Итак: вам – Абметов, нам – тело Джонса. Тем более что Джонс был гражданином Фаона.
Бруц не сдавался:
– А вдруг это он убил Тодаракиса? Я возразил:
– Вряд ли, скорее всего он прятался на Хармасе, пока Абметов путешествовал по Оркусу. Не к чему было Джонсу попадаться на глаза ни мне, ни Антресу.
– Справедливо, – снова поддержал меня Виттенгер. Я ожидал, что новость о четвертом гомоиде доконает Абметова, но тот продолжал упорствовать:
– Никто не поверит ни единому вашему слову. Я готов признать, что пытался добыть на Плероме кое-какую информацию, но это еще не преступление. А вы тут нам изобразили целый заговор. Трисптерос какой-то выдумали. Чушь полная! С чего вы взяли, что я принадлежу к этой, как вы ее назвали, Трисптерос?
Я обратился к сержанту:
– Бруц, мне нужна ваша помощь, подержитека покрепче господина Абметова, а я тем временем проведу небольшое анатомическое исследование. Не бойтесь, Абметов, – только поверхностное.
– Вы не имеете права! Это насилие! – завизжал Абме-тов.
Но насилие тем не менее свершилось. Крылатый треугольник был выведен на том же месте, что и у Номуры.
– Вы видели? – спросил я у Бруца, но тот в ответ расхохотался.
– Ну вы даете, – говорил он сквозь слезы, – хорошо, что вы это мне сейчас показали, а то представляю себе, что бы сделали с вами, представь вы свою главную улику в суде.
Вслед за ним расхохотался и Абметов. Я возмутился:
– Что вы ржете тут, как лошади. Виттенгер, вы тоже смеетесь?
– Ни в коем случае, – ответил он серьезно. Бруц наконец перестал смеяться.
– Абметов, объясните вы сами, – предложил он.
– Нет уж, давайте вы, а то господин Ильинский мне опять не поверит.
Бруц положил мне руку на плечо и ласково так сказал:
– Фед, вы только не принимайте то, что я вам сейчас скажу, слишком близко к сердцу, но, понимаете… – Бруц еле сдерживал смех, – понимаете, знак, что вы видели, называется вовсе не «Трисптерос». Этот знак носят астронавты-испытатели – «дрэггеры» – так они себя именуют. Есть у них и свое братство. Оно объединяет астронавтов, принимавших участие в испытаниях новых участков Канала в Секторе Улисса – новых терминалов, другими словами. Сам же знак – всего лишь условное изображение древнего устройства для углубления водных каналов – что-то вроде трех вращающихся ковшей, вычерпывавших грунт со дна канала. Немудрено, что вы о дрэггерах ничего не слышали, ведь последнее испытание проводили пять лет назад и так далеко от Сектора Фаона. Вы, доктор, который из терминалов испытывали?
– Двадцать два – ноль шесть, – ответил Абметов и добавил: – Давно это было, еще в молодости.
– А я – двадцать девять – пятнадцать. Пожал бы вам руку – как бывшему коллеге, но боюсь, это будет неверно истолковано, да, Ильинский?
Я сказал, что мне начхать.
– И вы не хотите взглянуть на мой знак?
– Да ладно, будет вам… – Я чувствовал себя вконец оплеванным. – Но погодите, – хватался я за соломинку, – если Номура был всего лишь испытателем, то почему он хотел убить гомоида? Или же дрэггеры ненавидят гомоидов не меньше, чем гомоид Антрес – людей?
– Кто такой Номура? – строго спросил Абметов. У Виттенгера был такой вид, будто он старается что-то припомнить.
– Стой, как ты сказал, Номура?
– Да, Номура – он работал со мной, вы его не могли знать, Номура погиб в пещере Южного Мыса, когда мы искали там лабораторию Франкенберга.
– Все, вспомнил! – воскликнул Виттенгер. – Когда ты сказал про Южный Мыс, я сразу вспомнил. Так и есть: Номура погиб, но не в пещере, а во время пожара на биохимическом заводе! Нам в департамент прислали список погибших, и в нем был Номура. К сожалению, полного имени я не помню…
– Что вы несете, инспектор?! Мне, наверное, лучше знать, где и как погиб Номура! – заорал я на него.
– Да не ори ты так! Я не говорю, что это один и тот же Номура. Может, этих Номур как гомоидов – куда ни плюнь…
– Господа, господа, ведите себя прилично, – увещевал нас Бруц.
– Ну вот, теперь все стало на свои места, – провозгласил довольный Абметов, – на заводе погиб кто-то из родственников Номуры, вероятно, его брат. А ваш Номура думал, что вы идете охотиться на поджигателей, и хотел отомстить за смерть своего сородича. Мотив стар как мир – и никаких тебе тайных обществ, гомоидов и прочих сапиенсов. Вы взялись искать существ, чей разум вам никогда не понять, хотя даже своего коллегу как еледует не знали и не понимали. Разгадку надо искать на поверхности, мой друг, это вам хороший урок на будущее.
Мне захотелось забиться куда-нибудь подальше в угол, раствориться, исчезнуть – все что угодно, только бы не слышать этого спокойного, нравоучительного тона. Абметов прав, я не сказал Номуре, кого мы ищем. Почему я решил, что Номура – предатель? Потому что сам думал только о гомоидах и считал, что всем на свете нужны только они. Я чувствовал, как пылают мои щеки. Спасибо Бруцу, он утихомирил распоясавшегося Абметова:
– Вы, Абметов, бросьте хорохориться, обвинение в убийстве с вас еще никто не снимал.
– Все, молчу, молчу… хотя нет, постойте. Думаю, мы с господином Ильинским больше никогда не встретимся, поэтому я хочу сказать ему на прощание несколько слов. Отчасти вы правы. Я был на Плероме и беседовал с Вэнджем. Вы правы, я действительно просил его поделиться со мной информацией, полученной со спутника. Он обещал подумать над моим предложением. Упрекнуть мне себя не в чем: собирая досье на людей, вы поступаете еще менее законно, я уж не говорю об элементарной порядочности. И насчет гомоидов вы тоже почти угадали. Гомоиды нужны были мне, чтобы расшифровать идущие из Канала сигналы, ведь человеку подобная расшифровка не под силу. Вселенная говорит с нами на другом языке. На метаязыке, если угодно. Человеческий язык для познания мира непригоден – это заметили еще в двадцатом веке. Потом доказали, что неполнота человеческого языка напрямую следует из предложенной Лефевром модели рефлексирующего разума и наоборот. Получился замкнутый круг – уже который! Пока нет угрозы самому существованию человеческой расы, на подобные, неутешительные умозаключения можно не обращать внимания. Но что делать, если опасность совсем рядом? Как и где искать выход? Искать теми способами, что предлагает современная позитивная наука, или уповать на чудо, прислушиваясь к оркусовским воронкам, как это делают паломники вроде Себастьяна Дидо. Мы нашли третий путь. Архив истории науки помог Франкенбергу создать гомоидов, и поэтому мы имели полное право использовать их по собственному усмотрению. Речь не идет о каком-то насилии над гомоидами. Исключением является то небольшое насилие, которое необходимо для сохранения тайны. Но те люди, на которых вы работаете, подвергают вас точно такому же насилию, и вы не видите в этом ничего предосудительного. Мы вынуждены действовать тайно, ибо настоящее знание не терпит толпы. «Ты знай всех, тебя же пусть не знает никто», – так сказал один мудрец. Быть и оставаться в неизвестности – это та цена, которую мы готовы заплатить за обретение знания – наш крест, если угодно. В нас не остается места для веры. Наша идеология, наша цель не совместимы с насилием, прошу, пожалуйста, запомнить. Ну, разве что, с насилием над собой… Ведь как считается: знание – это своеобразное наведение порядка в собственных головах. Для наведения порядка требуется энергия, ее мы черпаем из собственных запасов. Упорядочивая одну часть себя, мы разрушаем другую. Поэтому порой мне кажется, что процесс познания – это растянутое во времени самоуничтожение, ибо познание убивает веру в чудо, разрушает иллюзии, одной из которых является убежденность в безграничной мощи человеческого разума. Ильинский, вы симпатичны мне (я умилился), и если бы мы встретились при иных обстоятельствах, то я непременно предложил бы вам вступить в наши ряды. Возможно, когда-нибудь попозже, это так и произойдет…
Абметов замолчал, о чем-то задумавшись.
– Он хочет нас разжалобить, – заключил Виттенгер.
– Вы мечтаете получить свою плату, когда окажетесь по ту сторону Канала? – Защищая себя, я прикинулся циником.
– Можно сказать и так, – ответил Абметов мне, но не Виттенгеру, – но я рассказал вам все это по одной простой причине. Я предлагаю вам сделку.
– Какую же?
– Я признаюсь в убийстве Николаса Тодаракиса, хотя я его и не совершал. Вы же пообещаете мне, что все сказанное в этой комнате останется между нами. Вы не станете публиковать в вашем убогом «Секторе Фаониссимо» никаких статей ни обо мне, ни о гомоидах, ни о Плероме. Согласны?
Бруц был готов пойти на сделку, но меня его проблемы не волновали. Найти убийцу торговца не входило в мою задачу, поэтому я отказался. Виттенгер меня поддержал.
– Ну, как знаете… – вздохнул Абметов. По-моему, наш ответ его не удивил.
Тем временем дверь в изолятор распахнулась, и в комнату вошел улыбающийся до ушей Флокс.
– Господа, я переговорил со своим руководством и спешу вас обрадовать – мне дали указание вас отпустить. Чтобы уладить небольшие формальности, я прошу моих коллег и вас, господин Ильинский, пройти на минутку в мой кабинет. Вы, Абметов, пока останьтесь здесь.
Втроем мы зашли в кабинет к Флоксу. Те «небольшие формальности», о которых упомянул Флокс, нас неприятно поразили: оказалось, что Флокс записал весь наш разговор в изоляторе. Он показал нам фрагмент записи, затем, выключив изображение, вкрадчиво спросил:
– Господа, вам не кажется, что вы могли бы рассказать мне чуть больше?
– Нет, не кажется, – отрезал я.
– Сотри запись, скотина, – прорычал Бруц, – а то я сотру тебя в порошок, – и полез с кулаками на капитана. Нам с Виттенгером пришлось их разнимать. Флокс отделался разорванной молнией на форменной куртке.
– Фу, господа, не ожидал я от вас такого… – Он стоял, держась за стол, красный, как бортовые огни, и судорожно одергивал полы куртки.
– Флокс, я уверен, вы свой законный отпуск любите проводить на Оркусе – он тут от вас недалеко. В следующий раз, когда приедете к нам, я вам устрою такой прием… – пригрозил ему Бруц. Флокс не растерялся:
– Зря вы так. Ваше сержантское удостоверение давно просрочено, и на вашем месте я бы вел себя поспокойнее. – Ладно, чего вы хотите? – спросил у Флокса Виттенгер.
– Бруц прав относительно того, где я люблю проводить отпуск. Но чтобы поехать на Оркус, нужны еще … э-э-э… как это сказать…
– Средства, – подсказал я.
– Это вы сказали, а не я, – спохватился Флокс.
– Я все понял, – Виттенгер был необыкновенно спокоен, – мы с господином капитаном обо всем договоримся. А вы (это он нам с Бруцем) подождите пока за дверью.
Мы вышли. Виттенгер отсутствовал минут десять.
– Все в порядке, – сказал он, выйдя из кабинета.
– Много запросил? – полюбопытствовал Бруц, но Виттенгер отмахнулся – мол, так, ерунда. А я подумал, не вычтет ли Шеф эту ерунду из моей зарплаты. Абметова выпустили еще через полчаса. На тело Джонса, сколько он ни просил, я взглянуть ему так и не разрешил.
– Знаете что, – сказал он мне на прощание, – а я вам не верю. – Он имел в виду, что Джонс – не гомоид.
– А я – вам, – ответил я.
Бруц с Виттенгером долго раскланивались, пообещали друг другу впредь взаимно и плодотворно сотрудничать. Когда объявили посадку на рейс ТК-Хармас – ТК-Оркус, мы расстались. Абметов с Бруцем пошли к загрузочному туннелю, мы с Виттенгером – в зал ожидания.
Мы устроились в мягких креслах прямо под самым полюсом прозрачного купола – настолько прозрачного, что если закрыть глаза, запрокинуть голову, посидеть так какое-то время, стараясь забыть, где находишься, а потом резко открыть глаза, то черно-звездный провал наваливается, поглощает тебя целиком, и когда секундное оцепенение проходит, ты в смятении оглядываешься по сторонам, ища глазами опору… Сколько раз я был на ТК-Хармас, столько раз проверял – все одно…
– Одного не могу понять, – прервал мои размышления Виттенгер, – я этого Джонса два раза допрашивал по делу Перка и ничего не заметил. Неужели эти гомоиды так похожи на нас?
– Абсолютно, – заверил его я, – но при чем тут Джонс?
– Как при чем?! Говорю же, я его допрашивал, но мне и в голову не могло прийти, что он – не человек.
– И правильно, ведь Джонс – самый обыкновенный человек… я так думаю, – добавил я, чтоб не зарекаться.
– Так ты специально соврал… – догадался Виттенгер, – а зачем?
– Абметов меня интересовал по двум причинам – две вещи мне необходимо было у него выяснить. Первое: знает ли он, где четвертый гомоид. Про Джонса я ляпнул наобум, и Абметов попался.
– Так он вроде тебе не слишком поверил.
– Не важно… Важен его первый порыв – немедленно взглянуть на тело Джонса. Следовательно, четвертого гомоида он и в глаза не видел.
– Понятно, а какую вторую вещь ты хотел выяснить?
– Номура…
– Да, с Номурой ты малость ошибся.
– Согласен, неловко вышло. Абметов опять выкрутился. Но я рад, что Номура не был предателем. А с Абметовым пусть теперь Бруц разбирается.
– Угу, он, пожалуй, разберется, – то ли со злорадством, то ли с иронией промолвил Виттенгер.
– Вы о чем?
– Взгляни-ка вон туда. – И Виттенгер указал на выход из того туннеля, куда мы с ним забежали, преследуя Джонса. К моему великому изумлению, из туннеля вышли Абметов и Бруц. Они были прикованы наручниками друг к другу и еще к двум охранникам. Следом шествовал довольный Флокс. Он сделал Виттенгеру ручкой, тот приветливо помахал в ответ. Процессия проследовала к полицейскому участку. Виттенгер взглянул на меня, пытаясь определить, готов ли я разделить его радость. Но я сидел словно в ступоре.
– Да ладно тебе, – он ласково потрепал меня по плечу, – с кем не бывает…
– Чего не бывает? – спросил я автоматически. Я даже не уверен, что это я спросил, по-моему, я был где-то далеко в тот момент.
– Все что угодно бывает…
– Кому угодно?
– Да что с тобой, очнись ты наконец! – Виттенгер всерьез обеспокоился моим здоровьем. Я сказал, что я в порядке.
– Я тебя прекрасно понимаю, – сказал он с сочувствием, – Бруц спас тебе жизнь, и ты не мог не доверять ему. Но меня на такие сантименты не купишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55