4. Ко всему этому надо прибавить, что, как все наши от-
233
граничения мифа от прочих областей человеческого творчест-
ва имеют характер не только отрицательный, но и положи-
тельный, заимствуя из этих областей то, в чем нужно видеть
подлинное сходство с ними мифа, так и сопоставление мифо-
логии с метафизикой должно привести нас не просто к отри-
цательному суждению, что мифология не есть метафизика, но
и к указанию тех сторон в метафизике, которые действительно
сходны с мифологией и искаженное представление которых и
приводит многих к прямому отождествлению мифологии с
метафизикой вообще. Я имею в виду самое центральное ядро
всякой метафизики - учение об отношении сверхчувственно-
го к чувственному. Что тут надо отбросить момент самого уче-
ния, науки, - это нам уже ясно: миф не наука и не философия
и никакого прямого отношения к ним не имеет. Что отноше-
ние этих двух миров не есть в мифе не только абстрактное по-
строение, но также и натуралистически-причинное их взаи-
моотношение, - это также нам ясно: подобный дуализм разо-
рвал бы мифическую действительность пополам; и вместо
живой картинности жизни, где чувственное явление и сверх-
чувственная сущность слиты в неделимый и неразложимый
лик жизни, мы имели бы явление без сущности, т. е. без смысла,
без формы, с одной стороны, и с другой стороны - сущность
без явления, т. е. без проявления, абстрактную сущность,
только мыслимую, но не реально осуществленную. Но возни-
кает вопрос: можно ли считать для мифа несущественным
самую антитезу чувственного и сверхчувственного, не факти-
ческое разделение, а только чисто смысловую антитезу, пусть
даже примиряемую в некоем новом синтезе? Не свойственна
ли все-таки мифу какая-то отрешенность, пусть не иде-
ально-смысловая, не научно-гипотетическая, не метафизи-
чески-натуралистическая и, наконец, даже вообще не фило-
софская? Сопоставляя мифологию с наукой и метафизикой,
мы говорим, что если те - исключительно логически-отвле-
ченны, то мифология во всяком случае противоположна им,
что она чувственна, наглядна, непосредственно-жизненна и
ощутима. Но значит ли это, что чувственное уже по одному
тому, что оно чувственное, есть миф, и значит ли это, что в
мифе нет ровно никакой отрешенности, ровно никакой хотя
бы иерархийности? Не нужно долго всматриваться в природу
мифического сознания, чтобы заметить, что в нем есть и его
природе существенно свойственна некая отрешенность и
некая иерархийность. Как бы реально Хома Врут ни ездил
на ведьме, а она на нем, - все же тут есть нечто отличное от
234
того, когда люди ездят просто на лошади или лошадь пере-
правляют через реку на пароме. И всякий скажет, что, хотя
миф и чувствен и ощутим, осязаем, видим, - все же тут есть
нечто необходимое, как-то отрешенное от обыкновенной дей-
ствительности и как-то, пожалуй, нечто высшее и глубокое в
иерархийном ряду бытия. Что это за отрешенность - мы пока
не знаем. Но мы уже знаем, что она ничего не имеет общего с
отъединенностью научного анализа от своего предмета, ни с
отъединенностью сущности от явления (когда они противо-
стоят друг другу как два факта, причинно действующие один
на другой), ни, наконец, с отъединенностью произвольной
фантастической выдумки от реально наличных, эмпиричес-
ких фактов. Если для метафизики характерна эта отрешен-
ность, мы можем сказать, что в мифологии есть нечто метафи-
зическое. Но если для метафизики существенно что-нибудь
другое, то мифология не есть метафизика и даже просто не ме-
тафизична. В мифологии налична какая-то необычность, но-
визна, небывалость, отрешенность от эмпирического проте-
кания явлений. Это, вероятно, и заставляло многих отождест-
влять мифологию с метафизикой, для чего, как мы теперь
убедились, нет совершенно никаких оснований. Есть только
то весьма отдаленное сходство, что миф содержит в себе мо-
мент сверхчувственный, который является как нечто странное
и неожиданное. Но от этого далеко до какого-нибудь метафи-
зического учения. Миф не есть метафизическое построение,
но есть реально, вещественно и чувственно творимая дейст-
вительность, являющаяся в то жевремя отрешенной от
обычного хода явлений и, стало быть, содержащая в себе разную
степень иерархийности, разную степень отрешенности.
V. Миф не есть ни схема, ни аллегория. С этим отграниче-
нием мы вплотную подходим к раскрытию подлинно мифи-
ческого взаимоотношения чувственного и сверхчувственного,
хотя и не решаем его вполне, а только намечаем общий его
смысл. Тут, однако, надо уберечься от множества эквивока-
ций и не впасть в грубое и некритическое употребление неко-
торых популярных понятий и терминов.
1. Прежде всего необходимо дать себе строгий отчет в том,
что такое аллегория. С самого начала должно быть ясно, что
аллегория есть прежде всего некая выразительная форма,
форма выражения. Что такое выражение? Для выражения не-
достаточен смысл или понятие само по себе, напр. число. Вы-
разительное бытие есть всегда синтез двух планов, одного -
235
наиболее внешнего, очевидного, и другого - внутреннего, ос-
мысляющего и подразумеваемого. Выражение есть всегда
синтез чего-нибудь внутреннего и чего-нибудь внешнего.
Это - тождество внутреннего с внешним. Мы имеем тут
нечто, но созерцаем его не просто как такое, а сразу же, вмес-
те с ним и неразъединимо от него, захватываем и еще нечто
иное, так что первое оказывается только стороной, знаком
второго, намеком на второе, выражением его. Самый термин
<выражение> указывает на некое активное направление внут-
реннего в сторону внешнего, на некое активное самопревраще-
ние внутреннего во внешнее. Обе стороны и тождественны - до
полной неразличимости, так что видится в выражении один,
только один, и единственный, предмет, нумерически ни на
что не разложимый, и различны - до полной противополож-
- -" "то видно стремление предмета выявить свои внут-
--""а-тп более близкие позна-
-"Tt fT,
н.ти,.к-в\а-тобе0
ренние возм""ые и смысловые дествовнуг-
тельно-выявье есть реннего
окружаюшим.Итакенное быть,
как один из видов взаим
-Тнежевозмогу
ния Их очень шо будем тер-
-гри основныхтакие - более
наши термины <Р-гь другими, более узк
ы и их можно й точки зрен Т
специфичньшистоио>,мы
внешнем> как про <внУ. Дру-
всякое <вннее>, которое про а более
именно тако < угреннее есть , зать,
гимисловами.бенота д более <внеш-
<внешнее> есть ибе , отвлеченное,
что более внутреннее G к <вну
Ї яноеимеетцельюто ого част
сУ "Тизмеданаобки
кий <" Цельные коле анизма
" чего он состоит, о Идея
- ПРР
гово-
о
:биД-х"иТкоТько еханиз
обтем виде. <хощаетнасеб
ченные идеи и венность, Дещнее>, <конкре
ности, но сама эта <образное
отой и энергией, ное>,<реальноеи.3дес
ное>, вие мо <внутреннего> и
т-кторьк, вЫр "ммоотношенис "нее>, <Р
:,:---;г"
Schelling-
A Knnst SW 1. 5, 39-
Phitos. о- -"
2J6
ти>. Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое>
мы находим в аллегории. Здесь дается прежде всего <внещ>
нее>, или <образ>, чувственное явление, и аннулируется само
стоятельность <идеи>. Однако аллегория есть все-таки выра-
жение, и потому в ней не может наличествовать только одна.
<внешность> как таковая. Эта <внешность> должна как-то все":
таки указывать на <внутреннее> и свидетельствовать о какой..
то идее. Что же это за идея? Конечно, раз между обеими сфе-
рами существует неравновесие, то идея эта не может быть вы-
ведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она
должна проявиться как неявленная, должна выразиться как
невыраженная. Это значит, что мы получаем <образ>, в кото-
ром вложена отвлеченная <идея>, и получаем <образ>, по ко-
торому видна невыраженная, невыявленная идея, - получаем
<образ> как иллюстрацию, как более или менее случайное, от-
нюдь не необходимое пояснение к идее, пояснение, сущест-
венно не связанное с самой идеей. Наиболее типичный и оче-
видный пример поэтической аллегории - это басня. В баснях
Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни
ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно
может так поступать и говорить, как там изображено. Стреко-
за <удручена злой тоской>. Но при чтении басни никому и в
голову не приходит действительно думать, что стрекоза может
иметь столь сложные переживания. Стало быть, <образ> тут
значит одно, а <идея> - нечто совсем другое. Они веществен-
но отделены друг от друга. Конечно, они как-то связаны, ибо
иначе не было бы и самого выражения. Но эта связь есть такая
связь, что обе стороны, <идея> и <образ>, не входят вплотную
друг в друга, но что <образ> отождествляется только с чистой
отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в <образ>. На этом
аллегорическом понимании построена масса мифологических
теорий. Можно сказать, что почти все популярные мифологи-
ческие теории XIX в., <мифологическая>, антропологическая
и т. д., страдали этим колоссальным недостатком. Герои Гоме-
ра - Ахилл, Одиссей и пр. - почему-то сводились на различ-
ные <явления природы>. Везде видели то восходящее или за-
ходящее солнце, то вообще атмосферные явления, то видели в
этих мифических образах обожествление каких-то историчес-
ких личностей. Мифические герои представлялись в этих тео-
риях не просто как мифические герои, но в каком-то особен-
ном переносном смысле. Они указывали на какую-то другую
действительность, более важную и осмысленную, а сами не
были подлинной и окончательной действительностью. К мифу,
238
цццпо, такое аллегорическое толкование совершенно не
одит. Запомним раз навсегда: мифическая действитель-
ъ есть подлинная реальная действительность, не метафо-
ская не иносказательная, но совершенно самостоятель-
Т доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть,
"шенно наивно и буквально. Никакой аллегоризм тут не
жет Аллегоризм есть всегда принципиальное неравнове-
ду означаемым и означающим, В аллегории образ
а больше, чем идея. Образ тут разрисован и расписан,
же отвлеченна и неявленна. Чтобы понять образ, мало
"доиваться в него как в таковой. Нужно еще мыслить осо-
й отвлеченный привесок, чтобы понять смысл и назначе-
этого образа. В мифе же - непосредственная видимость и
то что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла,
больше ничего; Нарцисс - подлинно реальный юноша На-
"1 сначала действительно, доподдинно любимый нимфа-
я а потом действительно умерший от любви к своему собст-
венному изображению в воде. Даже если и есть туг какая-нибудь
аллегория то прежде всего необходимо утвердить подлинную,
непереносную, буквальную реальность мифического образа, а
потом уже задаваться аллегорическими задачами.
В-третьих, выражение может быть символе м. В противо-
положность схеме и аллегории тут мы находим полное равнове-
сие между <внутренним> и <внешним>, идеей и образом, <идеаль-
ным> и <реальным>. В <образе> нет ровно ничего такого, чего
не было бы в <идее>. <Идея> ничуть не более <обща>, чем
<образ>; и <образ> не есть нечто <частное> в отношении идеи.
<Идея> дана конкретно, чувственно, наглядно, а не только
примышляется как отвлеченное понятие. <Образ> же сам по
себе говорит о выраженной <идее>, а не об <идее> просто; и до-
статочно только созерцания самого <образа> и одних чисто
<образных> же средств, чтобы тем самым охватить уже и
<идею>. Если в схеме <идея> отождествляется с <явлением>
так, что последнее механически следует за ней, ничего не при-
внося нового, т. е. <идея> отождествляется с чистым не-<идей-
ным> <образом>, а в аллегории <явление> и <образ> так ото-
ждествляются с <идеей>, что последняя механически следует
за <явлением>, ничего не привнося нового, т. е. <явление> ото-
ждествляется с чистой, отвлеченной, не-<явленной>, не-<об-
разной> <идеей>, то в символе и <идея> привносит новое в
<образ>, и <образ> привносит новое, небывалое в <идею>; и
<идея> отождествляется тут не с простой <образностью>, но с
тозкдеством <образа> и <идеи>, как и <образ> отождествляется
239
ти>. Этим и ограничивалась выразительность схемы. Другое
мы находим в аллегории. Здесь дается прежде всего <внеш-
нее>, или <образ>, чувственное явление, и аннулируется само-
стоятельность <идеи>. Однако аллегория есть все-таки выра-
жение, и потому в ней не может наличествовать только одна
<внешность> как таковая. Эта <внешность> должна как-то все-
таки указывать на <внутреннее> и свидетельствовать о какой-
то идее. Что же это за идея? Конечно, раз между обеими сфе-
рами существует неравновесие, то идея эта не может быть вы-
ведена из сферы своей отвлеченности и неявленности. Она
должна проявиться как неявленная, должна выразиться как.
невыраженная. Это значит, что мы получаем <образ>, в кото-
ром вложена отвлеченная <идея>, и получаем <образ>, по ко-
торому видна невыраженная, невыявленная идея, - получаем
<образ> как иллюстрацию, как более или менее случайное, от-
нюдь не необходимое пояснение к идее, пояснение, сущест-
венно не связанное с самой идеей. Наиболее типичный и оче-
видный пример поэтической аллегории - это басня. В баснях
Крылова действует и говорит муравей, но ни автор басни, ни
ее читатели вовсе не думают, что муравей действительно
может так поступать и говорить, как там изображено. Стреко-
за <удручена злой тоской>. Но при чтении басни никому и в
голову не приходит действительно думать, что стрекоза может
иметь столь сложные переживания. Стало быть, <образ> тут
значит одно, а <идея> - нечто совсем другое. Они веществен-
но отделены друг от друга. Конечно, они как-то связаны, ибо
иначе не было бы и самого выражения. Но эта связь есть такая
связь, что обе стороны, <идея> и <образ>, не входят вплотную
друг в друга, но что <образ> отождествляется только с чистой
отвлеченной идеей, не переводя ее целиком в <образ>. На этом
аллегорическом понимании построена масса мифологических
теорий. Можно сказать, что почти все популярные мифологи-
ческие теории XIX в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55