Но так или иначе, ключ к разгадке – в имени абонента.
Я взглянул на адрес. Искать человека по такому адресу в общем случае – задача для криптологов. Но две идеи у меня все же были. Если оставить в стороне первую букву Б, то Янино предположение, что ПРОФ означает «профессор» выглядит вполне разумным. Тогда следом должно стоять имя. И наоборот: если НКН РБРГФ – имя , то логично предположить, что перед ним стоит ученое звание – «профессор». Я вспомнил, как один мой знакомый лейтенант космического флота даже письма друзьям подписывал: «лейтенант такой-то». «Профессор» – раз в сто солидней, чем «лейтенант», и я мог исходить из того, что и в данном случае абонент не смог устоять перед соблазном и, рискуя быть разоблаченным, сообщил нам свой научный титул.
Вторая идея касалась непосредственно "НКН РБРГФ" – набор букв не мог быть случайным , поскольку среди восьми букв нет ни одной гласной, а это редко случается в такого сорта наборах. Даже если случайно тыкать пальцем, вероятность получить набор из восьми согласных букв – процентов шесть – не так много. Если кодовое слово придумано специально, то гласные нужны, чтобы легче его запомнить. И потом, придумывая код, часто берут реально существующие слова, но не имеющие к абоненту никакого отношения. То есть, конечно, любой психолог докажет, как дважды два, что выбранные слова имеют к абоненту самое что ни на есть прямое отношение, но данный случай психоанализом явно не лечится.
Следовательно, хотя и не без определенной натяжки, но можно предположить, что абонент взял собственные имя и фамилию, выкинул гласные и вставил вместо кода. Итак, его зовут Н-к-н-р Б-р-г-ф. Ну и имечко! Никанор Бергоф какой-то. На всякий случай я велел компьютеру проверить на Накопителе все имена с таким порядком согласных. В то время пока я объяснял нейросимулятору, что ему делать, позвонил Шеф и спросил, как идут дела. Я отвлекся на Шефа, а нейросимулятор, не дослушав инструкцию до конца, принялся за работу.
Одно время я часто задумывался, не обязан ли я успешно проведенным расследованием какой-либо счастливой случайности. Эта проблема так меня заела, что я нарочно провел статистическое исследование. Оно меня утешило: на каждые три счастливые случайности приходилось четыре несчастливые, поэтому нет никаких оснований утверждать, что мои успехи случайны. К чему, собственно, я вспомнил про случайности… Из-за Шефа я не успел рассказать нейросимулятору про пробел между четвертой и пятой буквами. И ничего не сказал про порядок букв. Поэтому нейросимулятор выдал мне и двусложные и односложные имена, причем с произвольным порядком букв Н, К, Н, Р, Б, Р, Г, Ф. Вариантов было множество – одних только всяких Франков было пруд пруди. Еще мне понравилось – Рубен Фергана, и Гене-фер Каберне – тоже неплохо.
Односложные имена встречались ничуть не реже. На двухстах тысячах локусах упоминались всевозможные Франкенбурги, Франкенборги, Франкенберги, Френкен-берги, Франкинберги и даже Фрункенберги. Также присутствовало несколько десятков Фрекенборгенов.
И тут до меня стало смутно доходить. Я ведь недавно видел что-то похожее. Я соединился со своим домашним компьютером и просмотрел статью о гномах. Дошел до библиографии. Так и есть: Абрахам фон Франкенберг, издание 1688 года. Час от часу не легче. Долгонько ты живешь, профессор Франкенберг! Или же мне требуется найти Франкенберга более свежего года издания. Впрочем, имя как имя, судя по количеству локусов, где оно упоминалось, и не редкое вовсе. Хозяин адреса переставил буквы в своей фамилии и добавил пробел, чтобы использовать все шестнадцать дозволенных позиций. И теперь понятно, почему именно из словаря братьев Гримм исчезла статья: имя «Франкенберг», как и слово «гномы», было ключевым.
Я снова связался с Яной.
– Неужели нашел профессора? – На ее лице была та же ехидная улыбка, с какой она со мной распрощалась полчаса назад. Наверное, она с ней так и сидела.
– Угу, найди мне все что можешь на всех профессоров Франкенбергов, желательно – биологов и желательно – не старше ста лет от роду.
Замечание про возраст ее слегка озадачило, но уточнять она не стала, а лишь кивнула, слегка меня передразнивая:
– Угу, будет сделано.
– Вперед!
– Пока.
Экран погас.
Осталась буква "Б" в начале кода. Скорее всего у Фран-кенберга есть несколько адресов, и он их обозначил А, Б, В и так далее. Я ткнул в интерком:
– Яна, а-ууу…
– Да здесь я, еще не закончила. Вернее – и не начинала.
– Я про другое: найди все адреса, отличающиеся от того, что ты мне дала, только первой буквой.
Если найдешь, проверь, не светились ли они где, ну ты понимаешь…
– Понимаю. Ладно, проверю.
– Давай.
На следующий день я едва успел переступить порог своего кабинета, как сияющая словно новогодняя елка (я слышал это выражение от Татьяны) Яна мне объявила:
– Мы вычислили его!
– Давай, говори. – Я почувствовал охотничий азарт.
– А что мне за это будет? – кокетливо спросила она.
– Сначала скажи, потом решим, – отрезал я. В конце концов, я для нее начальство, и нечего тут глазки строить и условия выдвигать.
– Так вот, установлено следующее, – обиженная Яна перешла на сухой официальный тон, – на Накопителе Фаона есть адрес: АПРОФ НКН РБРГФ . Один раз им воспользовались с рейсового пассажирского флаера. Транспортная компания фиксирует все звонки с их судов. В то время, когда был сделан звонок, на борту среди прочих пассажиров находился некто Франкенберг…
Меня охватил легкий озноб.
– То есть адрес А и так далее теперь был входящим?
– Да, именно так.
– И где сошел тот пассажир?
– На Южном Мысе.
– Хм, неплохо, – похвалил я ее, – либо у него там логово, либо…
– Вы позволите договорить? – сурово спросила Яна.
– Да, да, продолжай. – Мне не хотелось ее сердить, Яна – хорошая девочка, трудолюбивая и вообще…
– В тот же день некто, тремя четвертями схожий с Франкенбергом, арендовал флаер до Укена.
– Тремя четвертями?..
– Да, именно так. Я нашла снимок Франкенберга, правда, двадцатилетней давности, и отослала его на Южный Мыс в местную транспортную компанию. Там у них довольно безлюдно, все клиенты наперечет и вдобавок они каждого клиента фотографируют. Прислать нам снимки клиентов они отказались, и я послала им снимок Франкенберга. Они сравнили его с клиентским каталогом и с вероятностью семьдесят пять процентов установили, что наш Франкенберг несколько раз брал в аренду их флаеры. Правда, он у них проходит совсем под другим именем.
– Каким?
– Руланд.
Хм, еще одно имя из Словаря.
– Это все?
– А этого мало? – Яна вздернула носик.
– Золотце ты мое, – я расчувствовался, – зайди ко мне, я тебя расцелую!
– Это называется сексуальное домогательство! – возмутилась она, но, по-моему, не совсем искренне.
– Это называется сексуальное поощрение, – возразил я. Обиженная Яна тут же выключила интерком.
На мой взгляд, достаточно совпадений, чтобы считать Франкенберга именно тем, кто нам нужен. Вирус постарался на славу: последние сведения о Франкенберге имели двадцатилетнюю давность: доктор философии, профессор, работал на Земле, совершил массу открытий в области прикладной киберморфологии. Список опубликованных работ прилагался. И это – все.
На автопилоте арендованного им флаера осталась запись полета. Пункт назначения – северная оконечность острова Укен. На наше счастье, абонент обитал не на другой планете, а на местном, фаонском острове, холодном, как взгляд Шефа. Расположен Укен чуть-чуть не доезжая до южного полюса. Трудно поверить, чтобы человек, пусть даже и профессор, мог всерьез обосноваться в этом неуютном, морозном краю.
Я запросил спутник. О реальном изображении нечего было и мечтать – небо над Укеном круглый год затянуто облаками, но макет рельефа северной оконечности острова выглядел отлично. Лишь одна деталь выделялась на фоне естественного природного ландшафта – скал в виде правильного цилиндра на свете не бывает. По крайней мере у нас на Фаоне. Других искусственных сооружений по близости от того места, где высадился профессор, я не заметил. Дальше было два пути. Первый: разузнать побольше информации о Франкенберге у сотрудников института или где-нибудь еше. Второй: не мешкая ни минуты лететь на Укен, поскольку либо профессор как-то связан со смертью Перка, либо ему самому грозила опасность. Шеф решил, а я был с ним согласен, что мне следует навестить Франкенберга, пока сам Шеф будет наводить справки на месте.
В полдень того же дня я покинул Фаон-Полис и взял курс на Укен.
Снег. Только снег. Если бы я сейчас развернулся и отправился назад, и если бы потом меня спросили, что я там видел, то я сказал бы, что видел снег. Много снега. В окрестностях Фаон-Полиса зимою тоже морозно, но снег выпадает редко. Укен – совсем другое дело. В этих широтах зима была уже в полном разгаре, солнце стояло низко над горизонтом, хотя и в самой высокой для этого дня точке.
Для начала я немного покрутился над береговой линией. Из-за прибрежного ледяного панциря невозможно различить, гае кончается суша и начинается океан. Там, где океан свободен ото льда, он похож на потускневшую от времени, мятую алюминиевую фольгу, шевелящуюся так, словно упакованные в нее морепродукты внезапно ожили и теперь спешат выбраться наружу.
Исследовав береговую линию, я по спирали двинулся в сторону профессорской башни. Издали это мрачное сооружение напоминало огромную банку из-под тянучек, иначе говоря, оно представляло собою правильный цилиндр диаметром метров двадцать и высотою, вероятно, столько же. Цилиндр как бы врос в склон ледяного холма, наружу выступала лишь четырехметровая «крышка» и небольшая часть боковой поверхности. Мне следовало поторопиться, если я хотел успеть добраться до башни до того, как надвигающаяся снежная буря скроет от меня немногочисленные, видимые простым глазом ориентиры.
Проблемы начались, когда до цели оставалось два километра. В принципе, я ожидал чего-либо подобного. Вряд ли выбор столь необычного местоположения являлся единственным средством защиты от постороннего вмешательства – уж экранирующее-то поле хозяева должны были поставить, поэтому я подкрадывался на минимальной высоте и, насколько возможно, используя рельеф местности. Но мне это не слишком помогло. Индикаторы динамики полета словно взбесились, аварийные сигналы вспыхивали и снова гасли, я понял, что теряю управление. Башня – цель моего полета – была близка, и сворачивать мне не хотелось. Только вперед и как можно выше. После отказа двигателей (а я ожидал этого с секунды на секунду) флаер способен еще некоторое время планировать. Я перевел двигатели в режим как при экстренном старте, а элевоны вывернул, будто собирался сделать мертвую петлю. Петли не получилось, двигатели рыкнули как в последний раз и… и в самом деле затихли. Флаер планировал еще с километр, пока не рухнул в снег…
Думаю, со стороны все выглядело очень красиво: этакий снежный взрыв, сверкнувшая на солнце ледяная пыль, ее подхватывает ветер и несет, несет… Солнце выглянуло совсем ненадолго – только посмотреть, как здорово я умею падать.
Через десять минут после падения я уже мог самостоятельно шевелиться, а еще через пять – двигаться. Если бы люк открывался наружу, мне ни в жизнь бы не выбраться, но инженеры словно знали, что делали. Я натянул маску, капюшон и полез откапываться. Заодно я выяснил, что в это время года глубина снежного покрова на острове Укен достигает двух метров. Нет, кажется, говорят "толщина снежного покрова составляет столько-то… " Но я-то достиг как раз глубины… глубины своего падения. Такими размышлениями я развлекал себя, пока орудовал лопаткой – она комплектовалась вместе с открывающимся внутрь люком. Предусмотреть только что-то одно было бы крайне неостроумно. Откопавшись, я обнаружил, что до башни всего какая-то пара сотен метров. Преодолевал я их минут тридцать. Мне пришлось снять две панели с потолка кабины и, попеременно укладывая их впереди себя, я мог кое-как продвигаться вперед. Тем временем пошел снег – медленно и плавно, как в волшебном шаре (Татьяна привозила такой). Буря откладывалась. Мне очень хотелось сдернуть эту чертову маску и почувствовать наконец, как приятно тают снежинки на лице, но из-за ультрафиолета снимать маску – предприятие рискованное, и я с трудом подавил соблазн. Я еще вот о чем думал: пустят ли меня внутрь или сделают вид, что они меня в упор не видят. С одной стороны, судя по тому, как они обставили встречу, ничего хорошего ждать не приходится. Но с другой стороны, неужели им не любопытно взглянуть на того, кого они только что чуть не убили.
Дверь открылась до того, как я успел к ней прикоснуться, – она как бы увернулась от моей руки. А рука, сделав нелепый взмах и не найдя опоры, провалилась во внезапно открывшийся проем. Порог оказался более или менее вровень с нападавшим снегом. Интересно, как сюда забираются, если снега больше, недоумевал я. Вошел в «банку». Тянучками тут и не пахло. «Идите прямо и никуда не сворачивайте», – услышал я бесстрастный, но живой голос. Спорить с голосом не было ни малейшего желания. Это в Институте я мог позволить себе самовольничать, но сейчас я находился на чужой территории, и ее хозяин едва меня не угробил. Я шел темным изогнутым коридором, постепенно спускающимся вниз. «Осторожно, ступеньки», – продолжал вести меня невидимый хозяин. Я спустился по короткой лестнице, одиннадцать – неизвестно для чего отсчитал я ступеньки. «Теперь оставьте все ваши вещи в стенной нише и поверните направо». Пришлось повиноваться. Ниша закрылась сдвигающейся панелью сразу после того, как я положил туда комлог, оружие, ну прочие мелочи – все, как в Институте. Впереди появился неяркий свет, и я очутился в тесном помещении без окон – вероятно, это был холл или прихожая. Не успел я как следует осмотреться, как стена впереди меня бесшумно раздвинулась и я увидел профессора Франкенберга.
Ему было около семидесяти. Глядя на стариков, невольно задумываешься, во что сам-то превратишься лет через тридцать – сорок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55