https://wodolei.ru/catalog/mebel/mojdodyr/
Я прошел до конца первой галереи и остановился перед двумя зеркальными дверьми. Я размышлял, которая из них мне нужна, что, впрочем, было уже не так важно, поскольку на обеих дверях висела табличка «закрыто», а свет – и там, и там – полностью погашен. Внезапно мое отражение в одной из дверей как будто раздвоилось – рядом с моим лицом показалось еше одно. Я резко обернулся, но позади меня никого не было. Не исключено, что оригинал второго отражения находился в переходе, соединяющем параллельные галереи, и, пока я оборачивался, он успел свернуть налево – во вторую галерею. Я бросился в переход, пробежал до второй галереи, свернул в нее, но и там никого не оказалось – вторая галерея была такой же пустой, как и первая. Я обозвал себя идиотом. Разумеется, неизвестное лицо находилось внутри сувенирной лавки – ведь зеркальное стекло двери становится прозрачным, если предметы за ним освещены. Тот, кто проник в лавку, невзначай осветил свое лицо фонарем, и поэтому я его заметил. Вернулся назад – к двери, заглянул вовнутрь, но, кроме собственного отражения, я ничего не видел. Дернул дверь изо всех сил. Удивительно, но она поддалась. Прошел внутрь. Это была та самая сувенирная лавка, где мне продали пирамидку. Сквозь зеркальную витрину сюда проникало достаточно света, чтобы разглядеть помещение и чтобы не споткнуться о распластавшееся возле прилавка тело. В нем я узнал продавца, всучившего мне пирамидку.
Убедившись, что я уже ничем не могу ему помочь, я прошел в глубь помещения – до задней двери, что вела непосредственно на улицу. Честно говоря, я не ожидал, что такая дверь имеется, иначе бы поспешил к ней с самого начала. Но теперь время было упущено – тот, кого я видел, – был уже далеко. Мне совсем не улыбалось оказаться замешанным в убийстве, да еще вдобавок не у себя на Фаоне, и я вернулся в отель, но уже через улицу. Так по крайней мере вдвое меньше людей смогут заявить, что видели меня у входа в галерею.
Когда я вошел в номер, Татьяна дожевывала свою порцию – обед привезли через минуту после моего ухода.
– Что случилось, объясни, – нетерпеливо потребовала она.
Я рассказал. Татьяна представляла себе отпуск на Ор-кусе несколько иначе, поэтому известие о смерти торговца пирамидками расстроило ее больше, чем меня.
– И что теперь будет? – Вопрос прозвучал так, будто следующей жертвой должна стать она или, в лучшем случае, я.
Я пожал плечами, поскольку ответить мне было нечего – события проносились, не давая мне даже опомниться. Я зашел в ванную и посмотрел в зеркало. Попытался вспомнить лицо в зеркальной двери. Мужчина точно не был Абметовым – его бороду я бы заметил. Может, она у него накладная? Нет, то лицо было помоложе… Но – не моим – если, конечно, Ларсон не приложил тут руку.
Засигналил интерком. Звонившим оказался Бруц.
– Полагаю, вам будет интересно узнать, – начал он неторопливо, – только что обнаружен труп мужчины. Убитый – владелец сувенирной лавки – одной из тех, где вы сегодня побывали.
Я, как мог, изобразил удивление:
– Что за чертовщина! Вы думаете, это как-то связано с нападением на госпожу Бланцетти?
– Мы сейчас опрашиваем свидетелей на случай, если они кого-нибудь видели. К вам можно подняться? Раньше он не спрашивал разрешения.
– Да, заходите, – ответил я и посмотрел на заставленный тарелками стол, – минут через десять, если не трудно. Бруц ответил, что ему не трудно зайти и через час.
– Быстро принимайся за мою порцию и за абметовскую, – велел я Татьяне.
– Я не справлюсь, – искренне ответила она.
– В таком случае поднимайся к Абметову и, если он в номере, скажи ему, что до… – я посмотрел на часы, – до девяти часов он был у нас и с аппетитом отобедал или отужинал – это уже на его выбор.
– Ты что тут раскомандовался? – совсем не кстати возмутилась Татьяна, – зачем к нему идти, когда можно позвонить.
Тут она была права. Я набрал номер Абметова, а когда он ответил, тут же повесил трубку.
– Все нормально – он у себя. Иди скорее, а то Бруц сейчас уже будет здесь, – поторопил я Татьяну. Спорить с ней мне было некогда.
До нее наконец дошло, чего именно я добиваюсь. Она помчалась к Абметову, а я стал в спешке поедать две порции сразу. Вернулась она через пять минут и с обнадеживающим известием, что, мол, Абметов все понял и скажет все как нужно Тут явился Бруц. Мы пригласили его к столу, но он отказался.
– Что-нибудь уже известно? – спросил я.
– Пока ничего особенного. Кое-кто из свидетелей видел, как в половине девятого в галерею прошел мужчина. . примерно ваших лет, – добавил Бруц и подозрительно посмотрел на меня. – Полиция сейчас его разыскивает.
– Как он выглядел? – снова спросил я.
– Описание схоже с описанием того типа, что напал на Бланцетти. – Как ловко Бруц дал понять, что подозреваемый похож на меня!
Я беззаботно ответил:
– Я вас понял – я прекрасно помню, какое описание дала госпожа Бланцетти, но я весь вечер находился в номере.
– Заметьте, я вас об этом не спрашивал, – вкрадчиво произнес Бруц, – но раз уж вы сами завели речь об алиби, то скажите, кто, кроме вашей подруги, может это подтвердить. – И он указал на третий столовый прибор.
– Доктор Абметов вас устраивает?
– Хм, так я и думал, – ответил Бруц, не поясняя, почему он так думал.
– Вы, очевидно, будете составлять список подходящих под описание постояльцев? – предположил я. Бруц кивнул.
– Вы позволите мне на него взглянуть?
– А вам-то зачем? – удивился он.
– Чтобы убедиться в том, что и кроме меня есть кого подозревать…
– Ну, зачем же вы так… – расстроился он. – Никто вас не подозревает. Кстати, полиции я о вас ничего не сказал.
А вот за это большое спасибо, подумал я.
– Как он был убит?
– Похоже, опять цефалошокер, – коротко ответил Бруц.
Возникла неловкая пауза.
– У вас все? – полюбопытствовала Татьяна.
– Пожалуй, что все, – нерешительно ответил Бруц и отступил к дверям. – Да, чуть не забыл, – сказал он, стоя уже в дверях, – просто так… на будущее, учтите – Абме-тов – левша. – И он указал на третий столовый прибор. – До встречи!
Он ушел, оставив нас сидеть с разинутыми ртами. Давненько я так не прокалывался. Зато я теперь знаю другую, не менее важную вещь: у Абметова нет алиби на время с восьми до девяти часов – иначе с чего это ему так быстро соглашаться на мое предложение. Был и другой вариант: Абметов встречался с кем-то, кого он предпочел бы не афишировать.
Первым, кто заявился к нам с утра был, Абметов. Он пребывал в крайнем возбуждении.
– Вы уже слыхали новость?! – воскликнул он. В его глазах мелькнула догадка. – А, я, кажется, понимаю… Так вот для чего Татьяна попросила меня составить вам компанию не до восьми, а до девяти! Но, мой друг, – его тон внезапно стал развязным, – как вы-то в это дело вляпались? Неужели госпожа Бланцетти снова утверждает, что видела вас недалеко от места преступления? Впрочем, я догадываюсь – вы купили крылатую пирамидку именно у того, убитого торговца. Но ведь этого абсолютно недостаточно для того, чтобы вас подозревать! Так в чем же тогда дело?
– Дело в том, что я видел убийцу. Он еще больше растерялся:
– Вы хотите сказать, что оказались на месте преступления в тот самый момент, когда… Но как вас угораздило? Или нет, не надо, не говорите – меня это не касается. Но я всецело на вашей стороне. Если нужно, я кому угодно скажу, что мы все время были вместе… В смысле, в то время, когда произошло убийство.
– А вас самих с восьми до девяти никто не видел? – спросил я.
– Никто, кто мог бы опровергнуть наше с вами алиби, уверенно ответил Абметов. – Но расскажите же, как выглядел убийца? И как все произошло?
– Как все произошло, я сказать не могу, поскольку видел очень мало, – признался я. – Мужчина, скорее худой, чем полный – вот, пожалуй и все. Человек, если это действительно человек, – добавил я, понизив голос, – мог быть тем, кто напал на Бланцетти. Большего я, к сожалению, сказать не могу.
Взгляд у Абметова потускнел – без сомнения, он обратил внимание на мою оговорку.
– Так вы считаете, что… ОНИ где-то рядом, – он сделал упор на слове «они», – но почему? Почему вы думаете, что убийство торговца – их рук дело?
Связь: пирамидка – крылатый треугольник – Номура была известна только мне, и с Абметовым я делиться не собирался. Татьяна, в недоумении слушавшая наш диалог, наконец не выдержала:
– Да объясните же наконец, кто это ОНИ и кого это ИХ! Я же имею право знать!
– Имеешь, имеешь, но не все сразу, – сказал я ей, – подожди нас в спальне. – И я вытолкал ее за дверь. Отправить бы ее первым же рейсом обратно на Фаон, но при ее упрямстве отправлять пришлось бы багажом.
– Мы теперь оба связаны с этим делом, вы должны мне доверять, – настаивал Абметов, окончательно перейдя на шепот.
– Прошу вас, не настаивайте, – убеждал я его, – для вас же безопаснее ничего о них не знать. Тем более что вы в гомоидов не верите.
– Поверю, если мне будут предоставлены доказательства, – возразил он.
– Считайте, что труп торговца и есть то самое доказательство!
– Ладно, как вам будет угодно… – сказал он обиженно и добавил: – Хотя, право, странно – я помогаю вам, как могу, а вы относитесь ко мне с таким недоверием.
В этом он был прав – доверять ему у меня не было никаких оснований. Но я стал убеждать его в обратном:
– Напротив, я вам доверяю. В противном случае я бы не стал вам говорить о связи между убийством торговца и гомои-дами. А гомоидов, судя по всему, вы знаете лучше меня…
Абметов в знак протеста замахал руками. Я поправился:
– Теоретически, конечно, только теоретически. Поэтому мне необходима ваша помощь. Если считать, что убийца – гомоид, то какие у него могли быть мотивы, как вы думаете?
Абметов пожал плечами:
– Вы же сами их обозвали психами. А какие мотивы у психа? Никаких. Тяга к насилию может быть запрограммирована в самой модели.
Тут я припомнил кое-что из того, что говорил мне Стас.
– Вы говорите о той вероятности, с которой нестабильная модель выбирает зло? Эта вероятность может быть не такой, как у людей?
– Безусловно. Вы знаете, что такое сублимационное число?
Это я знал:
– Золотое сечение!
– Для модели Лефевра сублимационное число действительно равно золотому сечению, то есть приблизительно шестидесяти двум процентам – или ноль целых, шестьдесят две сотых – если мерить в долях от единицы. Я спросил, понимаете ли вы смысл этого числа?
– Грубо говоря, сублимационное число равно той вероятности, с которой мы выбираем добро. Я где-то слышал, что те, кому добро и зло одинаково безразличны, любят все квадратное, – попробовал я сострить.
– Ну разве что грубо говоря… – Моя шутка его не тронула. – В какой-то мере это число действительно выражает нашу способность различать добро и зло, наше, пусть и не абсолютное, предпочтение первого – второму. Но я бы сказал иначе: сублимационное число показывает, насколько человек тянется к добру, предпочитая его в тех ситуациях, когда лично человеку безразлично, что выбрать – добро или зло. У нестабильных моделей с одним решением уравнения сублимационное число может оказаться совсем иным, чем у нас с вами. Если решения два, то одно или оба числа могут отличаться от золотого сечения.
– Другими словами, есть модели злые, а есть – добрые. У «злых» моделей сублимационное число меньше человеческого, у «добрых» – больше. Отчего природа не создала человека с сублимационным числом, равным единице или хотя бы близким к единице?
– Есть одна сложность. Чем ближе сублимационное число к одной второй, тем легче мыслящий организм приспосабливается к окружающей среде. Организм более гибок, более податлив, он в большей степени расположен к так называемому естественному отбору. С другой стороны, чем ближе сублимационное число к нулю или единице, то есть к крайним точкам, тем целеустремленнее мыслящий организм. Франкенберг выдвинул интересную гипотезу. Он считал, что если сообщество мыслящих существ достигло той стадии, когда борьба за существование переСтаст быть главной заботой такого сообщества, то близость сублимационного числа к единице может ускорить процесс интеллектуального и нравственного развития. Мое возражение этой гипотезе чисто терминологическое – слова «нравственный» или «интеллектуальный» придумал человек с вполне определенным, раз и навсегда фиксированным, сублимационным числом – ноль целых, шестьдесят две сотых. Субъект с другим сублимационным числом должен оперировать совсем другими категориями. Природа не предусмотрела способа менять число в процессе эволюции – это факт. Она выбрала, в буквальном смысле этого слова, «золотую середину» – за что ей и спасибо! – поблагодарил он напоследок природу.
Общие рассуждения о сублимационных числах мне мало что давали. Я спросил:
– Применительно к нашему делу, какую роль мог бы сыграть синдром раздвоения личности?
– Вполне обычную: если у вас будет подозреваемый и если в момент допроса он будет другой личностью, нежели та, что совершила преступление, то никой детектор лжи вам не поможет. Перед вами будет абсолютно невиновный субъект.
Я возразил:
– Может, как раз наоборот, «невиновная» личность донесет на «виновную», например, чтобы окончательно снять с себя подозрения.
– Такое иногда происходит, но для этого необходимо, чтобы «невиновная» личность знала о том, что совершила «виновная». Тогда она, то есть «невиновная» личность, может оказаться заинтересованной в том, чтобы остановить «виновную». Но не забывайте, если вы правы относительно гомоидов, то мы имеем дело не с людьми, а… непонятно с кем. И все наши «людские» рассуждения могут оказаться ошибочными.
– В этом я с вами согласен – все может обернуться не так, как мы предполагаем. – На этом избитом трюизме я прервал беседу, потому что появился Бруц.
Застав Абметова у меня, он почему-то обрадовался.
– А, и господин Абметов здесь, отлично, отлично. Я вас все утро разыскиваю. – Он довольно потирал руки. – Как спалось после вчерашнего? – Это он уже мне.
– Спасибо, нормально, – ответил я.
– И зачем же, позвольте спросить, вы меня разыскиваете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Убедившись, что я уже ничем не могу ему помочь, я прошел в глубь помещения – до задней двери, что вела непосредственно на улицу. Честно говоря, я не ожидал, что такая дверь имеется, иначе бы поспешил к ней с самого начала. Но теперь время было упущено – тот, кого я видел, – был уже далеко. Мне совсем не улыбалось оказаться замешанным в убийстве, да еще вдобавок не у себя на Фаоне, и я вернулся в отель, но уже через улицу. Так по крайней мере вдвое меньше людей смогут заявить, что видели меня у входа в галерею.
Когда я вошел в номер, Татьяна дожевывала свою порцию – обед привезли через минуту после моего ухода.
– Что случилось, объясни, – нетерпеливо потребовала она.
Я рассказал. Татьяна представляла себе отпуск на Ор-кусе несколько иначе, поэтому известие о смерти торговца пирамидками расстроило ее больше, чем меня.
– И что теперь будет? – Вопрос прозвучал так, будто следующей жертвой должна стать она или, в лучшем случае, я.
Я пожал плечами, поскольку ответить мне было нечего – события проносились, не давая мне даже опомниться. Я зашел в ванную и посмотрел в зеркало. Попытался вспомнить лицо в зеркальной двери. Мужчина точно не был Абметовым – его бороду я бы заметил. Может, она у него накладная? Нет, то лицо было помоложе… Но – не моим – если, конечно, Ларсон не приложил тут руку.
Засигналил интерком. Звонившим оказался Бруц.
– Полагаю, вам будет интересно узнать, – начал он неторопливо, – только что обнаружен труп мужчины. Убитый – владелец сувенирной лавки – одной из тех, где вы сегодня побывали.
Я, как мог, изобразил удивление:
– Что за чертовщина! Вы думаете, это как-то связано с нападением на госпожу Бланцетти?
– Мы сейчас опрашиваем свидетелей на случай, если они кого-нибудь видели. К вам можно подняться? Раньше он не спрашивал разрешения.
– Да, заходите, – ответил я и посмотрел на заставленный тарелками стол, – минут через десять, если не трудно. Бруц ответил, что ему не трудно зайти и через час.
– Быстро принимайся за мою порцию и за абметовскую, – велел я Татьяне.
– Я не справлюсь, – искренне ответила она.
– В таком случае поднимайся к Абметову и, если он в номере, скажи ему, что до… – я посмотрел на часы, – до девяти часов он был у нас и с аппетитом отобедал или отужинал – это уже на его выбор.
– Ты что тут раскомандовался? – совсем не кстати возмутилась Татьяна, – зачем к нему идти, когда можно позвонить.
Тут она была права. Я набрал номер Абметова, а когда он ответил, тут же повесил трубку.
– Все нормально – он у себя. Иди скорее, а то Бруц сейчас уже будет здесь, – поторопил я Татьяну. Спорить с ней мне было некогда.
До нее наконец дошло, чего именно я добиваюсь. Она помчалась к Абметову, а я стал в спешке поедать две порции сразу. Вернулась она через пять минут и с обнадеживающим известием, что, мол, Абметов все понял и скажет все как нужно Тут явился Бруц. Мы пригласили его к столу, но он отказался.
– Что-нибудь уже известно? – спросил я.
– Пока ничего особенного. Кое-кто из свидетелей видел, как в половине девятого в галерею прошел мужчина. . примерно ваших лет, – добавил Бруц и подозрительно посмотрел на меня. – Полиция сейчас его разыскивает.
– Как он выглядел? – снова спросил я.
– Описание схоже с описанием того типа, что напал на Бланцетти. – Как ловко Бруц дал понять, что подозреваемый похож на меня!
Я беззаботно ответил:
– Я вас понял – я прекрасно помню, какое описание дала госпожа Бланцетти, но я весь вечер находился в номере.
– Заметьте, я вас об этом не спрашивал, – вкрадчиво произнес Бруц, – но раз уж вы сами завели речь об алиби, то скажите, кто, кроме вашей подруги, может это подтвердить. – И он указал на третий столовый прибор.
– Доктор Абметов вас устраивает?
– Хм, так я и думал, – ответил Бруц, не поясняя, почему он так думал.
– Вы, очевидно, будете составлять список подходящих под описание постояльцев? – предположил я. Бруц кивнул.
– Вы позволите мне на него взглянуть?
– А вам-то зачем? – удивился он.
– Чтобы убедиться в том, что и кроме меня есть кого подозревать…
– Ну, зачем же вы так… – расстроился он. – Никто вас не подозревает. Кстати, полиции я о вас ничего не сказал.
А вот за это большое спасибо, подумал я.
– Как он был убит?
– Похоже, опять цефалошокер, – коротко ответил Бруц.
Возникла неловкая пауза.
– У вас все? – полюбопытствовала Татьяна.
– Пожалуй, что все, – нерешительно ответил Бруц и отступил к дверям. – Да, чуть не забыл, – сказал он, стоя уже в дверях, – просто так… на будущее, учтите – Абме-тов – левша. – И он указал на третий столовый прибор. – До встречи!
Он ушел, оставив нас сидеть с разинутыми ртами. Давненько я так не прокалывался. Зато я теперь знаю другую, не менее важную вещь: у Абметова нет алиби на время с восьми до девяти часов – иначе с чего это ему так быстро соглашаться на мое предложение. Был и другой вариант: Абметов встречался с кем-то, кого он предпочел бы не афишировать.
Первым, кто заявился к нам с утра был, Абметов. Он пребывал в крайнем возбуждении.
– Вы уже слыхали новость?! – воскликнул он. В его глазах мелькнула догадка. – А, я, кажется, понимаю… Так вот для чего Татьяна попросила меня составить вам компанию не до восьми, а до девяти! Но, мой друг, – его тон внезапно стал развязным, – как вы-то в это дело вляпались? Неужели госпожа Бланцетти снова утверждает, что видела вас недалеко от места преступления? Впрочем, я догадываюсь – вы купили крылатую пирамидку именно у того, убитого торговца. Но ведь этого абсолютно недостаточно для того, чтобы вас подозревать! Так в чем же тогда дело?
– Дело в том, что я видел убийцу. Он еще больше растерялся:
– Вы хотите сказать, что оказались на месте преступления в тот самый момент, когда… Но как вас угораздило? Или нет, не надо, не говорите – меня это не касается. Но я всецело на вашей стороне. Если нужно, я кому угодно скажу, что мы все время были вместе… В смысле, в то время, когда произошло убийство.
– А вас самих с восьми до девяти никто не видел? – спросил я.
– Никто, кто мог бы опровергнуть наше с вами алиби, уверенно ответил Абметов. – Но расскажите же, как выглядел убийца? И как все произошло?
– Как все произошло, я сказать не могу, поскольку видел очень мало, – признался я. – Мужчина, скорее худой, чем полный – вот, пожалуй и все. Человек, если это действительно человек, – добавил я, понизив голос, – мог быть тем, кто напал на Бланцетти. Большего я, к сожалению, сказать не могу.
Взгляд у Абметова потускнел – без сомнения, он обратил внимание на мою оговорку.
– Так вы считаете, что… ОНИ где-то рядом, – он сделал упор на слове «они», – но почему? Почему вы думаете, что убийство торговца – их рук дело?
Связь: пирамидка – крылатый треугольник – Номура была известна только мне, и с Абметовым я делиться не собирался. Татьяна, в недоумении слушавшая наш диалог, наконец не выдержала:
– Да объясните же наконец, кто это ОНИ и кого это ИХ! Я же имею право знать!
– Имеешь, имеешь, но не все сразу, – сказал я ей, – подожди нас в спальне. – И я вытолкал ее за дверь. Отправить бы ее первым же рейсом обратно на Фаон, но при ее упрямстве отправлять пришлось бы багажом.
– Мы теперь оба связаны с этим делом, вы должны мне доверять, – настаивал Абметов, окончательно перейдя на шепот.
– Прошу вас, не настаивайте, – убеждал я его, – для вас же безопаснее ничего о них не знать. Тем более что вы в гомоидов не верите.
– Поверю, если мне будут предоставлены доказательства, – возразил он.
– Считайте, что труп торговца и есть то самое доказательство!
– Ладно, как вам будет угодно… – сказал он обиженно и добавил: – Хотя, право, странно – я помогаю вам, как могу, а вы относитесь ко мне с таким недоверием.
В этом он был прав – доверять ему у меня не было никаких оснований. Но я стал убеждать его в обратном:
– Напротив, я вам доверяю. В противном случае я бы не стал вам говорить о связи между убийством торговца и гомои-дами. А гомоидов, судя по всему, вы знаете лучше меня…
Абметов в знак протеста замахал руками. Я поправился:
– Теоретически, конечно, только теоретически. Поэтому мне необходима ваша помощь. Если считать, что убийца – гомоид, то какие у него могли быть мотивы, как вы думаете?
Абметов пожал плечами:
– Вы же сами их обозвали психами. А какие мотивы у психа? Никаких. Тяга к насилию может быть запрограммирована в самой модели.
Тут я припомнил кое-что из того, что говорил мне Стас.
– Вы говорите о той вероятности, с которой нестабильная модель выбирает зло? Эта вероятность может быть не такой, как у людей?
– Безусловно. Вы знаете, что такое сублимационное число?
Это я знал:
– Золотое сечение!
– Для модели Лефевра сублимационное число действительно равно золотому сечению, то есть приблизительно шестидесяти двум процентам – или ноль целых, шестьдесят две сотых – если мерить в долях от единицы. Я спросил, понимаете ли вы смысл этого числа?
– Грубо говоря, сублимационное число равно той вероятности, с которой мы выбираем добро. Я где-то слышал, что те, кому добро и зло одинаково безразличны, любят все квадратное, – попробовал я сострить.
– Ну разве что грубо говоря… – Моя шутка его не тронула. – В какой-то мере это число действительно выражает нашу способность различать добро и зло, наше, пусть и не абсолютное, предпочтение первого – второму. Но я бы сказал иначе: сублимационное число показывает, насколько человек тянется к добру, предпочитая его в тех ситуациях, когда лично человеку безразлично, что выбрать – добро или зло. У нестабильных моделей с одним решением уравнения сублимационное число может оказаться совсем иным, чем у нас с вами. Если решения два, то одно или оба числа могут отличаться от золотого сечения.
– Другими словами, есть модели злые, а есть – добрые. У «злых» моделей сублимационное число меньше человеческого, у «добрых» – больше. Отчего природа не создала человека с сублимационным числом, равным единице или хотя бы близким к единице?
– Есть одна сложность. Чем ближе сублимационное число к одной второй, тем легче мыслящий организм приспосабливается к окружающей среде. Организм более гибок, более податлив, он в большей степени расположен к так называемому естественному отбору. С другой стороны, чем ближе сублимационное число к нулю или единице, то есть к крайним точкам, тем целеустремленнее мыслящий организм. Франкенберг выдвинул интересную гипотезу. Он считал, что если сообщество мыслящих существ достигло той стадии, когда борьба за существование переСтаст быть главной заботой такого сообщества, то близость сублимационного числа к единице может ускорить процесс интеллектуального и нравственного развития. Мое возражение этой гипотезе чисто терминологическое – слова «нравственный» или «интеллектуальный» придумал человек с вполне определенным, раз и навсегда фиксированным, сублимационным числом – ноль целых, шестьдесят две сотых. Субъект с другим сублимационным числом должен оперировать совсем другими категориями. Природа не предусмотрела способа менять число в процессе эволюции – это факт. Она выбрала, в буквальном смысле этого слова, «золотую середину» – за что ей и спасибо! – поблагодарил он напоследок природу.
Общие рассуждения о сублимационных числах мне мало что давали. Я спросил:
– Применительно к нашему делу, какую роль мог бы сыграть синдром раздвоения личности?
– Вполне обычную: если у вас будет подозреваемый и если в момент допроса он будет другой личностью, нежели та, что совершила преступление, то никой детектор лжи вам не поможет. Перед вами будет абсолютно невиновный субъект.
Я возразил:
– Может, как раз наоборот, «невиновная» личность донесет на «виновную», например, чтобы окончательно снять с себя подозрения.
– Такое иногда происходит, но для этого необходимо, чтобы «невиновная» личность знала о том, что совершила «виновная». Тогда она, то есть «невиновная» личность, может оказаться заинтересованной в том, чтобы остановить «виновную». Но не забывайте, если вы правы относительно гомоидов, то мы имеем дело не с людьми, а… непонятно с кем. И все наши «людские» рассуждения могут оказаться ошибочными.
– В этом я с вами согласен – все может обернуться не так, как мы предполагаем. – На этом избитом трюизме я прервал беседу, потому что появился Бруц.
Застав Абметова у меня, он почему-то обрадовался.
– А, и господин Абметов здесь, отлично, отлично. Я вас все утро разыскиваю. – Он довольно потирал руки. – Как спалось после вчерашнего? – Это он уже мне.
– Спасибо, нормально, – ответил я.
– И зачем же, позвольте спросить, вы меня разыскиваете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55