— Если сидеть сложа руки, никогда ничего не добьешься. Это правда.
— У турок против книги нет оружия.
— Но зато против револьверов есть. — Да, пока есть.
— Я не понимаю,— заметил Пето,— почему они с вашими книгами не воюют своей книгой.
— И у них есть книги, только зарядить их нечем.
Револьвер заряжается пулей и порохом, а книга — правдой и справедливостью.
— Угу...— пробормотал механджи. Очевидно, он не понял сравнения, с помощью которого сын старался пояснить ему свою мысль.
Но молодая девушка поняла брата. Она пристально смотрела на него и ловила каждое его слово. Она стояла неподвижно, как бы в полузабытьи. Бог знает сколько времени простояла бы она так, если бы мать, тронув ее два раза пальцем, не сказала:
— Стол!
Девушка словно очнулась от сна и начала собирать ужин. Через несколько минут столик был накрыт, и вся семья принялась за еду.
В судьбе Болгарии много любопытного. Некогда, как известно, она была не только независимым государством, но даже могущественной державой. Потом она пала, и в этом нет ничего необычного — такая участь постигла не одну великую державу. После потери независимости Болгария была всеми забыта. Больше того, она словно сама забыла о себе. Болгария была так основательно предана забвению, что ни в истории, ни в географии, ни в статистике, ни в этнографии, ни даже в истории литературы не упоминалось ее название. Болгары были отнесены к той же категории, что половцы, печенеги и хозары. Ученые причислили их к обитателям Геродотовой Скифии, г название турецкой провинции считалось простым административным термином. Одним словом, все забыли про Болгарию, забыли про свою родину и сами болгары. В начале нынешнего столетия болгарин перестал себя' считать болгарином: он был просто «райя» по закону, по положению, и никто не сносил своей участи так покорно, не старался приноровиться к обстоятельствам так, как он.
Такова уж судьба: собака родилась собакой, а райя — райей! Ведь против судьбы не пойдешь, и болгарин с примерной покорностью мирился со своей судьбой и был верноподданнейшим слугою падишаха. Волновались и бунтовали греки, сербы, албанцы; болгарская
территория бывала театром военных действий. Турция начала распадаться, но болгары продолжали оставаться верноподданными, и только в пятидесятых годах XVIII столетия начали проясняться их головы. Лиха беда начало. Национальное самосознание, в продолжение нескольких веков дремавшее под спудом, стало прорываться на поверхность и расти с удивительной силой и быстротой при помощи книг и журналов, издаваемых с позволения властей. Возникли совершенно новые проблемы. Болгары спохватились, что им принадлежит церковь, что им принадлежат политические права. Первым вопросом занялась царьградская печать, второй освещался на страницах книг, брошюр и журналов, которые писались и издавались за границей. Народ стал пробуждаться от векового сна, пробуждались различные слои общества, но главным образом мещане и крестьяне. В народе возникло новое, неведомое дотоле чувство; любовь к родине. Родина! Это понятие было совершенно неизвестно болгарам до 1850 года; в пятидесятых годах оно только начало зарождаться. Между 1860 и 1870 годами любовь к родине впервые ознаменовалась делом, а в семидесятых годах уже была "омыта в крови. В продолжение трех десятилетий это чувство так выросло, окрепло и расцвело, что целиком завладело молодежью, всецело поддавшейся влиянию того чарующего романтизма, который требует жертв и вырабатывает характер.,;
Таким романтиком был и сын механджи Стоян Кри-венов (от деревни Кривены, где он родился). Во время отчаянного, необдуманного выступления Хаджи Димитра Стоян был еще очень молод, поэтому он не мог принять участия в этом деле. Он учился тогда в Бухаресте. Его считали «малко момче» (подростком) и поэтому не привлекли к делу. Он же считал себя человеком вполне способным жертвовать собою для блага родины. Узнав о печальном исходе выступления, Стоян направился к одному из членов болгарского комитета, организованного в столице Румынии, и спросил:
— Почему меня не предупредили?
— Да ведь тебе не больше восемнадцати лет.
— Но я здоров и силен.
— И вообще,— прибавил член комитета,— это была безумная затея.
— Безумная затея! — с негодованием воскликнул Стоян.
— Они погибли напрасно. — Напрасно?!
Стоян пришел в исступление. С плачем он выбежал вой и долго не мог прийти в себя. Почему ему не довелось разделить участь Хаджи Димитра и его товарищей? Ему было очень больно. Любовь к родине вошла в его плоть и кровь. С этим чувством он сроднился. Он рос, делился им с отцом, матерью, бабкой, сестрой всякий раз, когда приезжал из Бухареста домой на каникулы. Таким образом он заразил патриотизмом свою семью и жителей деревни, а от них воспринял привязанность к земле, которую обычно ослабляют космополитические взгляды.
Отец ни в чем ему не отказывал. Он жил в Бухаресте, в европейском городе, жил с комфортом, вращался среди образованных людей и мог вполне оценить разницу между жизнью в цивилизованном городе и в кри-венской механе. Если бы не любовь к родине, он непременно отдалился бы от своей среды и думал бы только о себе.
Чувство патриотизма, которое жило в его сердце и завладело его умом, привело к тому, что Стоян совершенно позабыл о себе. Зато отец думал о нем, и, когда он после окончания школы вернулся домой, старик прямо спросил его:
— Ну... что же теперь будет?
— Как что будет?—в свою очередь, спросил Стоян.
— Что ты намерен делать?
— Я еще сам не знаю.
— Не хочешь ли заменить меня в механе?
— Нет... не хочу.
— Да и я не особенно охотно уступил бы тебе это место. Я еще лет двадцать могу стоять за прилавком и варить кофе. А двоим нам тут делать нечего, мне только в базарные дни нужен помощник.
— Так я уйду.
— Куда?
— Не знаю куда. Может, найду что-нибудь...
— А не хочешь ли ты взяться за работу?
— С удовольствием.
— Знаешь хаджи Христо из Рущука? Я уже говорил с ним, и он согласен поручить тебе счетоводство и корреспонденцию на румынском и немецком языках.
Стоян принял предложение и через несколько дней отправился в Рущук. Ему пришлось заняться торговлей. Операции хаджи Христо были весьма обширны, он вел дела даже в Трансильвании. Стоян понравился купцу. Но торговля не особенно привлекала молодого человека. Впрочем, он продолжал заниматься этим делом, пока не произошли новые политические события, которые были как бы продолжением незадолго до этого подавленных турками волнений. Поскольку усмирение не уничтожило причин, вызвавших эти волнения, они вспыхнули вновь.
За пределами Оттоманской империи — в Бухаресте, Белграде и других городах — существовали тайные комитеты под различными названиями: центральный, революционный, народный, славянский, македонская лига и тому подобное. Все они имели значительное влияние на умы. Однако газеты, воззвания, прокламации давали только советы и указания, настоящая же деятельность должна была развернуться внутри страны, под носом у турок. Деятельность эта сосредоточивалась в городах: в школах, церквах и читальнях. В Рущуке тоже была такая читальня, и Стоян стал ее постоянным посетителем.
Читальню поддерживала городская знать. В ней были не только газеты и журналы, но даже библиотека, где можно было брать книги на дом. Читальня находилась под наблюдением чорбаджии болгарской общины, который отвечал перед пашой за качество нравственной пищи, получаемой болгарами в библиотеке. Общественные настроения регулировались газетой «Дунай», которая издавалась в Рущуке и должна была предостерегать обывателей от вредных революционных влияний и укреплять в них чувства лояльности и уважения к закону. Ни на столах, ни в шкафах библиотеки не было ничего предосудительного. Газеты, издаваемые в Турции на французском, итальянском, греческом, турецком и болгарском языках, доставлялись почтой прямо в читальню, заграничные же издания отправляли сначала в конак, где их просматривал специальный чиновник, который задерживал номера, казавшиеся ему неблагонадежными. Таким образом, все книги, газеты и журналы, которые попадали в читальню, были вполне благонаме-
ренны и доброжелательны по отношению к султану, к пашам и всякого рода высшим и низшим чиновникам, к мусульманам вообще и к болгарам в частности.
В последние годы турецкого владычества Рущук благодаря железной дороге, соединявшей кратчайшим путем Восток и Среднюю Европу, стал превращаться в европейский город. Поскольку город был к тому же резиденцией паши — начальника вилайета, он принял вид столицы,— появились каменные дома, гостиницы и магазины. Восток и Запад перемешались здесь между собой, и можно было предвидеть, что последний, завоевав прежде всего главную улицу, ведущую от порта к вокзалу, постепенно вытеснит турецкие мазанки и с остальных улиц. Среди населения также была заметна перемена, предвещавшая победу Европы над Азией. Христианское население состояло из румын, болгар, греков, и армян. К нехристианам принадлежали турки, черкесы и евреи. Все население, за исключением черкесов, понемногу цивилизовалось. Даже турчанки начинали проявлять любопытство, а христианки осмеливались выходить на улицу без покрывал. Румыны и болгары — мужчины и женщины — охотно надевали европейские костюмы. Это был своего рода бунт. В результате население разделилось на две группы: одна из осторожности сохраняла верность старым обычаям, другая, более смелая, не подчинялась им, стремясь порвать с невольническим прошлым. Среди горожан появились даже франты и франтихи, к которым Стоян, получивший образование в Бухаресте, если бы захотел, мог бы присоединиться. То, что он был сыном кабатчика, не являлось препятствием. В обществе, не имевшем понятия о родовых правах и привилегиях, не обращали внимания на происхождение и титул. В Болгарии не было ни графов, ни баронов, ни рыцарей. Один только Богориди называл себя князем, но и он скоро стал не то румыном-, не то греком. Стоян, у которого были иные интересы, хотя и не избегал общества, но не разделял его увлечений.
В читальне он познакомился с представителями местной интеллигенции, настроенной весьма миролюбиво. Все они придерживались одного мнения: дай бог, чтобы не было хуже, тогда, быть может, станет лучше.
Этим принципом руководствовались и хаджи Христа, и члены меджлиса (городского совета), избранные болгарской общиной, и большинство населения Рущука. Это первое время импонировало Стояну, рн молча слушал споры по различным общественным вопросам, которые часто происходили в читальне, так как болгары любили спорить и рассуждать на подобные темы. К этим беседам прислушивались и другие молодые люди. Среди них был один молодой человек лет двадцати, который обыкновенно приходил в читальню в субботу вечером и оставался там до понедельника. Стоян заметил, что он внимательно следит за разговорами, но еще внимательней читает. В воскресенье его всегда можно было застать за книгой. Он был одет бедно, в полуболгарский-полуевропейский костюм. По-видимому, одежда его состояла из различных подаренных ему предметов. Обут он был в лапти. Однажды Стоян спросил заведующего читальней:
— Кто это такой?
— Не знаю,— последовал ответ.— Зовут его Никола. Он приходит в субботу вечером и уходит в понедельник утром. Выпросил разрешение.
— Так он две ночи ночует в читальне?
— Да, ночует, и за это моет полы. Приносит с собой свечку и, видно, все ночи напролет читает и пишет.
— Удивительный человек!
Стоян заинтересовался Николой. Ему захотелось познакомиться с юношей, и однажды в воскресенье он поздно вечером явился в читальню. Сквозь щели ставен виднелся свет. В читальне, кроме Николы, никого не было. Наклонившись над столиком, он что-то писал.
— Здравствуй,— приветствовал его Стоян. — Здравствуй,— отвечал Никола.
— Почему ты пишешь по ночам?
Молодой человек поднял голову, посмотрел на Стоя-на и ответил:
— Днем мне некогда.
Стоян подошел и увидел, что перед Николой лежит словарь.
— Что это ты пишешь?
— Переписываю.
— Словарь?
- Да.
— Зачем?
— Купить мне книгу не на что, а выучиться хочется.
Словарь был французско-сербский, изданный в Белграде в 1846 году. Никола переделывал его в алфавитном порядке в болгаро-французский, но, очевидно, записывал не все слова. Стоян пригляделся и заметил в его работе какую-то систему. Было ясно, что Никола не просто переписывает слова, а отбирает те, которые ему нужны.
— Так ты учишься французскому языку?
— Да,— ответил Никола.
— Учишь слова?
— Да, учу слова, а потом буду говорить.
— Но ведь мало выучить слова, надо знать, как их произносить и как соединять.
— А что это такое?
— Прочти мне это слово.— Стоян указал ему на слово хлеб.
Никола прочел так, как было написано: «паин».
— Так пишется, а произносить надо иначе.— Стоян произнес слово правильно.— Вот видишь, а ты выучил бы совсем неверно.
— Ах, господи! — вздохнул Никола.
— Так ты «хочешь научиться говорить?
— И говорить и книги читать.
— Тогда тебе нужно познакомиться с грамматикой и научиться правильному произношению.
— А что такое грамматика?
— Она учит правильно говорить и писать. — Ах, как бы мне хотелось выучить ее!
— Откуда у тебя такая страсть к ученью?
— Откуда?.. не знаю.
— А чем ты занимаешься?
— Я работаю у портного.
— Давно?
— Вот уж скоро год.
— Откуда ты родом?
— Из Котла.
— А дома, ты тоже портняжил?
— Нет, я поступил к портному только в Рущуке.
— Чем же ты занимался дома?
— Овец пас.
— Но ведь ты умеешь читать и писать.
— Да, я еще в детстве выучился грамоте, а потом...
— Что же потом?
— У меня были книги, и я их читал, когда пас овец.
— Какие у тебя были книги?
Никола стал перечислять: «Митарствата на Блаженна Теодора», «Ревизията на Святая Богородица», «Чу-десата на Святая Богородица». Первая из этих книг повествует, как грешница спаслась молитвой святому Василию и покаянием, вторая описывает мучения, которые богородица видела в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35