Я рассмеялся:
– Да я бы вас в секунду вычислил! Забыла, где я работаю?
– Лучше бы я о твоей работе вообще не знала, – сказал она в ответ, – из-за этой истории с Бланцетти я и решила рассказать тебе про Йохана – так, мало ли что…
– И правильно сделала, – похвалил я ее, – он тебя видел?
Татьяна троекратно ответила «нет», но на всякий случай я ей не поверил. Народ настойчиво тянулся на Оркус: Шлаффер, Абметов, мы с Татьяной, а теперь еще и Йохан, которого вообще непонятно куда приткнуть. Собирается целая научная конференция, но не по планетарной археологии, а по фаонским гомоидам, и не на Земле, а на Орку-се. Не удивлюсь, если и Лесли Джонс бродит где-то рядом. Что же касается нападения на Бланцетти, я все больше и больше склонялся к мысли, что истинной целью преступника было вовсе не похищение чего-либо. Никаких ценностей я с собою не прихватил. Единственным, что могло бы заинтересовать преступников, была трехкрылая пирамидка, но приобрел я ее только этим утром. Скорее всего нападавший хотел не украсть, а, наоборот, установить какое-либо устройство – подслушивающее или подсматривающее. Но кого, кроме меня, он собирался подслушивать? Сам с собою я пока еще на служебные темы не разговариваю, с Татьяной – тоже. Остается Абметов. Подслушать нас, когда мы находимся где-нибудь в общественном месте, – пара пустяков. Поэтому Абметов не стал говорить в ресторане о делах. Следовательно, он подозревает, что за нами могут следить. Автоматически снимается подозрение с самого Абметова, но только если все вышесказанное – верно.
Поразмыслив таким образом, я позвонил Бруцу и велел ему, как только появятся реальные подозреваемые, не предпринимать никаких дальнейших шагов, не поставив меня в известность. Так ему и сказал: сначала сообщить мне, а уже потом – управляющему и всем остальным, включая подозреваемых. Бруц обещал все исполнить точь-в-точь.
Снова звонок в дверь.
– Ну кто на этот раз, – проворчала Татьяна и пошла открывать. Кого-кого, а Абметова мы никак не ожидали. Он был здорово смущен и прямо с порога залепетал.
– Я пришел просить прощения. Феодор, вы знаете, я вынужден был сказать Бруцу, что вы выходили тогда, за завтраком. Пожалуйста, не поймите меня превратно, но у меня не было другого выхода – рано или поздно он все равно бы узнал… Вы не сердитесь?
– Да ладно, дело житейское, на вашем месте я поступил бы так же. Ничего страшного, правда, Татьяна?
– Правда что? Что ты поступил бы так же? Это, безусловно, правда, – согласилась Татьяна, но не с тем, о чем я ее спрашивал.
Абметов все еще стоял на пороге, сконфуженно переминаясь с ноги на ногу. Не было другого выхода, как в очередной раз принять извинения и предложить ему сесть. Он так и сделал. Я подумал, что теперь, после того как он прощен, по всем правилам бытовой психологии, он должен проявить живейшее участие в моей судьбе и заодно предложить свою помощь. Так оно и произошло:
– Я думаю, Бруц вам порядком надоел. Невыносимый тип, абсолютно невыносимый. Я ваш должник, поэтому располагайте мной как вам заблагорассудится, – любезно предложил он. – Кстати, я живу в четыреста тринадцатом номере, так что дьявольское число нас больше не связывает…
– В самом деле, какая жалость! – Татьяна разыграла удивление лучше, чем Абметов – раскаяние.
– В таком случае вам следует получше присмотреться к нашей соседке, госпоже Бланцетти. Теперь дьявольское число связывает вас с ней, – заметил я.
– Увы, это так, – с грустью согласился Абметов и вдруг шутливо добавил: – Но я на нее не нападал!
– Охотно верим, – согласилась Татьяна, – к чему это вам!
– Не к чему… но кому-то она понадобилась… или что-то из ее вещей. Странно, я думал, что таким способом уже давно никого не грабят, – наморщив лоб, бормотал Абме-тов, – хотя постойте, может, тот тип вовсе не был грабителем, а как раз наоборот… Я имею в виду – он хотел что-то подложить еи. Что она собой представляет? Вы с ней знакомы?
Трудно разобрать, пришла ли эта мысль ему в голову только сейчас или он явился к нам специально, чтобы ее высказать. Я пересказал вчерашнюю историю с ключом.
– Поначалу она не заметила, что Федр не один, вот и решила подцепить симпатичного молодого человека, – безапелляционно заявила Татьяна.
Абметов сказал, что у Бланцетти нет никаких шансов, по той простой причине, о которой «вы сами, Татьяна, несомненно, догадываетесь» – так он объяснил и… покраснел.
Пока преступник не установил в наш номер ничего подслушивающего, мне следовало, не теряя ни минуты, поговорить с Абметовым о том, ради чего, собственно, я прилетел на Оркус.
– Господин Абметов, в своем письме вы проявили большую осведомленность… даже слишком большую осведомленность о моих научных интересах. Так не пора ли нам поговорить об этом?
– Ну зачем же так официально, – насупился Абметов, – просто Семен, или вы все еще на меня сердитесь?.. – Абметов проводил глазами Татьяну – она вышла из комнаты, тактично оставив нас одних.
– Сержусь я на вас или нет – значения не имеет, – отрезал я.
– Как знаете… Я надеюсь, что встреча со мной не является единственной причиной вашего приезда – иначе, может статься, что вы потратили время впустую.
– Ближе к делу. – Абметова приходилось подгонять. Он еще больше возмутился:
– Зря вы так давите. Я думаю, вам этот разговор нужен еще больше, чем мне, – заявил он.
Я понял, в чем дело: никто из нас не хотел подступать к теме создания гомоидов прежде, чем станет ясно, что именно известно другому. Ситуация становилась патовой.
– Хорошо, я сам угадаю. Вы прочитали опубликованное в «Секторе Фаониссимо» письмо некоего Джона Смита, в котором тот утверждает, что будто бы созданы некие человекоподобные существа, назовем их гомоидами, и вы прилетели на Оркус, чтобы разыскать этого Смита и поговорить с ним лично. Я прав?
– А разве вы не за этим сюда прибыли? Ах, простите, я забыл, что сам вас сюда вызвал…
– Не ерничайте, я же перестал, – попросил я вполне миролюбиво.
– Ладно, больше не буду, – согласился он, – скажите, только серьезно, сами-то вы верите в этих, как вы их назвали, гомоидов?
– Я верю только фактам.
Мое неудачное заявление очень повеселило Абметова:
– Я читал ваши статьи… не похоже, чтобы вы верили фактам. Скорее уж – слухам…
– Покупай на слухах, продавай на новостях – кажется, так говорят у вас на Земле?
– Да, что-то в этом роде, – он рассмеялся, – в конце концов, слухи – это те же факты, только непроверенные. Но на вопрос вы не ответили.
– Не очень-то я в них верю, но проверить никогда не мешает – в этом и заключается моя работа. А вы верите в гомоидов?
– Буду с вами откровенен. Я тоже в них не верю. Теперь настал мой черед рассмеяться:
– Забавная ситуация сложилась: два скептика прилетели за тридевять земель только для того, чтобы сообщить друг другу о том, что оба они не верят какому-то Джону Смиту. Абсурдно, не правда ли?
– Согласен. Поэтому возьмем в качестве основной гипотезы, что оба мы не то чтоб слишком верим, но и окончательно не отвергаем… Идет? – с улыбкой предложил Абметов.
– Идет! В таком случае мы должны подозревать, что у гипотетических гомоидов есть гипотетический создатель. Какие у вас версии на этот счет?
– А у вас?
– Вы меня пригласили, а не я вас, поэтому вам первому и отвечать.
– Логично, – признал Абметов, – но вот что любопытно: вы заинтересовались работами по моделированию человеческого разума раньше, чем появилось письмо Джона Смита. Только не спрашивайте меня, откуда я это узнал.
– Не буду, хотя стоило бы спросить. Объяснение тому простое: я журналист, и мое дело интересоваться всякой такой ерундой.
– Не такая уж и ерунда, – возразил Абметов, – очень даже не ерунда. Многие, на этой, как вы сказали, ерунде, сломали голову…
– Кто, например? – быстро спросил я. – Уж не Франкенберг ли, с которым вы встречались двадцать пять лет назад на конференции по фундаментальной антропологии?
Конечно, не стоило мне раньше времени хвастать своею осведомленностью, но в тот момент я не видел другого способа его разговорить. Абметов воспринял вопрос неожиданно хладнокровно.
– Хм, вам многое известно, – усмехнулся он, – давно это было, я и забыл уже.
– Франкенберг там выступал? Или вы не помните?
– Отчего же, помню… Да, он выступал.
– И о чем он говорил?
– Вам так это важно? Нет, мы лучше вот как сделаем: я вам расскажу все, что знаю о Франкенберге, а вы взамен расскажете мне о Джоне Смите, – предложил Абметов.
Отличная сделка, подумал я и решительно согласился:
– По рукам!
– И еще одна маленькая просьба: поскольку эго не интервью, то не надо меня записывать.
Просьба была не такой уж и маленькой, но я ее выполнил.
– Отлично, – обрадовался Абметов, не подозревая, как подло я собираюсь его надуть с Джоном Смитом. – Речь на той конференции шла о множественности моделей рефлексирующего разума. Вы с ними знакомы? Ну хотя бы в общих чертах?
– С одной моделью, пожалуй, знаком.. Именно что в общих чертах, – неуверенно ответил я, силясь припомнить то, что наговорил мне Стас.
– Очевидно, вы говорите о модели человеческого мышления – модель Лефевра. Тогда вы, должно быть, помните, что Лефевр основывает свою модель на ряде аксиом и постулатов. Изменив одну или несколько аксиом, мы получаем другую модель и даже много моделей. Ситуация, как в геометрии. Отказавшись или изменив некоторые из аксиом Эвклида, мы получаем новую геометрию, которая описывает совсем другие природные процессы. Первоначальную, «человеческую» модель рефлексирующего разума в научной литературе называют стабильной.
– Могу предположить, что все остальные называются нестабильными, – догадался я.
– Да, вы абсолютно правы, – согласился Абметов, – сама идея множественности сомнению не подвергалась, но вот ее практическое воплощение… Франкенбергу тогда здорово досталось от оппонентов.
– В чем заключались их возражения?
– В том, что все модели, отличные от человеческой, действительно нестабильны.
– То есть, что они описывают нестабильную личность? – Я старался переводить абметовскую терминологию на человеческий язык. – Иными словами, если бы подобную модель удалось реализовать, то в результате получился бы психически ненормальный субъект, – добавил я, вспомнив, что говорил Типс о Джоне Брауне.
Абметов едва сдержал улыбку – он понял, что имеет дело с дилетантом.
– Ненормальным кого угодно назвать можно. Психически нормального человека представить себе труднее, чем ненормального. Поэтому я бы воздержался от подобных оценок.
– Тогда поясните, что вы имеете в виду под «нестабильностью».
– В классической бинарной модели мыслящему субъекту предлагается сделать выбор между двумя сценариями поведения. Что именно он выберет – мы не знаем, но мы можем говорить, с какой вероятностью он выберет тот или иной сценарий. Вероятность – это просто число – ничего больше. Число, являющееся решением некоего уравнения. У того уравнения, что описывает человеческое мышление, решение одно-единственное. Теперь представьте себе, что у уравнения оказалось не одно решение, а два. Если бы личность, чье мышление соответствует такому уравнению, существовала – она долго бы не прожила. Тем более не может существовать общество, состоящее из таких личностей.
– Под обществом вы подразумеваете внеземную цивилизацию?
– Ее самую. Вопрос стоял именно так: могут ли существовать цивилизации разумных существ с иной, отличной от человеческой, формой мышления.
– Ну ладно, уравнения уравнениями, оставим их пока в стороне… Кстати, а что будет, если у того уравнения вовсе нет решений?
– Такие модели даже Франкенберг в расчет не принимал, – развел руками Абметов, – пришлось бы конструировать субъекта из антивещества.
Честно говоря, этого замечания я не понял – наверное, это все же была шутка. Я спросил:
– Почему вы сказали, что личность, соответствующая нестабильной модели, долго бы не прожила?
Оговорка абметова меня поразила. Умирающий гомоид из пещер Южного мыса, самоубийца Джон Браун – в один миг они вновь встали перед моими глазами.
– Да это я так, фигурально выразился. Я настаивал:
– Ну а все-таки… Представьте на минуту, что удалось создать существо, мыслящее не так, как мы, но в чем-то похожее на нас – гомоида, одним словом. Что бы оно собой представляло? Только прошу вас, без уравнений, пожалуйста…
– Наиболее близкий аналог нестабильности – это так называемый синдром раздвоения личности у человека. Точнее говоря, такой синдром – это защитная, компенсирующая реакция человеческого организма на воздействие окружающей среды. Или наоборот, на отсутствие привычного нам воздействия. Например, если вас или меня надолго изолировать от общества, в сурдокамере или еще где-нибудь, то рано или поздно вы начнете говорить сам с собой, у вас могут появиться галлюцинации, вам будет казаться, что рядом есть кто-то еще. В случае же выдуманного вами искусственного существа-гомоида никакого внешнего воздействия и не нужно – существо будет само на себя воздействовать, пока его сознание не распадется на две отдельные личности – по одной на каждое решение уравнения. Или же сработает механизм самоотторжения…
– Иначе говоря, существо покончит жизнь самоубийством – вы это имели в виду, когда говорили, что нестабильная личность не смогла бы жить?
– Да, примерно это я и имел в виду.
– Но почему?
– На этот вопрос не так просто ответить. То есть ответить-то просто, но вам, вероятно, будет трудно понять…
Прежде чем перестать понимать, я подвел промежуточный итог:
– Хорошо, пока остановимся. Итак, согласно теории, гомоиды страдали бы раздвоением личности. Но это еще не доказывает невозможность их создания – ну страдали бы и страдали… Люди же живут как-то… Кроме как проблем с раздвоением личности, что еще можно ожидать от гомоидов? Иначе говоря, какие еще возражения в адрес Франкенберга звучали на той конференции?
– Да, безусловно, возражений было хоть отбавляй. Но чтобы изложить их, мне придется немного углубиться в теорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55