он не стряпал, ничего не делал по дому, был слишком застенчив, чтобы ходить
за покупками, и не замечал ни единой из тревог Барбары.
То есть Кэрки тогда, собственно, не были Кэрками; они были очень замкнутым
и людьми почти без друзей, наивными и молчаливыми друг с другом. Они не обс
уждали никаких проблем Ц главным образом потому, что не относили себя к
людям, имеющим проблемы; проблемы были уделом менее зрелых людей. Большу
ю часть своего времени Барбара одиноко проводила в квартире; наводила по
рядок и убиралась сверх всякой меры и немножко читала без всякой системы
. Их сексуальные отношения, казалось, связывали их в оптимальнейшей инти
мности, объясняли, почему они состоят в браке друг с другом, доказывали не
обходимость того, что называют браком; на самом же деле отношения эти, как
они начали думать позднее, были жалкими, безынициативными Ц номинально
е наслаждение, избавление от эрекции, осложненное их общим страхом, как б
ы Барбара не забеременела, поскольку во избежание зачатия они пользовал
ись только изделиями фирмы «Дьюрекс», которые Говард робко приобретал в
местной аптеке; впрочем, было и кое-что еще: раздражение, которое они вызы
вали друг у друга, но в котором ни он, ни она себе не признавались и о которо
м никогда вслух не говорили. «Мы тогда, Ц объяснял Говард впоследствии, к
огда они увидели себя, по выражению Говарда «правильно», когда эта фаза з
авершилась и они начали обсуждать все подобное между собой и со своими д
рузьями и все более ширящимся кругом знакомых, Ц захлопывали друг друг
а в капкан фиксированных личностных ролей. Мы не могли допустить личных
исканий, личного развития. Это означало бы катастрофу. Мы не могли дать хо
д ни единой из новых возможностей, верно, детка? Вот так люди и убивают дру
г друга в замедленном темпе. Мы не были взрослыми». Взрослое бытие наступ
ило много позднее; исходное положение тянулось три года, пока Говард кро
потливо и исчерпывающе работал над всеми мелочами своей диссертации, а Б
арбара смотрела на себя в зеркала малогабаритных квартирок. Но затем они
нашли себя на середине третьего десятка своей жизни, когда диссертация
была завершена, а грант исчерпался и возникла необходимость подумать о с
ледующем ходе. И примерно тогда же с ними кое-что произошло.
Что произошло? Ну, слюна у них начала выделяться быстрее, все начало обрет
ать новый вкус. Стены ограничений, внутри которых они обитали, внезапно п
ошли трещинами; в них обоих запульсировали новые желания и ожидания. Их р
обость, их рассерженность, их раздражение начали мало-помалу исчезать, к
ак и их старая одежда Ц потертые лоснящиеся костюмы Говарда, тусклые юб
ки и блузки Барбары, Ц которую они сбросили. В их взаимоотношениях и в их
отношениях с другими людьми появились свежесть, новый стиль. Они начали
больше смеяться и больше контактировать с другими людьми. Они исповедыв
ались друг другу в припадках крайней откровенности и предпринимали сме
лые розыски в сексуальной сфере. Лежа в кровати, они без конца говорили о с
ебе самих до трех-четырех утра; в ванной, на лестничной площадке, в кухне о
ни начали щипать, зондировать и будить друг друга всевозможными вариант
ами новых страстей и сексуальных намерений. И что же все вышеперечисленн
ое сделало с Кэрками? Ну, чтобы понять это, как Говард, неизменный любитель
объяснять, неизменно объяснял, вам следовало знать чуточку Маркса, чуто
чку Фрейда и чуточку социальной истории; естественно, имея дело с Говард
ом, вам следует знать все это, чтобы объяснить что-либо. Вам следует знать
время, место, среду, субструктуру и суперструктуру, состояние и детермин
ированность сознания, учитывая способность человеческого сознания рас
ширяться и взрываться. А если вы понимаете все это, то поймете также, почем
у прежние Кэрки испарились, а новые Кэрки стали быть.
Ведь не надо забывать, речь идет о двоих, которые выросли, хотя и в двух раз
ных северных городах Ц один в Йоркшире, другой в Ланкшире, Ц но в обстан
овке одинаковых классовых и моральных понятий. В обстановке рудиментар
ного христианства и унаследованной социальной почтительности; а это, го
ворит Говард, идеология общества, четко разграниченной классовой прина
длежности и принятия своей принадлежности к тому или иному классу. Они, и
он и она, происходили из прочных более или менее пуританских семей, социа
льно пребывающих в непостижимой приграничной зоне между анархизмом ра
бочего класса и конформизмом буржуазии. Эти семьи характеризовали мето
дизм, моральные стандарты и малые социальные ожидания; результатом явил
ся этнос, которому мораль заменяла политику, принося с собой атмосферу с
амоотречения и сознательно принятых запретов. Оба они, Говард и Барбара,
расширили свой кругозор благодаря школьному и университетскому образо
ванию, но к этому образованию они сохраняли то же отношение, какое было пр
исуще их родителям: как к средству, достойному, добродетельному, средств
у продвинуться в жизни, достигнуть успеха, стать еще более респектабельн
ыми. Короче говоря, они изменили свое положение, не изменив системы морал
ьных ценностей; и они сохранили во всех мелочах кодекс моральных запрето
в, порядочности и законопослушности. Их учили быть взыскательными, но вз
ыскательными они были только друг к другу, а не к среде или к обществу; и в с
воих внутренних оценках они все еще сохраняли надежные, но ограничивающ
ие личность, нравственные нормы их семей. Они никогда не просили и никогд
а не получали. Таким образом, говорит Говард, природа их психологической
ситуации и проистекающая из нее природа их брака более чем очевидны и не
избежны. Они поженились, как совершенно очевидно при просвещенном взгля
де на прошлое с современной взрослой точки зрения, чтобы воссоздать имен
но ту семейную ситуацию, в которой выросли они сами. Но проделали они это в
совершенно иных исторических условиях, чем те, которые определил выбор,
сделанный их родителями. Если бы они посмотрели вокруг, то увидели бы, что
энергия социальной свободы изменила мир; им следовало всего лишь начать
претендовать на более полное историческое гражданство. Доступ вовсе не
был прегражден так категорично, как они считали, Ц во всяком случае для л
юдей им подобных, избранных для элитарных привилегий, имеющих возможнос
ть открывать другим людям доступ к этим привилегиям, превратить их во вс
еобщие. А в результате они предавали себя и всех других тоже. «Мы были всел
енской катастрофой», Ц говорит Говард теперь.
Вот так брак Кэрков превратился в тюрьму, в помеху росту, а не в содействие
ему. Барбара, с чьим образованием было покончено, тут же перекрыла все сво
и возможности и регрессировала в стандартную женщину, дорейховскую жен
щину, настроенную только на ведение домашнего хозяйства. Результатом яв
ился характерный синдром относительной фригидности, подавляемой истер
ии, стыда, внушаемого собственным телом с последующим физическим и социа
льным отвращением к себе. Что до Говарда, его задачей было прогрессирова
ть и усердно работать, чтобы угождать другим и не допускать ничего радик
ального, негативного или личного. Он придерживался этой системы истовог
о трудолюбия, чтобы угождать тем, кто социально стоял выше него, но кроме т
ого, даже и собственной жене. «Я приходил домой, Ц говорит он теперь, Ц и
показывал ей черновики моей диссертации, на которых мой руководитель ст
авил пометки: «Гораздо, гораздо лучше», и ждал, чтобы она… сделала бы Ц чт
о? Купила мне велосипед за хорошую успеваемость?» Но так вряд ли могло про
должаться долго, и наступил конец. Ведь Кэрки вращались в мире, в котором и
х пресный конформизм все больше выглядел нелепым, где успешное самопода
вление выглядело тем, чем было на самом деле, Ц безвольной уступчивость
ю общепринятому, духовным самоубийством. Исторические условия менялис
ь; весь мир находился в процессе преобразования, революции нарастающих о
жиданий, больше утверждаясь, требуя больше, раскрепощали себя. «Наша пер
емена просто должна была произойти, Ц говорит Говард. Ц Путы ослабевал
и во всех сферах Ц классы, секс, рабочая этика и так далее и тому подобное.
И человек взрывается. Наконец, он должен осознать собственную перемену»
. «И женщина», Ц говорит Барбара. И в самом деле, как высокопорядочно скаж
ет вам Говард, Барбара первой разбила скорлупу в то решающее лето, решающ
ее для них лето 1963 года. Это был год социальных сдвигов; Говард, когда остал
ьные разойдутся, а вы задержитесь, может подробно перечислить явные симп
томы в столь различных сферах, как популярная музыка, политические сканд
алы, политика стран третьего мира, споры из-за заработной платы в промышл
енном секторе Ц все это, взятое вместе, и делало этот год таким. В капкане
квартиры несчастная, сбирая с толку, постоянно чем-нибудь перекусывая, а
потому толстея, Барбара первой заметила изначальное противоречие. «Она
прозондировала себя», Ц говорит Говард. «Не совсем так, Ц говорит Барба
ра откровенно, Ц прозондировали меня». Ц «Совершенно верно, Ц говорит
Говард, Ц на чисто внешнем уровне тебя трахнули».
Собственно говоря, на чисто внешнем уровне произошло вот что: как-то днем
друг, которым обзавелись Кэрки, студент-психолог по имени Хамид, египтян
ин с большими темными глазами и маниакальным преклонением перед Юн-гом
и Лоренсом Даррелом, зашел к ним уговорить их пойти вечером на джаз-конце
рт. День уже склонялся к вечеру, но Говард, который забывал Ц и вовсе не сл
учайно, говорит нынешний Говард Ц о времени, все еще трудился в универси
тетской библиотеке: усердно читал диссертации других людей и делал из ни
х выписки для написания собственной. Хамид принес с собой на квартиру ко
е-какие фотографии Абу-Симбела и коробку рахат-лукума, но, так или эдак, Ба
рбара легла с ним в кровать, высокую кровать с изголовьем и изножьем в ком
нате, выходящей на гниющий садик. Она попискивала от определенного удово
льствия, хотя все свелось к торопливому перепиху под одеялом Ц отнюдь н
е исключительные минуты для обеих сторон. Но у Барбары они оставили осад
ок тяжкой вины; очень типично, говорит Говард теперь, что ее реакцией было
подавить его, не признать, в надежде зачеркнуть весь эпизод. Однако на Хам
ида воздействовали его собственные неясные нравственные императивы; о
н настоял на том, чтобы остаться поужинать, и его цель, как выяснилось, зак
лючалась в том, чтобы рассказать Говарду все подробности про минуты на в
ысокой кровати раньше днем, когда, как он объяснил, они с Барбарой немножк
о занялись любовью. «Думаю, Ц говорит Говард теперь, Ц его целью, вполне
естественной в контексте его культуры, было укрепить близость между суб
ъектами мужского пола. Нам следует учитывать его взгляд на женщин, детер
минированный его культурой». Ц «Господи, Ц говорит Барбара, Ц я прост
о ему нравилась». Ц «Одно другое не исключает», Ц говорит Говард. И Хами
д с его темными глазами, закончив исповедь, ожидал с осознанием исполнен
ного долга ответа Говарда, а Говард сидел, перемалывая челюстями ужин, в с
остоянии глубочайшего шока. «Первой моей мыслью была физическая распра
ва, Ц говорит он, Ц разумеется, не с Хамидом, а с Барбарой. Я чувствовал, чт
о был взят сам. Этика абсолютного обладания женщиной, на которой вы женат
ы, заложена очень глубоко. Вернее, была». Но он сохранил спокойствие, так к
ак был интеллектуалом, и в любом случае его учили и переучили контролиро
вать себя и не допускать агрессивности.
И он-то знал чуточку Маркса, чуточку Фрейда и чуточку социальной истории;
он знал, как количественная перемена внезапно становится качественной
переменой, и как происходит овеществление, и что секс не есть просто гени
тальное взаимодействие, но высший всплеск либидо, психическая манифест
ация. Он всегда это знал, но теперь осознал. Уже некоторое время он смутно
чувствовал, что его задевает и обездоливает то, как в устремленных впере
д пертурбациях исторического процесса словно бы зарождается новый рит
м человечества, новый образ мышления. Он ощущал это в молодых людях (тогда
молодые люди были для Кэрков просто остальными людьми: сами они в двадца
типятилетнем возрасте были людьми на возрасте) и ощущал это в бунтах и пр
отестах американских черных и в третьем мире Ц мире, из которого явился
Хамид. Теперь ему казалось, что он выброшен на необитаемые берега истори
ческой глупости, но в нем теплилась надежда на собственное спасение. Он с
идел над сосисками, и он слушал Хамида, который был полон фаталистически
х объяснений. («Это то, что случилось, Говард, потому, что такому суждено бы
ло случиться»), а затем слушал Барбару, которая защищалась с совершенно н
овой агрессивностью. («Я личность, Говард. И была личностью все это время з
десь, застрявшей в этой комнате, и он это понял, а ты никогда не понимал».) Он
пронзил сосиску; он осознал историческую неизбежность. Небольшая револ
юция разразилась. «Я поглядел через стол на эту личность, которую все это
время называл женой, и внезапно ее лицо включилось, стало для меня реальн
ым», Ц говорит Говард «Мое лицо? Ц спрашивает Барбара. Ц Мое?» Ц «Вот и
менно, Ц говорит Говард. Ц А когда одно лицо обретает реальность, реаль
ность обретают все лица». Ц «Верно, Ц говорит Барбара. Ц И особенно Ц с
мазливые».
Малюсенький роман Барбары в высокой кровати оказался крайне эффективн
ым; он воспламенил Кэрков по отношению друг к другу. И потому их заворожил
а Ц на время Ц смутная манящая мечта, которую они обговаривали снова и с
нова; это была мечта о раскрепощающихся сознаниях, равенстве и в малом, и в
большом, высочайших эротических удовлетворениях, о трансцендентирова
нии того, что до сих пор они полагали реальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43