..
— Они, должно быть, нарочно подкапываются под нас, чтоб закрыли читальню,— прибавил Марко.
— А ты знаешь, как с ними поступать? —- Не пускать их в читальню.
— Нет, так нельзя. Надо эти издания сейчас же убирать, чтобы в случае обыска заптии их не нашли. Понял?
— Понял,— ответил Марко.
— Ты их убирай потихоньку, без шума...
— Я все время так и делаю... Они обычно появляются в воскресенье, и я, как только нахожу их вечером, тотчас же сжигаю.
— Не надо ждать до вечера. Бросай их в огонь, как только они появятся.
— А если?..
— Что такое?
— Если их просто выбрасывать вон?
— Делай как знаешь, только смотри, чтоб нам неприятностей не нажить.
Таким образом, заведующий читальней получил свободу действий и мог поступать, как ему заблагорассудится. После этого он с чистой совестью обратился за советом к Николе, а последний рассказал обо всем Стояну.
Стояну не раз приходилось читать такие издания еще в то время, когда он учился в Бухаресте. Там они распространялись свободно, и поэтому он не испытывал таких чувств, как Никола, который с восторгом сообщил своему учителю, что он читал нелегальную литературу.
— Как это прекрасно, как справедливо!
Стоян был с ним согласен. Он тоже находил, что в запрещенных в Турции изданиях воспевают красоту подвига и правду, но относился к ним так, как любитель музыки относится к исполнению хорошо известной ему оперы. Они не захватывали его, хоть он и разделял взгляды Николы.
— Да,— заметил он,— все это справедливо и прекрасно.
— Так можно ли такие вещи уничтожать?
— Да кто же их уничтожает?
— Хаджи Христо приказал Марко сжигать газеты или выбрасывать вон. А я бы такую газету в рамку вставил, а тех, кто их подбрасывает, озолотил.
— Кто же их подбрасывает?
— Не знаю, должно быть какой-нибудь герой.
Стоян загорелся. Он понял, что ведется какая-то тайная работа, и в нем снова проснулась неодолимая страсть, овладевшая им еще в юности и до сих пор не удовлетворенная. Он догадался, что запрещенные издания приходят в Рущук контрабандным путем, и ему захотелось найти людей, которые привозят эту контрабанду— не ради наживы, а ради борьбы против Турции. Это было не пустое любопытство,— Стоян готов был принять участие в этом деле.
В Николе тоже проснулось желание отыскать этих людей, но оно носило, так сказать, эмоциональный характер. Он не помышлял о том, чтобы самому принять участие в движении, ему просто хотелось выразить свое восхищение человеку, который приносит в читальню запрещенные издания. Ему казалось, что это должен быть герой. Ведь, доставляя литературу в читальню, он ловко обманывает турецкую стражу. Как ему это удается? Он рискует, его подстерегает опасность, и он идет, вооруженный до зубов — с ножом, пистолетом и ружьем. Ему приходится, наверное, вступать в рукопашный бой с врагом. Никола мечтал выразить этому герою свое восхищение. Он читал про Сцеволу и сравнивал своего воображаемого героя с отважным римлянином. Его герой, наверное, тоже сжег бы себе руку, если бы стража поймала его.
Таким образом, несмотря на различие мотивов, Стоян и Никола начали следить. Следить им пришлось не долго. Через несколько дней они одновременно поймали преступника на месте преступления. В читальню входили люди, а они сидели рядом и внимательно наблюдали. Вскоре они заметили, как один из вошедших вынул из-за пазухи газету и, засунув ее под другие издания, лежавшие на столе, отошел и сел подальше. Никола толкнул локтем Стояна и сказал ему на ухо:
— Ну, не ожидал!
Стоян пожал плечами.
Никола не ожидал, что его герой может быть так невзрачен. В наружности его не было ничего героического. Это был тихий, скромный и к тому же хромой Станко Радев, младший учитель городской школы. И именно он оказался человеком, который так восхищал Николу. Его воображению был нанесен удар.
«Наверное,— подумал Никола,—это не он ходит на ту сторону Дуная и сражается с турками. Он бы руки себе не сжег».
— Ну, от Станко я этого не ожидал,— шепнул он Стояну.
— Почему же? — спросил Стоян.
— Да уж очень он слаб.
— В слабом теле мощный дух.
— Да, может быть,— ответил Никола, и тотчас же Станко предстал перед ним в ином свете. Живое воображение юноши способно было в одно мгновение преобразить любой предмет под влиянием толчка извне. Скромный учитель показался ему истинным героем. Станко между тем, ничего не подозревая, читал газеты, посматривал время от времени исподлобья на публику и вскоре ушел.
— Пойдем за ним,— шепнул Никола Стояну.
Они вышли на улицу и без труда догнали Станко, ибо тот нисколько не спешил. Стоян поздоровался с ним, а Никола выпалил:
— Ты, Станко, герой!
— Я? — спросил тот удивленно.
— Конечно, ты... Ты ведь ходишь за Дунай.
— Я за всю жизнь ни разу не был на том берегу.
— Да ведь издания, которые ты тайком приносишь в читальню, ты берешь за Дунаем.
Слова эти смутили Станко. Он посмотрел на Николу и спросил:
— Ты видел?
— Мы оба видели.
— Ну, раз так, я больше' не буду подбрасывать газеты.
Он мгновенно упал в глазах Николы. Однако Стоян, который иначе смотрел на вещи, возразил:
— Мы подкараулили тебя не для того, чтобы ты перестал делать свое дело. Мы хотим тебе помочь. Вот видишь, ты попался потому, что работал один, мы же будем прикрывать тебя, а в случае нужды и поможем.
— Да, мы будем тебе помогать! — с увлечением воскликнул Никола.
— Тише! — сказал Станко.— Не кричи на улице.
— Тсс,— зашипел Никола, прикрывая рот рукой.
— Пойдем ко мне,— сказал Стоян.— У меня отдельная комната... там можно будет свободно поговорить.
Стоян жил в доме хаджи Христо. Дом был расположен в болгарском предместье и занимал значительную часть улицы. Позади к нему примыкал обширный, очень тщательно содержавшийся фруктовый сад. Здесь можно было найти такие вишни, сливы, яблоки и груши, от которых не отказалась бы сама султанша. Кроме того, в саду росли гранаты и миндаль. Деревья, посаженные в беспорядке, составляли тенистую рощу, перед которой расстилалась зеленая лужайка с цветочными клумбами. Тут было множество всевозможных цветов и розовых кустов. Болгарию можно считать родиной роз: здесь за ними ухаживают гораздо тщательнее, чем за другими цветами, и они составляют одно из богатств страны. Между клумбами и деревьями вились тропинки, ведущие в обвитые виноградом беседки.
Одна беседка находилась при входе в сад, другая —-в глубине. Деревья, беседки и кусты скрывали потайные ходы и убежища, которые болгары устраивали в своих домах во время господства турок. Деревянный двухэтажный дом хаджи Христо стоял во дворе, окруженном высокой каменной стеной. Весь двор был застроен разными амбарами, кладовыми, сараями, конюшнями и хлевами. Они были размещены так, чтобы не бросаться в глаза. В одном углу двора помещалась винокурня, в которой гнали водку — ракию.
Вход в дом был со двора. В нижнем этаже находились кухни и кладовая, в верхнем было около десяти комнат, расположение которых напоминало лабиринт,, где ориентироваться могли лишь посвященные. В комнатах вдоль всех стен стояли шкафы, а двери между комнатами и дверцы шкафов выглядели одинаково. Человек, не знакомый с расположением дома, поднимался по лестнице в сени, а оттуда в обширную гостиную с шестью окнами, по-турецки называвшуюся «мусафир-лык». Пол в этой комнате был устлан коврами, вдоль стен стояли мягкие широкие диваны, обитые шелковой материей. На окнах висели дорогие занавески, стены и дверцы шкафов были украшены искусной резьбой. Все здесь свидетельствовало о богатстве хозяина.
Стоян не повел гостей в мусафирлык. Войдя во двор, он остановился и произнес как бы про себя:
— Стены имеют уши...
Да, стены тут имели уши, а окна — глаза. Доказательство было налицо. Стоян оглянулся и тотчас же заметил, что у одного из окон, выходивших во двор, стоит женщина. Он поклонился, и она улыбнулась ему в ответ. Улыбка ее обладала такой магической, притягательной силой, что Станко и Никола вытаращили глаза и разинули рты. Скромный учитель азбуки и бывший пастух, ныне портной, были поражены и ослеплены. Не понимая, откуда взялось это прекрасное видение, они стояли как вкопанные и даже не слышали вопроса Стояна:
— Можно пойти в сад?
— Конечно, можно,— прозвенел голосок, показавшийся Станко и Николе чудной музыкой.
— Там никого нет? — спросил Стоян.
— Кажется, никого,— прозвучал ответ.
— Пошли! — сказал Стоян товарищам.
Они направились в сад. У входа Никола обернулся и снова посмотрел на окно, но там никого уже не было.
— О Стоян... Стоян,— вздохнул Никола.
— Что? — спросил Стоян.
— Я не знал, что на свете бывает такое...
— Что «такое»?
— А ну... да что там...— буркнул Никола.
Парень хотел сказать «такие девушки», но не осмелился.
Стоян привел своих гостей в беседку, усадил, принес табак и папиросную бумагу, а затем начал:
— Здесь мы можем говорить свободно... Что скажешь, Станко?
— Да, собственно...— начал учитель.
— Мы будем твоими помощниками.
— А может, вы совсем замените меня?
— Каким образом?
— Очень просто: берите, газеты, разносите, подбрасывайте, а мое дело — сторона.
— Хорошо,— ответил Стоян.
— Раз так, то не о чем больше говорить.. — Ты нам укажи, откуда брать газеты.
— А... об этом я должен еще спросить кого следует... Это не от меня зависит...
— А от кого же?
— Этого я не могу сказать.
— Ну, вот еще,— убеждал его Стоян.
— Нет, нет! — отвечал Станко.— Этого нельзя говорить ни вам, ни друзьям, никому; даже туркам не скажу, хотя бы ..они меня на горячих угольях жгли... Я обещал, а обещание — свято.
Он произнес это очень просто и спокойно, словно сидеть в беседке или на горячих угольях — для него одно и то же.
— Да, я обещал,— повторил он.
— Ты что же, присягу дал?
— Нет, просто обещал... Меня спросили: «Не скажешь?» Я ответил: «Не скажу»...— Тут он внезапно замолчал, ибо в эту минуту в беседку вошла та самая девушка, что прежде стояла у окна. Она несла поднос,, на котором были расставлены хрустальные вазы, блюдечки и кубки. Вазы были с вареньем, на блюдечках лежали серебряные ложечки, а в кубках была вода.
Девушка подошла к учителю и сказала:
— Пожалуйста.
Учитель азбуки, взяв ложечкой немного варенья, положил его в рот, запил водой, а кубок поставил на поднос. Все шло как полагается. Затем девушка подошла к Николе. Он тоже взял ложечку, но она увязла в варенье. Стараясь вынуть ложечку, Никола так сильно дернул ее,, что стащил с подноса всю вазу с вареньем, которая упала на землю и разбилась вдребезги. Куски стекла разлетелись во все стороны, а на земле остался комок шербета.
В первый момент виновник происшествия совершенно оцепенел, потом с глухим стоном наклонился и схватил шербет обеими руками, сам не зная зачем.
— Ничего страшного! — утешала его девушка и снова предложила ему варенье.
— Пофтим!
Она хотела, чтобы он отведал другого варенья и запил водой, но Никола был не в состоянии сделать это. Он был чрезвычайно смущен, а кроме того, руки у него были заняты: он держал в них шербет.
— Ничего,— утешала его девушка, но все было напрасно.
— Да брось ты это! — промолвил Стоян.
Никола не решился последовать совету приятеля. Ему казалось, что шербет следует положить обратно на поднос. Он сделал это так быстро, что девушка не успела ему помешать, и комок шербета очутился на том самом месте, где только что стояла ваза. Девушка улыбнулась и, снова обратившись к Николе, повторила:
— Пофтим.
— Нет, спасибо...— решительно сказал Никола, облизывая приставший к рукам шербет.— Воды только выпью. А насчет вазы вы не беспокойтесь. Это уж мое дело.— При этом он показал жестом, что берет на себя убытки.
Выпив воды, он произнес:
— Вот так отличился! Да разве я знал, что в этом варенье ложечки вязнут... В другой раз наука!..
Девушка подошла с подносом к Стояну, который лучше всех справился с вареньем.
— Кофе? — спросила она.
— Пожалуйста,— отвечал Стоян.
Девушка ушла. Когда она удалилась, Никола тяжко вздохнул.
— Аман, аман!..— горевал он.— Вот так отличился я, друзья мои, в присутствии девушки.
— Эка важность! — утешал его Стоян.
— Что она обо мне подумает!
— Пусть думает что хочет!
— Такая красавица!
И в самом деле, девушка, казалось, была создана для того, чтобы ею восхищались. Болгарки вообще красивы, ее же не затмила бы ни одна красавица. Все в ней было прекрасно — синие, как фиалки, глаза, светлые шелковистые волосы, заплетенные в толстые косы, правильные черты лица, стройная фигура, которую обрисовывал турецкий костюм несколько измененного покроя. На ней были шальвары из легкой шелковой материи в разноцветную полоску и халатик, подпоясанный шелковым пояском.
— Какая красавица! — восхищался Никола, облизывая руки и причмокивая.— Такой я еще никогда не видывал. Кто она?
— Дочь хаджи Христо,— ответил Стоян.
— Но... но... как ее зовут?
— Иленка.
— Ведь она пришлась бы по вкусу и самому султа-ну, если бы он ее увидел.
— Наверное...— промолвил Станко.
— Ах, какая красавица! Ну, да пусть она не хлопочет насчет этой вазы... Это не ее дело.
Он, быть может, продолжал бы все в том же духе, если б его не прервал Станко:
— Так я, значит, скажу, что вы беретесь за это дело. Тем лучше. Мне не хотелось браться, но никого не было. Вот и пришлось... Для родины я на все готов, но все же предпочитаю, чтобы рисковали другие. Мне еще жизнь дорога. А вы,— спросил он,— готовы рисковать головой?
— Да,— ответил Стоян,— я готов отдать жизнь!
— И я тоже! — воскликнул Никола.
— Так я про вас и скажу, а после сообщу вам. А пока буду передавать одному из вас те издания, которые предназначены для читальни.
— Передавай мне,— сказал Никола.
— Ладно, мне все равно,— ответил Станко.
— Так я буду заходить к тебе по вечерам.
— Два раза в неделю: в среду и в субботу. Понял?
— Чего ж тут не понять? Надо только запомнить: среда и суббота...— повторил про себя Никола.
Быть может, красота Иленки и не произвела бы такого впечатления на Николу, если бы не случай с хрустальной вазой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35