Затем я разворачиваюсь, чтобы полюбоваться закатом, и камера, скользнув по деревьям, упирается в здание. Опять ничего интересного. Я снова разворачиваюсь. Появляются бегуны. Точно, так и есть: мужчина и девушка работают в Отделе Стратегического Планирования – предсказаниями занимаются, в общем. Их имен я либо не знаю, либо не помню. Неподвижного незнакомца из-за них не видно. Вот коллеги меня обгоняют, и стала видна маленькая фигурка в противоположном конце аллеи. Фигурка двигалась к озеру и поэтому видна была со спины. Я остановил кадр и начал увеличивать изображение. Оно вышло довольно смазанным. Несомненно, это мужчина – средний рост, темно-русые волосы, черная куртка с откинутым капюшоном, похожая на мою, – это все, что я разглядел. Позвонил Яне.
– Все работаешь? – удивился я.
– Угу, а ты все болеешь? – точно так же спросила она меня.
– Нет, уже нет, сегодня вот с Шефом довелось пообщаться…
– А почему ко мне не заглянул? – обиженно поинтересовалась Яна.
Она была права – надо было заглянуть к ней в «шкаф» – так мы прозвали Янин кабинет. Мало того, что размером он – с душевую кабину, так туда еще и аппаратуры всякой битком набили. Поэтому работать экспертом по информационным системам у нас в Отделе могла бы только миниатюрная женщина – такая, как Яна. Мы подозревали, что Шеф взял ее на работу исключительно исходя из ее габаритов – все остальные претенденты и претендентки были покрупнее.
– Виноват – исправлюсь, – ответил я и попросил: – Яна, взгляни, пожалуйста, на ту запись, что я сейчас тебе перешлю. На ней есть один тип – он появляется сразу после тех двоих из Стратегического Планирования, про которых ты говорила, что они не только вместе бегают по вечерам, но и…
– Поняла, поняла… – Яна догадалась, о ком я говорю. – Хорошо, присылай скорее, а то я уже домой собралась.
– Кто тебя там ждет? – полез я не в свое дело, о чем мне тут же напомнили:
– Не твое дело!
– Согласен, все, высылаю… – ответил я и отправил ей видеозапись.
Не прошло и десяти минут, как Яна снова появилась на моем экране.
– Что, уже? – не поверил я.
– Фед, ты давно у врача был? – настороженно спросила Яна, в голосе – ни тени иронии.
– Ты о чем? – Я мысленно готовил себя к худшему, но Янин ответ стал для меня полнейшей неожиданностью:
– О чем я?! Ну ты даешь… ложился – себя уже не узнаешь!
– Бред! Не может быть! – воскликнул я. Татьяна выглянула из соседней комнаты:
– Где бред?
– Нигде! – прорычал я. – Это я не тебе, – сказал я изумленной Яне. – Не может такого быть!
– Почему? Тебя кто-то снял… – Яна быстро нашла наиболее очевидное объяснение.
– Так это же я сам снимал!
– Как это? – не поверила Яна.
– Как-как, визор на затылке у меня был – вот как! – психанул я.
– Погоди, успокойся. Всему. этому должно быть какое-то разумное объяснение. – Судя по ее голосу, как раз разумного-то объяснения у нее и не было.
– Может, отражение? – предположил я. Яна взглянула мимо меня – на другой экран.
– Нет, не отражение. Ты извини, конечно, я давно хотела тебе сказать, но как-то не решалась… У тебя на куртке сзади, с правой стороны, небольшое пятно – как и на изображении.
– Голограмма? – выдвинул я чуть более фантастичную версию. Следующей своей версии я испугался еще больше – гномы умеют превращаться в кого угодно – в Номуру, Джонса, меня и, не дай бог, в Шефа!
– Голограммы следов на гравии не оставляют, – возразила Яна, внимательно взглянув на запись.
– Ладно, – сказал я, после минуты напряженных размышлений, – кажется, я понял, в чем дело.
– И в чем же.
– Как-нибудь потом. . Спасибо, увидимся. – Я быстро распрощался с заинтригованной до крайности Ямой.
За ужином я рассказал Татьяне о намечающейся поездке на Оркус.
– Я поеду с тобой, – заявила мне она, еще как следует не дослушав, – давно пора взять отпуск. Мне, в отличие от тебя, Оркус нравится – и по работе и вообще…
– Ты не понимаешь, я же не просто так туда еду, а по делу.
– Да ты все время – по делу, можем мы хоть раз в жизни куда-нибудь вместе съездить. И потом, какие там у тебя дела? Этого Абметова повидать? Ну повидаешь – я ж мешать не буду. И не волнуйся, мне тоже будет о чем с ним поговорить.
– Это о чем же?
– А ты о чем?
– Тебе это еще рано знать.
– Ах так! Ладненько – будь по-твоему. Кстати, Йохан меня звал на симпозиум по планетарной археологии, и не на какой-нибудь дурацкий Оркус, а на Землю. Еще не поздно согласиться. Я-то думала, ты после болезни возьмешь отпуск, слетаем куда-нибудь вместе…
И Татьяна приготовилась хныкать. Да и мне самому было совестно. Я решил взять тайм-аут.
– Ну хорошо, я подумаю, – пообещал я, – а что, Йохан без тебя никак не может?
– Может – он сегодня днем улетел. И сказал, чтобы я его догоняла.
– А когда симпозиум?
– Через две недели.
– Чего же он тогда тебя не дождался?
– Он и не должен был дожидаться. Йохан – в оргкомитете, и ему положено там быть раньше остальных. Знаешь, ты как хочешь, но я начинаю собирать вещи! – заявила она.
Татьяна не на шутку обиделась. Она наморщила нос и приготовилась хныкать. Когда она хнычет, то становится похожей на маленького грустного ежика – и ей об этом хорошо известно.
– Ладно, ежик, не плачь. – Я погладил ее по голове и поцеловал в покрасневший носик. – Придумаем что-нибудь, я обещаю.
Нужно было ее как-то отвлечь.
– Ты вчера мне про японских бабочек начала рассказывать, да уснула. Расскажи мне о них, ну пожалуйста, – попросил я ее.
– Что-то я не помню такого… ты меня ни с кем не путаешь? Когда это я тебе про бабочек рассказывала?
– Ты уже засыпала; и когда я спросил, у кого бывают бабочки, ты пробормотала что-то там про японцев.
– А, ну да… На самом деле бабочки у кого угодно бывают.
– Давай для начала остановимся на японцах.
– Ну хорошо, японцы так японцы. Ничего особенного я тебе рассказать не могу, помню только, что бабочка у них – это символ легкомыслия, брака и семейного счастья…
– Отличный набор, – восхитился я, – и главное – очень последовательный.
– Нет, стоп, я, кажется, перепутала – это у китайцев – легкомыслие, а у японцев – любовь и брак. Или нет… – она задумалась, – наверное, так: одна бабочка – это ветреность и легкомыслие, а пара – это брак, семья и все такое. Давай сейчас глянем…
И она полезла в библиотеку.
– Ты что ищешь? – спросил я.
– Японские трехстишия, хокку, там про бабочек непременно должно быть… Во, смотри, Кобаяси Исса написал…
Я посмотрел:
Порхают бабочки.
Я же по миру влачусь,
Словно пыль по дороге.
– Ясно? – спросила Татьяна.
– А что тут непонятного? Стой, вот на этот дай взглянуть. – Я не дал ей закрыть страницу.
Трепещет бабочка,
Ей больше не взлететь.
Оторвано крыло.
Подписано: Тамака Тоники.
– Хм, любопытная идея, – похвалил я, имея в виду связь со злополучным трехкрылым треугольником. Бескрылое легкомыслие – звучит не слишком осмысленно и не похоже, чтобы знак на груди у Номуры означал именно это.
– Бабочки и пыль – возрождение и смерть, вечные темы, – последовало объяснение для тупых. Я продолжал рассматривать текст, как вдруг вместо него появилась довольная Марго – компьютер решил, что Марго для нас важнее.
– Вы чего так уставились? – удивилась она.
– На твоем месте только что были стихи, – с укоризной в голосе объяснила Татьяна.
– На каком таком моем месте? А-а-а, на экране, что ли? Ну извините… Не поздновато ли для стихов? – И она хихикнула.
– Для стихов никогда не поздно, – отрезал я.
– Про что хоть стихи?
– Про бабочек, – ответили мы хором.
– Ну вы даете… почитайте и мне, что ли, – попросила она.
Татьяна уполовинила Марго – так, чтобы стал виден текст.
– Марго, ты не возражаешь, если мы тебе правое ухо подрежем? – прокомментировал я Татьянины действия.
– Режьте, оно все равно великовато – не то что левое, – разрешила она. Татьяна зачитала ей про бескрылую бабочку.
– Тоскливые стихи вы читаете… – пошмыгав носом, отозвалась Марго, – и зачем кошке такой трофей.
Никакой тайны из бабочек у меня не получилось, и я спросил ее напрямик:
– Марго, расскажи нам какую-нибудь историю про трехкрылую бабочку. Только не спрашивай зачем. Марго задумалась минуты на две, а потом выдала:
– Я где-то читала, но уже не помню где… Была такая история, произошла она давным-давно и к тому же на Земле. Одна путешественница гуляла где-то в тропиках – на Амазонке, по-моему. Сорвала она как-то раз цветок орхидеи и стала обрывать с него лепестки…
– А это еще зачем? – удивился я.
– Тогда так гадали, чет-нечет, понимаешь? У них цветы были вместо генератора случайных чисел. Ей нужно было выбрать, куда идти дальше, заблудилась она, одним словом. Так вот, на цветке сидела золотая бабочка и лепестки были тоже золотые. Путешественница оборвала бабочке крыло, перепутала с лепестком. Бабочка оказалась очень мстительной. Когда путешественница, измученная долгой дорогой, уснула, бабочка подлетела к ней и убила… Вот такая трагическая история, – подвела итог Марго.
– Ты все напутала, – возразила Татьяна, – у Эверса немного иначе… Та путешественница коллекционировала бабочек и, найдя золотую бабочку, проткнула ее иглой. А дальше было примерно так, как ты сказала.
– Ну не знаю, – странно, но Марго не хотелось спорить, – вы просили, я рассказала… Я, собственно, по другому поводу звоню. Ты на симпозиум едешь?
– А тебя почему это волнует? – поинтересовался я у Марго. Она призналась:
– Так я тоже хочу, а туда только одно свободное приглашение осталось. Ну так ты едешь? – снова спросила она.
Татьяна вопросительно посмотрела на меня. Делать было нечего, и я согласился взять Татьяну на Оркус.
– Никуда она не едет, – ответил я за Татьяну.
– Ну и чудненько! – обрадовалась корыстная Марго. – Тогда – пока!
Марго пропала. Татьяна поспешила чмокнуть меня в щеку. После столь трогательной благодарности я уже не имел права передумать.
Всю ночь я проворочался, изобретая для Ларсона самую страшную месть на свете. Впечатление от вчерашнего розыгрыша не рассеялось и к утру. Но как отомстить Лар-сону, я так и не придумал.
В этот день мне почти удалось добраться до Отдела. У самых дверей Отдела я притормозил и подумал, а за каким чертом я сюда приехал – Шефа на рабочем месте не было, от шутника Ларсона меня тошнило, Яна наверняка начнет приставать по поводу галлюцинирующего визора. Я вышел на улицу. За ночь и земля и деревья покрылись тонким слоем инея. Тень от здания мешала фаонскому солнцу растопить иней прямо с утра. И пока земля и деревья из седых не превратились в мокрых, я решил повторить свой вчерашний маршрут, а заодно еще раз продумать, что сказать Ларсону. Или сделать.
Рабочий день начался полчаса назад, и те сотрудники, что предпочитали утреннюю пробежку вечерней, уже покинули лес. Я снова был один, но вот что странно: ларсонов-ский розыфыш так меня встряхнул, что за все время прогулки я ни разу не вспомнил о своих вчерашних страхах. Или, лучше сказать, страх ни разу не вспомнил обо мне, хотя я о нем как раз вспомнил, но только под конец прогулки – когда шел к стоянке; и я удивился, почему это он не появляется. На Ларсона я больше не обижался, но в Отдел так и не пошел. Вместо этого я с полчаса покружил над горолом, затем полетел к Институту антропоморфологии.
Я поджидал Типса у заднего выхода корпуса "D". Фла-ер припарковать здесь было негде, пришлось коротать время сидя на бетонной скамье напротив выхода. Через десять минут я пожалел, что с утра не надел куртку с обогревом. Техники из службы энергоснабжения и регенерации дежурили посменно. Их утренняя смена заканчивалась, когда у всех остальных сотрудников Института наступало время обеденного перерыва. Долговязый, угрюмый Типе появился в компании сослуживцев. Я окликнул его:
– Типс, можно вас на пару слов. Он покосился на коллег.
– Мы тебя подождем, – сказал один из них.
– Лучше не стоит, – каменным голосом посоветовал я.
– Я тебя предупреждал, что они от тебя не отстанут, – напомнил Типсу его коллега. Остальные техники, включая Типса, посмотрели на него с какой-то странной укоризной. Наверное, он у них был признанным занудой. – Ладно, держись, – ободрил зануда.
Поочередно оглядываясь, они пошли вдоль корпуса Института по направлению к стоянке.
– Ну что вам еще?! – спросил Типе недовольно. – Меня уже три раза вызывали. Не знаю я ничего про этого Брауна.
– Два, – поправил я его, – два раза вызывали. В «Деле Брауна» я нашел только две записи беседы с Типсом. Он вскинул подбородок и пропыхтел:
– Ну два, и что с того?
– Вы куда шли? К стоянке флаеров? – спросил я, с трудом вынося его грубоватый тон.
– Вообще-то мне к «трубе», – ответил он уже мягче.
– В таком случае я вас довезу куда скажете, – пообещал я ему, – но прежде мы немного побеседуем. Когда вы познакомились с Брауном?
– Полтора года назад, может, чуть больше. Об этом у вас все записано. Со мной беседовал этот, как его… майор, по-моему…
– Виттенгер, – подсказал я.
– Да, он самый, – подтвердил Типе, – он уже не ведет это дело?
– Виттенгер занимается убийствами. Браун не его клиент. Итак, вы познакомились полтора года назад. И с тех пор вы работали в одной смене?
– По-разному – то в одной, то попеременно…
Он, по-видимому, хотел напомнить, что об этом он тоже уже говорил Виттенгеру, но промолчал. Я снова спросил:
– Почему вы назвали Брауна недоумком?
– Так вот вы про что… Что, я прямо так и сказал?
– Все записано, – подтвердил я. Если до этого он только пыхтел, то теперь точно вскипел:
– Да пусть хоть трижды записано – я же вам не врач! Я говорю, что думаю. Будь я психиатром, может, и обязан был бы объяснять почему да зачем. Но котелок у Брауна плохо варил, это факт!
– Вот о фактах мне и расскажите. Типе нахмурился.
– Забывал он все. Витал где-то в облаках. Случалось, десять раз ему повторишь, что, мол, к примеру, завтра септофлотатор надо поставить на профилактику, а придешь утром – опять все забито. А он глядит тебе в глаза, радостный такой, будто так и надо! Или возьмите хоть барионную центрифугу…
– Не надо брать центрифугу, – предостерег его я, – итак, Браун страдал забывчивостью, вы это хотели сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55