– недовольным голосом спросил Абметов.
Вместо ответа Бруц ехидно так посмотрел на нас и, подмигнув мне, сказал:
– Понимаю, понимаю, беседуете, значит… – и, обращаясь теперь уже к Абметову, – вы не оставите нас одних, господин доктор?
Бесцеремонность Бруца несколько шокировала Абметова, однако он безропотно подчинился. Поведение начальника службы безопасности со вчерашнего дня претерпело некоторое изменение. Бруц решил, что теперь он с нами заодно и поэтому сможет из всей ситуации извлечь для себя какую-нибудь выгоду. Едва Абметов ышел, он заверил меня:
– Как я и обещал, полиции я не сказал ни слова. А где госпожа Татьяна?
– Здесь я, здесь. Где ж мне еще быть! – Татьяна вышла в гостиную. Как я и предполагал, Татьяна все это время подслушивала за дверью.
– Доброе утро, как спалось?
– Вашими молитвами, – огрызнулась Татьяна, – кого еще убили?
– Больше, к счастью, никого. Я зашел, чтобы вместе с вашим … э-э-э… другом, составить план, который помог бы нам поймать убийцу.
Не иначе как назначили вознаграждение.
– Даже так! – Татьяна не поверила своим ушам.
– Именно, именно так, – еще раз заверил ее Бруц. Интересно сколько, подумал я. Спросил:
– Причину смерти установили?
– Как я и сказал вчера – в него разрядили цефалошо-кер. Следует заключить, что госпоже Бланцетти еще повезло.
– Из лавки было что-нибудь украдено?
– Не похоже… Но, как вы понимаете, точно установить это невозможно. Лавку обыскивали, вернее, ее начали обыскивать, но кто-то спугнул преступников. Либо они нашли, что искали, и не стали обыскивать дальше.
– И что вы теперь намерены делать?
– Признаться, я хотел сперва выслушать вас, – с легким сарказмом ответил Бруц.
– Ну мой-то план прост: составить список всех одиноких молодых мужчин, проживающих в вашем отеле. Надеюсь, их будет не так много…
– Вот в этом вы ошибаетесь, – перебил он меня, – в отеле проживает около двух тысяч человек, что, согласитесь, немало. А сейчас здесь полно студентов на каникулах. Многие из них любят путешествовать в одиночку. Паломники, опять же…
– Какие еще паломники? – спросили мы с Татьяной хором.
– Извините, это наш местный жаргон. Так мы называем тех, кто приезжает на Оркус специально, чтобы испытать воздействие его поля.
– А для чего им это? – поинтересовалась Татьяна. Бруц не слишком уверенно ответил:
– Эти люди, то есть паломники, считают, что ложные воспоминания – это язык, на котором с нами общаются прежние жители Оркуса, гоморкусы то есть. По мнению паломников, гоморкусы конструируют свои сообщения из того, чем наполнены наши головы. Если вдуматься, то это самый простой способ для передачи сообщений – как бы без посредника, прямо сразу в голову…
– Какая чушь! – возмутилась Татьяна. – Ну и что гоморкусы им насообщали?
– Паломники не любят об этом распространяться. И вообще, они люди замкнутые – варятся в своих воспоминаниях. В отеле их полным-полно. Кстати, вы никогда не сможете отличить паломника от обыкновенного туриста.
– Хорошо, проверяйте всех – и студентов, и паломников.
– Но таких людей десятки, если не сотни, – возразил Бруц.
– В отеле установлены телекамеры? – спросил я.
– Только в вестибюле – там, где проходят регистрацию.
– Прекрасно! В таком случае у нас есть изображения всех подозреваемых – ведь день и время прибытия каждого постояльца вы фиксируете.
– Фиксировать-то фиксируем, но, как я уже сказал, подозреваемых может быть очень много. К тому же, убийца не обязательно постоялец отеля – чего, кстати, я всячески желаю.
– Нам нужно с чего-то начинать. Все записи, возможно, и не понадобятся. Первым делом проверьте тех, кто въехал в отель в течение последней недели, потом посмотрим. И вот еще что… Вы, наверное, сумеете это сделать. Попробуйте установить, не остановился ли в каком-либо оркусовском отеле некий Фил Шлаффер. И то же самое касательно Лесли Джонса, если, конечно, получится, – попросил я.
– Ладно, как скажете, – нехотя согласился Бруц.
– Тогда это пока все, – сказал я важно – будто он был моим подчиненным. Бруц так не считал:
– Все-таки вы чего-то не договариваете…
– Вам это только кажется, – убежденно ответил я, – а теперь, извините, нас ждут дела.
– О да, я понимаю, – усмехнулся Бруц, – конечно, конечно, не смею вас больше отвлекать своими пустяками. – Он театрально раскланялся и вышел из номера.
– Фигляр! – обругала его Татьяна. – Чего, спрашивается, он тут паясничает?
– Он умнее, чем мы думаем, вот и старается нам это доказать, – заключил я.
До самого обеда мы из номера никуда не выходили. За обедом Абметов (мы его специально пригласили) вел себя подозрительно непринужденно, много шутил и даже сказал пару тостов за скорейшую поимку гомоидов, но говорил он о них весьма иносказательно. Мы с Татьяной морщились, скрипели зубами и едва сдерживались, чтобы ему не нагрубить. Суп из хобота молодого птероркуса окончательно испортил мне и настроение, и аппетит.
– Бедный птероркус, – вздохнула Татьяна, помешивая ложкой тонко нарезанные колечки. В ответ Абметов принялся перечислять достоинства земной кухни. Он дошел до сравнительного анализа птероркуса и курицы, когда я не выдержал и сказал ему:
– Вы вчера так и не доказали, что нестабильные сапиенсы должны сами себя уничтожать. Если они кого и уничтожают, то только людей.
Абметов поперхнулся виртуальной куриной грудкой в земляничном соусе, способ приготовления которого он как раз описывал.
– Ой, мама, – тихо воскликнула Татьяна и отодвинула тарелку с супом.
– Как я вас понимаю, – сказал Абметов, посмотрев на Татьяну. Затем ответил мне: – Что ж, постараюсь объяснить попонятнее. Вы, конечно же, слышали, как в том или ином случае люди говорят о себе: «Во мне боролось два человека». Человек обуреваем одновременно многими страстями, часто – противоположными, поэтому формальная логика, подразумевающая закон исключения третьего, не приспособлена для описания сознания, даже человеческого, не говоря уж о нестабильном сознании. Конечно, когда речь идет о людях, мы говорим о «борьбе двух личностей в одной» лишь в переносном смысле, поскольку одно из амбивалентных чувств подавляется другим.
– Все это общие слова. Я вас не о том спросил, – напомнил я ему, боясь, что после паузы он снова вспомнит о курице.
– Я как раз подхожу к нашей теме. В киберпсихологии синдром раздвоения личности называют горизонтальной нестабильностью, дереализацию – вертикальной. В сочетании они приводят к тому, что сознание субъекта полностью распадается на противоборствующие подсознания. Внутри нестабильного сознания ведется настоящая борьба не на жизнь, а на смерть. И тут уже напрашивается другая аналогия. Когда-то давно в хирургии использовали пересадку тканей от одного человека к другому. Если нужной совместимости вдруг не оказывалось, то организм-хозяин начинал отторгать пересаженные ткани. Организм боролся с чужеродным телом, не зная, что такая борьба приведет и к его собственной гибели. Похожая вещь происходит внутри нестабильного сознания. Части сознания воюют друг с другом, не ведая, что исход сражения – гибель организма – носителя сознания. Поэтому-то я и сказал с самого начала, что нестабильная личность обречена на самоуничтожение.
Абметов замолчал. Пока он говорил, Татьяна напряженно теребила салфетку.
– Пожалуй, я поднимусь в номер, – вяло сказала она.
– Вам плохо? – спросил он.
– Вы так скачете с куриц на отторжение органов и сознаний, что мне лучше оставить вас вдвоем, – едко ответила Татьяна и вышла из ресторана. Делового разговора у нас с доктором так и не получилось. Быстро попрощавшись, я вышел вслед за ней.
Через два часа после обеда я вновь встретился с Бруцем. Новостей от полиции не было никаких, зато он сказал, что за полдня успел составить список подозреваемых из числа постояльцев отеля. Отдать список мне на руки он не захотел, и мы пошли к нему в контору. Расположена она была где-то под вестибюлем, на минус первом этаже. Прежде чем попасть в контору, мы довольно долго плутали по коридорам, миновали кухню ресторана, несколько складских помещений, технический центр и еще какое-то мрачное помещение, назначение которого осталось для меня загадкой.
– Ну вы и забрались! – оценил я степень конспирации службы безопасности Оркус-Отеля.
– А вы что хотели? Ведь нам приходится контролировать не только то, что происходит наверху, – Бруц поднял указательный палец, – но и технические службы. Не часто, но иногда опасность исходит и оттуда, – улыбнулся он.
– То есть вы оберегаете постояльцев не только друг от друга, но и от себя, – предположил я.
– Можно сказать и так, – не стал спорить Бруц. – Я начну с того, что оказалось проще всего. Ваш Фил Шлаффер в настоящий момент проживает в нашем отеле.
– Что?! – изумился я. – И давно?
– Недавно. Он въехал в отель только вчера днем.
– Какой у него номер?
– Восемьсот пятидесятый. А почему он вас так интересует?
– Рад бы сказать, да не могу, – признался я. – А Лесли Джонс, вы его разыскали?
– Вы слишком много хотите, – проворчал Бруц, – нет, его я пока не нашел.
– Тогда взгляните в список постояльцев еще разок и посмотрите, нет ли там такого Йохана.
Бруц посмотрел на меня с нескрываемой досадой и полез в компьютер. Йохан среди постояльцев отеля незначился.
– Ну и черт с ним, – сказал я, – давайте займемся списком подозреваемых. Бруц открыл список.
– Вот смотрите…
Список оказался не таким большим, как мы предполагали накануне, – всего пятнадцать человек.
– Это только те, кто въехал начиная с первого сентября, – пояснил Бруц, когда я сказал ему, что пятнадцать человек – это ерунда.
Под описание более или менее подходили четверо.
– Ну-с, с кого начнем? – спросил Бруц после того, как я закончил просматривать список и соответствующие видеозаписи. Последние мало чем помогли – входящие в вестибюль постояльцы были видны только в профиль, поскольку единственная камера находилась у боковой стены в самом конце вестибюля и оттуда пыталась ухватить все помещение разом.
– Скажите, а нас с Татьяной камера записала?
– Конечно. Хотите взглянуть?
– Да. Хочу посмотреть, получились ли мы похожими на себя.
Бруц отыскал запись. На ней было видно, как мы с Татьяной подошли к портье и как она объясняет мне, какой именно номер ей нужен. Вдалеке маячила женщина в панаме с вуалеткой.
– Неужели Бланцетти? – удивился я.
– Она самая, – подтвердил Бруц, – она зарегистрировалась сразу после вас.
Я чуть не задохнулся от возмущения.
– Так какого черта вы обвинили меня в том, что я специально выбрал номер по соседству с Бланцетти?! – заорал я на детектива.
– На всякий случай, – спокойно ответил он, – мне было интересно, почему вы взяли именно двести пятьдесят четвертый.
– Ладно, проехали… – я остыл на редкость быстро, – давайте сюда ваших подозреваемых.
– Они ваши, а не мои, – парировал Бруц. – Кто вам больше нравится?
– Вот этот. – Я ткнул пальцем в молодого красавчика блондина с бледным, немного женственным лицом. Я не случайно его выбрал. На следующий день после прилета на Оркус, когда, выходя из лифта, я чуть не сшиб Бланцетти, именно он стоял у нее за спиной. Он тогда еще выставил вперед руки, чтобы подхватить ее, если она вдруг вздумает упасть. И у него была возможность подслушать Татьянины нумерологические выкладки. Я его хорошо запомнил, хотя доверяться собственной памяти, находясь на Оркусе, – дело весьма рискованное, что бы там ни говорили про антиор-кусовские пилюли. И, наконец, по формальным признакам, молодой человек вполне мог сойти за гомоида.
– Себастьян Дидо. Написано, что прибыл с Земли, но мы такие вещи не проверяем, – пояснил Бруц.
Ничего, проверим, думал я. Только вот появление Шлаффера несколько портило картину. Человек либо скрывается, либо – нет. Зачем ему вздумалось переезжать в тот же отель, где поселился я? Я сказал:
– Хорошо бы узнать планы Шлаффера и Дидо. Возможно, они заказали какие-нибудь экскурсии или билеты в другой район Оркуса. Если они арендовали флаер, то не мешало бы просмотреть карту маршрутов.
– Вы слишком многого хотите! – остановил меня Бруц. – Насчет экскурсий я, пожалуй, узнаю, но в их флаеры я не полезу, да и вам не советую. Это дело полиции, я такими вещами не занимаюсь. Если у вас есть по-настоящему серьезный повод их подозревать, то почему бы вам не навести на них полицию?
– Вы правы, полиция пусть занимается своими делами, а мы займемся своими. – Предложение подключить полицию звучало, по меньшей мере, глупо. Лично мне хватало и Виттенгера. – Узнайте про Шлаффера и Джонса, что сможете, а все остальное я беру на себя.
После долгих уговоров Бруц согласился дать мне список всех пятнадцати вместе с их изображениями.
– Не перенапрягитесь, – мрачно посоветовал Бруц, – мой помощник укажет вам дорогу назад.
Это было очень любезно с его стороны, поскольку дорогу я не запомнил.
В этот день я решил никуда из отеля не отлучаться – на случай, если Бруцу удастся разузнать что-нибудь интересное о Дидо и Шлаффере. Я отправил Яне список пятнадцати подозреваемых с просьбой проверить каждого досконально. Теоретически, я мог бы справиться и сам, но Отдел располагал значительно большими техническими возможностями, да и времени на подобную рутину у меня не было. Покончив с инструкциями для Яны, я направился к Филу Шлафферу Звонить ему не стал – мне хотелось сделать ему приятный сюрприз. В номере Шлаффера не оказалось. Я успокоил себя тем, что устроить Шлафферу сюрприз – не самоцель, вышел на террасу восьмого этажа и позвонил ему на комлог. Как ни странно, Шлаффер ответил сразу, но только в аудиорежиме.
– Привет, узнаете? – спросил я его, предварительно выключив изображение. Тот меня узнал:
– А, господин Ильинский, вы откуда? Неужели тоже…
Его голос заглушила музыка, и мне показалось, что в ушах у меня двоится – музыка доносилась и из комлога и откуда-то снизу. Я подошел к краю террасы, посмотрел вниз. Веселая танцевальная мелодия лилась со стороны большого открытого ресторана на террасе первого этажа, рядом с бассейном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55