А вон и регулировщик.
Затор расстопоривается. Говард отпускает сцепление. Барбара смотрит пр
ямо перед собой сквозь ветровое стекло на движущиеся машины выше по скло
ну. Через минуту она говорит:
Ц Это все?
Ц Что Ц все? Ц спрашивает Говард, продвигаясь вперед странными зигзаг
ами, которые выведут его через все уличные полосы к их тощему и высокому д
ому.
Ц Все, что ты способен сказать, Ц говорит Барбара, Ц все, что ты способе
н подумать.
Ц А что ты хотела бы, чтобы я думал, чего я не думаю? Ц спрашивает Говард.

Ц Неужели тебя не беспокоит, что многие наши друзья чувствуют теперь то
же? Ц спрашивает Барбара. Ц Делают теперь то же? Что они ощущают усталос
ть и безнадежность? Или это наш возраст? Или политический азарт угас? В чем
дело?
Ц Он не был другом, Ц говорит Говард, Ц мы же едва были с ним знакомы.
Ц Он приходил на вечеринку, Ц говорит Барбара. Говард, направляя фургон
вниз по склону, поворачивается и смотрит на нее.
Ц Послушай, Ц говорит он, Ц он пришел на вечеринку. Он был накачан нарко
тиками. Они с Розмари творили вместе какую-то сумасшедшую магию, то, на чт
о кидаются хиппи, когда кайф переходит в бред. Он все время молчал. Мы не зн
али, какие у него проблемы. Мы не знали, что именно кажется ему абсурдом. Мы
не знали, куда они с Розмари отправляются.
Ц Ты помнишь, когда люди вроде нас не думали, что жизнь глупа? Ц спрашива
ет Барбара. Ц Когда все было распахнутым и раскрепощенным, и мы все что-т
о делали, и революция ожидалась на следующей неделе? И нам было меньше три
дцати, и мы могли полагаться на нас?
Ц И сейчас все так же, Ц говорит Говард, Ц люди всегда появляются и исче
зают.
Ц Неужели правда это так? Ц спрашивает Барбара. Ц Тебе не кажется, что л
юди устали? Ощутили проклятие в том, что делают?
Говард говорит:
Ц Мальчик умирает, а ты превращаешь это в знамение времени.
Барбара говорит:
Ц Говард, ты всегда все выворачивал в знамения времени. Ты всегда говори
л, что время всегда там, где мы, что другого места нет. Ты жил на привкусе и м
одах мироощущения. И точно так же этот мальчик, который пришел на одну из н
аших вечеринок, и у него на руке была голубая татуировка; он накинул себе в
еревку на шею в сарае. Он реален или нереален?
Ц Барбара, ты просто в подавленном настроении, Ц говорит Говард, Ц при
ми валиум.
Ц Прими валиум. Устрой вечеринку. Сходи на демонстрацию. Пристрели солд
ата. Устрой заварушку. Переспи с другом. Вот твоя система решения всех про
блем, Ц говорит Барбара. Ц Всегда блестящее радикальное решение. Бунт в
качестве терапии. Но разве мы все это уже не испробовали? И разве ты не зам
ечаешь некоторой сумеречности в нашем
былом?
Говард оборачивается и смотрит на Барбару, анализируя эту ересь. Он гово
рит:
Ц Возможно, теперь существует мода на провалы и отрицания. Но мы не обяза
ны ей следовать.
Ц А почему? Ц спрашивает Барбара. Ц В конце-то концов ты следовал каждо
й моде, Говард.
Говард сворачивает на их полукруг; бутылки побрякивают в глубине фургон
а. Он говорит:
Ц Не понимаю твоей кислости, Барбара. Тебе просто нужно какое-нибудь зан
ятие.
Ц Уверена, ты найдешь способ меня им обеспечить, Ц говорит Барбара. Ц Б
еда только в том, что занятий я от тебя получила уже с избытком и с меня дос
таточно.
Говард останавливает машину; он кладет руку на бедро Барбары. Он говорит:

Ц Ты просто отключилась, детка. Все по-прежнему происходит. Ты почувству
ешь себя снова хорошо, стоит тебе включиться.
Ц По-моему, ты не понимаешь, о чем я тебе говорю, Ц говорит Барбара. Ц Я г
оворю, что твоя упоенная вера в то, что что-то происходит, больше меня не ус
покаивает. Господи, Говард, как, как мы стали такими?
Ц Какими? Ц спрашивает Говард.
Ц Стали до такой степени зависеть от того, что что-то происходит, Ц гово
рит Барбара, Ц устраивать такие представления.
Ц Могу объяснить, Ц говорит Говард.
Ц Не сомневаюсь, Ц говорит Барбара, Ц но, пожалуйста, не надо. Ты прямо в
университет?
Ц Я же обязан, Ц говорит Говард, Ц начать семестр.
Ц Начать заварушку, Ц говорит Барбара.
Ц Начать семестр, Ц говорит Говард.
Ц Ну, так я хочу, чтобы ты до начала помог мне выгрузить все это.
Ц Само собой разумеется, Ц говорит Говард. Ц Ты забери закуску, а я пере
тащу вино.
И вот Кэрки вылезают из фургона и заходят сзади и выгружают все, что там ле
жит. И вместе вносят сыр, хлеб, сосиски, стаканы и большие красные бутылки
в картонках в сосновую кухню. Они раскладывают их на столе, внушительный
ассортимент снеди, уже готовой, ожидающей вечеринки.
Ц Я хочу, чтобы ты вернулся к четырем и помог мне с этим весельем, которое
мы заквашиваем, Ц говорит Барбара.
Ц Попытаюсь, Ц говорит Говард. Он смотрит на вино; он возвращается к фур
гону. Потом садится за руль и едет через город к университету.

II

Кэрки, бесспорно, новые люди. Но если некоторые новые люди просто рождают
ся новыми людьми, естественными соучастниками перемен и истории, Кэрки о
брели этот статус не столь легко, а ценой усилий, гибкости и сурового опыт
а; и если вас интересует, как узнать их, ощутить, то Ц как объяснит вам Гова
рд Ц из всех фактов, их касающихся, именно этот наиболее важен. Кэрки ныне
полноправные граждане жизни; они претендуют на свои исторические права
; но они не всегда были в положении, позволяющем претендовать на них. Ибо о
ни не родились детьми буржуазии с ощущением вседоступности и власти рас
поряжаться, и они не выросли здесь, в этом сверкающем приморском городе с
его молом и пляжем, его фешенебельными особняками и легким контактом с Л
ондоном, контактом с наиновейшими стилями и богатством. Кэрки, и он, и она,
росли на закопченном, более жестком севере в респектабельной верхней пр
ослойке рабочего класса в сочетании с антуражем нижнего эшелона средне
го класса (Говард отполирует для вас данное социальное местоположение и
объяснит двойственность, заложенную в самой его сути); и когда они только
познакомились и поженились, лет двенадцать назад, они были совсем иными
людьми, чем нынешние Кэрки, Ц робкой замкнутой парой, подавленной жизнь
ю. Говард был стандартным продуктом своих обстоятельств и своего времен
и, то есть пятидесятых: мальчик на стипендии, серьезный, ответственный, на
читанный
в пределах школьной библиотеки, косо смотревший на спортивные игры и чел
овечество, который поступил в университет Лидса в 1957 году исключительно б
лагодаря академическим стараниям, изнурительным стараниям, обошедшимс
я ему, правду сказать, в бледность лица и интеллекта. Барбара от природы от
личалась большей быстротой ума, да иначе и быть не могло, поскольку от дев
очек из такой среды академических успехов специфически не требовали, и о
на из своей женской школы попала в университет не из-за упорного туда стр
емления, как Говард, но благодаря ободрению и советам благожелательной у
чительницы языка и литературы, которая, будучи социалисткой, высмеивала
ее сентиментально-честолюбивые помыслы стать образцовой женой и матер
ью. Даже в университете они оставались робкими людьми, фигурами, далеким
и от политики в неполитическом неагрессивном антураже. Одежда Говарда в
те дни всегда умудрялась выглядеть старой, даже когда была с иголочки но
вой; он был очень худым, очень блеклым, и ему неизменно оказывалось нечего
сказать. Он специализировался по социологии, тогда все еще отнюдь не поп
улярной и не престижной дисциплине, собственно говоря, дисциплине, котор
ую почти все его знакомые считали тяжеловесной, насквозь немецкой и скуч
ной. Пальцы у него были темно-желтыми, проникотиненными из-за того, что он
курил «Парк-Драйвз» Ц его единственная поблажка себе или, как он называ
л ее тогда словом, которое затем выбросил из своего лексикона, Ц его поро
к; а его волосы, когда он нерегулярно приезжал домой на уик-энды, были подс
трижены Ц и очень коротко.
В тот период социологией он интересовался только теоретически. Он редко
куда-нибудь выходил, или знакомился, или оглядывался вокруг себя, или обр
етал что-нибудь сверх абстрактных представлений о социальных силах, кот
орые анализировал в своих письменных работах. Работал он со всем усердие
м и питался с семьей, у которой снимал комнату где-то на задворках. В то вре
мя он никогда не бывал в ресторанах и очень редко Ц в пивных; его родители
были методистами и трезвенниками. На третьем курсе он познакомился с Ба
рбарой, а вернее, Барбара познакомилась с ним; через несколько недель по е
е инициативе она начала спать с ним в квартире, которую делила с тремя дру
гими девушками; и убедилась, что он, как она и подозревала, никогда прежде
ни в одной девушке не побывал. На этом третьем курсе они очень привязалис
ь друг к другу, хотя Говард твердо решил, что личная жизнь не должна вторга
ться в его подготовку к выпускным экзаменам. Он сидел по вечерам с ней в ее
квартире, читал учебники в нескончаемом безмолвии, пока наконец они не у
далялись в спальню с грелкой полной кипятка и кружками желанного какао.
«Мы только обнимались, чтобы согреться, Ц говорит Говард в последующих
объяснениях. Ц Отношениями это ни с какой стороны не было». Однако отнош
ения или вовсе не отношения, а порвать их оказалось очень трудно. Летом 1960 г
ода они оба сдали выпускные экзамены, Говард блестяще, а Барбара, которая
не слишком занималась предметом, по которому специализировалась, англи
йским Ц и больше присутствовала при подготовке Говарда, чем готовилась
сама, не слишком блестяще. Теперь, когда университет остался позади, они о
бнаружили, что им трудно расстаться и пойти каждому своим путем. В резуль
тате они избрали тот институт, который, как теперь объясняет Говард, пред
ставляет собой способ, каким общество в интересах политической стабиль
ности придает перманентность случайности отношений: иными словами, они
поженились. Брак был заключен в церкви, точнее в молельной, в присутствии
многочисленных родственников и друзей, Ц формальность, чтобы ублажить
их семьи, к которым они были одинаково сильно привязаны. Они устроили себ
е медовый месяц в Риле, отправившись туда на дизельном поезде и сняв комн
ату в пансионе; потом они вернулись в Лидс, так как Говард должен был прист
упить к работе над диссертацией. В силу своих блестящих экзаменов он был
теперь аспирантом, получив грант SSRC, которого, казалось, должно было в дост
атке хватать на обоих. И вот он приступил к работе над своей темой, к доста
точно рутинному религиозно-социологическому исследованию христа-дел
ьфианства в Векфильде, темой, которую он выбрал потому, что в ранней молод
ости испытал духовное увлечение этой конфессией, увлечение, которое теп
ерь обратил в социологическую проблему. Что до Барбары, она, естественно,
стала домохозяйкой, а вернее, по ее собственному выражению, квартирохозя
йкой.
Поскольку теперь они начали жить в череде малогабаритных квартирок со с
таромодными высокими кроватями, имеющими изголовье и изножье, и виктори
анскими унитазами под названием «Каскад», и плюшевой мебелью, и окнами, н
епременно выходившими на загнивающий садик, Ц эти садики, дома, пятящие
ся на эти садики, переулки, магазин на углу, кинотеатр, автобусные маршрут
ы к центру города слагались в главный горизонт и перфорированную дорожк
у их жизни, в предел и периметр их мира. Они извлекали определенное удовол
ьствие из своего брака, так как он нес им ощущение «ответственности», и он
и часто давали знать о себе своим родителям как о дружной паре. На самом же
деле после первых месяцев совместной жизни, когда сексуальное упоение,
с самого начала не слишком интенсивное, начало слегка угасать и они огля
делись вокруг себя, то довольно скоро начали раздражаться друг на друга,
огорчаться из-за своего материального положения, изнывать от простейше
й необходимости управляться с каждодневной жизнью. Жить в этом скользящ
ем социально двусмысленном положении, в этой аспирантской бедности, это
м жалком мирке без друзей было нелегко; проблемы такого существования въ
едались во все частности их контактов и симпатий. Говард часто говорил о
б этом времени «созревания» Ц созревание же, объяснял он позднее, когда
уже предпочитал Другие слова, это ключевое понятие аполитичных пятидес
ятых, Ц и говорил о нем как о нравственной ценности, которую ставит превы
ше всего. Он был склонен объяснять их жизни, как очень серьезные и зрелые,
главным образом потому, что они очень беспокоились, как бы не расстроить
друг друга и не транжирить деньги зря; каким-то образом это сделало их Лор
енсом и Фридой Лидских задворков. Вопрос же заключался в том, что, как позж
е они согласились, ни она, ни он ни в малейшей степени не были культурно по
дготовлены вести то, что Говард начал позднее называть Ц когда слово «з
релый» устарело из-за своих тяжких викторианских плюшевых моральных ас
социаций Ц «взрослыми жизнями». Они были социальными и эмоциональными
младенцами с дедовской солидностью; вот как он позднее начал их рисовать
, когда, уже совсем иной, возвращался мыслью к достойным любопытства их ра
нним личностям в первую пору этого слишком поспешного брака. В общеприня
том смысле они были ничем; они мучительно влачили скучнейшее из существо
ваний. Как часто Барбара, расстроенная невозможностью купить за один раз
две банки фасоли или два куска мыла, садилась в их старое красное плюшево
е кресло и плакала из-за денег. Как они ни соблюдали вид добродетельной бе
дности, она невольно разделяла любовь своей матери к обладанию «вещами»
: хороший гарнитур из трех предметов для гостиной, кухонный буфет с ломящ
имися от изобилия полками, белая скатерть на обеденном столе по празднич
ным дням. Что до Говарда, хотя он и говорил о зрелом поведении, но в основно
м применял это понятие к очень серьезным беседам и к книжным аргументам;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43