и перебил себе кисть,
При нас его отправили на телеге под конвоем в Куле-
баки, где должен был состояться суд. В основном же в
солдаты шли безропотно, кто в молчании, кто с озор-
ной песней, но все напивались так, что рекрутов при-
ходилось выносить и складывать на телеги мертвецки
пьяных. На сборном пункте несчастных ждало протрезв-
ление и простая и страшная процедура превращения
человека в солдата. Пьяный лекарь вызывает к себе по
одному из толпы голых, белых, с красными ногами и
руками людей, которые испуганно жмутся друг к другу,
смотрит каждому в рот, в промежность, ставит в меру,
кричит:
- Два аршина, четыре вершка и пять осьмых!
Потом раздается короткий приказ:
- Лоб! - И обреченного ведут брить к огромному
детине, который без конца харкает на пол и ходит босы-
ми ногами по горе волос.
Уже в последний день один из рекрутов сошел с
ума, выхватил у солдата-ротозея тесак и стал бегать в
беспамятстве по улице. Собственного брата, который
хотел его успокоить, он пырнул с размаха в живот.
Спятившего рекрута хотели пристрелить, но Богомолов
хладнокровно подошел к нему, увернулся от тесака и
кулаком свалил парня с ног. Когда я подбежал, рекрута
уже связали, а Богомолов смахивал пыль с панталон.
- Зачем вы это сделали? - спросил я. - Ведь он
мог зарезать вас!
Богомолов рассмеялся.
- Коли бы спросил себя - зачем, так и не сделал
бы.
Этот человек становился мне все интересней, и на
обратном пути, поджидая как-то партию в придорожном
трактире, мы разговорились.
- Богомолов, вас считают лучшим офицером в пол-
ку. Но вы же бьете солдат. Это свинство. Это же
унижает человеческое достоинство, ваше, мое.
Он посмотрел на меня удивленно.
- Вы благородный, неглупый человек, - продол-
жал я. - Вам должно быть совестно бить людей.
- Милый Ларионов, - услышал я в ответ, - вы
правы. Более того, я разделяю ваши убеждения, что
путем внушения, а не наказания приличнее всего вести
солдата к осознанию своего долга. Но нужно еще, что-
бы и солдаты разделяли ваши убеждения. А у нас ведь
в России как - не вы побьете вашего слугу, так он
побьет вас.
- Неужели человеческое достоинство зависит от
местонахождения на ландкарте?
Он снова засмеялся.
- А вы докажите обратное. Вам, Ларионов, дают
солдат, так начните с ними говорить на <вы>, откажи-
тесь от битья, организуйте школу, и посмотрим, что из
этого получится.
Я вспылил и стал доказывать, что именно так все и
должно быть в армии и что я берусь показать на соб-
ственном примере, что уважение к человеческой лич-
ности даст результаты, которые и не снились розгам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57