— И они вышли,— отвечал Петр улыбаясь, — Они что, удирают?
— Не всегда. Турки неплохо дерутся.
— Но не лучше наших. Мне хотелось бы знать, когда они сюда придут и в какие ворота войдут.
— Ты бы лучше спросила, как они сюда доберутся.
— Я знаю, на пароходе по Дунаю или по румынской железной дороге.
— Пойдемте в мою комнату, я покажу вам по карте их путь, — сказал Петр, желая сделать разговор более содержательным.— Пойдем, — повторил он, обращаясь к девушкам, — посмотрим и подумаем, чего можно ожидать.
Анка заколебалась, но наконец встала, а за ней и Иленка. Через минуту девушки стояли перед картой
европейской части Турецкой империи. Петр прежде всего показал им Рущук, который принял за исходный пункт по отношению к горам, рекам и границам. Потом показал Болгарию, раскинувшуюся между Балканами, Дунаем, Черным морем и сербской границей. Он объяснил девушкам, что Румыния — это чужая страна, границы которой не может переступить ни болгарское, ни сербское, ни турецкое войско. Он определил расстояние между сербской границей и Рущуком и указал на препятствия, которые пришлось бы преодолеть войску, если бы оно следовало этим путем. Его объяснение, очевидно, опечалило девушек.
— Как же, — спросила Анка, — значит, они не придут к. нам?
— Да, трудно на это рассчитывать.
— А на что же можно рассчитывать?
— Смотрите. — Петр указал на горную цепь, начинающуюся у берега моря и теряющуюся в Сербии. — Вот наша естественная крепость. Если нам удастся овладеть ею и побить здесь турок раз, другой и третий, тогда восстанут и соседние народы, те, что живут вдоль Тунджи и Марицы, возьмемся за оружие и мы, при-дунайские жители, и если будем действовать дружно, то освободим нашу Болгарию. Вот на что можно рассчитывать!
Девушки, задумавшись, смотрели на карту.
— Если это так, то зачем же болгары выставили этот легион? — спросила Анка.
— Потому что нам нужны люди, знающие военное дело. У нас таких людей нет. Турки не пускают нас в свое войско.
— Эка важность! Всякий сумеет драться.
— Нет, не всякий, — отвечал Петр. — На кулаках драться и то уметь надо... ты слышала об английских боксерах?
Оказалось, что Анка о них ничего не знала, Петр взял какую-то толстую иностранную книгу и отыскал в ней изображение боксеров, представленных в различных позах.
— Вот видишь, и этому надо учиться. Для обучения военному делу существуют школы, которых у нас не было и нет. Вот болгары и обучаются в легионах,
— А ты был в военной школе?
— Да, был.
— И потому не пошел в войско? — допрашивала сестра.
Иленка взглянула на Петра, и глаза ее сказали: «Теперь... понимаю».
Петр ничего не ответил сестре на ее вопрос, и она начала расспрашивать Петра о судьбе легионов, но он немного мог о них рассказать. Анка интересовалась этим потому, что там был Стоян, тем более что теперь ей пришлось расстаться с надеждой скоро увидеть Любимого в Рущуке.
Прежде ей казалось, что Стоян, как Цезарь, «придет, увидит, победит», а затем станет с ней под венец. Теперь она убедилась, что все это мечта, что действительность не такова. Однако делать было нечего, и мысли ее потекли в другом направлении. Она села на диван и обратила внимание на пружины.
— И чего только не выдумают немцы! — заметила Анка и начала размышлять, что лучше — пружины или пуховик. В конце концов оказалось, что и то и другое хорошо.
Иленка между тем стояла перед картой и внимательно рассматривала Балканы. Ей хотелось задать Петру много вопросов, но присутствие Анки стесняло ее. Наконец Анка ушла, а вслед за ней пришлось уйти и Иленке. За Иленкой вышел и Петр. Воспользовавшись тем, что девушка несколько отстала, он шепнул, ей:
— Никола кланяется тебе...
Пленка посмотрела на него и улыбнулась.
Еще недавно, в 1877 и 1878 годах, болгары переживали очень важный момент своей истории. Жизненный пульс ускорился и у тех, кто сам не знал, какого направления придерживаться, и у тех, кто, по мнению почтенных людей, последние десять лет занимался сумасбродством. Результатом последнего явилось балканское восстание. Идеи его и цель были ясны, но вспышка эта была в высшей степени необдуманным поступком... Необдуманность эта свидетельствовала, однако, о том, что народ жив, что он думает о своей судьбе и что у него появились желания,
которые он готов купить весьма дорогой ценой — своей кровью.
По всей Европе пронеслась страшная весть о расправе над болгарами. За тридцать лет до этого славянский мир пережил такую же официально организованную резню. Предостережение паши, которое Петр привез в Бухарест, не было пустым звуком. Высокая Порта решила потопить в крови патриотическое движение и решение свое выполнила. Все местности, в которых эти стремления проявились, были превращены в человеческую бойню и покрыты развалинами.
«Болгарам больше не захочется любить свою родину» — такова была цель, во имя которой черкесы и башибузуки убивали людей. Убивали стариков, молодых, женщин и детей. Целые посады были обращены в груды трупов, отданных на растерзание хищным зверям и птицам. Принципы Оттоманской империи требовали строгого наказания непокорных, — и те были примерно наказаны.
Известно, какое впечатление эта резня произвела в Европе. Если бы Турция находилась в расцвете своего могущества, известие о резне не возымело бы никакого действия. Но Турцию постигла общая судьба всех государств: с вершин могущества она скатывалась все ниже и ниже. Она не могла уже позволить себе то, что делала во времена солиманов и селимов.
Репрессии, которые Турция прежде проводила безнаказанно, теперь давили ее всей тяжестью преступного греха, за который она должна была понести наказание в виде политических последствий; эти последствия и послужат темой нашего дальнейшего повествования.
Весть о событиях на Балканах отозвалась в Рущуке болезненным эхом. Вначале все замерло, а затем наступило время тихого плача женщин и угрюмого молчания мужчин. Когда Петр прочел известие о последних событиях, он побледнел как смерть. Не успел он оправиться от первого впечатления, как в комнату вошла Мокра. Некоторое время она молча смотрела на сына и наконец произнесла:
— Ну, что ж... Несчастье.
Сын хотел что-то ответить, но она перебила, его:
— Я то же самое говорила, когда погибли твои братья. Тогда случилось меньшее несчастье, теперь большее... Что же делать?
— Мама, тяжко мне, очень тяжко, — вздохнул Петр, — совесть меня мучает... Почему я здесь, а не в
Старой Загоре!
— Не говори таких слов... Придет и твоя очередь.
— Ты думаешь?
— Разве можно думать иначе? Ведь есть же справедливость на земле... Будем оплакивать тех, что погибли, но подумаем и о тех, кто остался в живых.
Петр склонился к матери. Мокра обняла его, поцеловала. Когда он выпрямился снова, в глазах его стояли слезы.
— Быть может, настанут еще более тяжкие времена, — сказала старуха. — Помни, что ты не один, с тобой— твои братья.
В этих словах неграмотная женщина выразила внутреннюю логику развития политических событий.
Не все, однако, думали так. Мокра не успела еще уйти из комнаты сына, как вбежала Пленка. На этот раз она без стеснения прямо вошла в комнату Петра. Девушка была бледна и растеряна. Петр встал. Пленка остановилась и дрожащим голосом проговорила:
— Адрес!..
Слово это с 1868 года стало пугалом всех честных людей. Тогда обыватели должны были «добровольно» подавать благодарственные адреса за истребление четы Хаджи Димитра. За что же им теперь благодарить? За резню не отдельных чет, а сотен безоружных людей?
— Адрес! — повторила Пленка. — Отец... мой отец собирался к тебе... он сейчас здесь будет! — Выговорив это, Пленка ушла к Анке.
Вопрос об адресе принимал тем более острый характер, что прежний — образованный, вежливый, разбирающийся в местных делах — паша был теперь назначен на другой пост, а вместо него прибыл грубый деспот. Тот намекнул бы на «необходимость добровольного адреса», а этот просто приказывал. Поскольку хаджи Христо обратил на себя внимание властей как автор всеподданнейшего адреса об уничтожении школ, новый паша послал к нему своего адъютанта с приказом «добровольно» написать адрес и собрать необходимые «добровольные» подписи. Хаджи Христо готов был это сделать и по собственной инициативе. Известие о происшедших событиях так напугало его, что он видел единственное спасение в
падении ниц перед турками и в полном отречении от всякой солидарности с «преступниками». Вот почему в присланном приказе он усмотрел только доказательства особенного благоволения к нему со стороны властей. Разумеется, он охотно согласился написать адрес и собрать подписи.
— Хорошо, эфенди,— ответил он адъютанту,— я предложу это на первом же заседании меджлиса.
— Нет, — возразил адъютант, —- на заседании будут и турки и евреи. Ни те, ни другие не бунтуют, они верны падишаху. Только вы, болгары, бунтуете. Вы и составьте адрес. Ты утром напиши, а днем придет к тебе командир заптий и поможет собирать добровольные подписи.
Вот с чем должен был прийти хаджи Христо к Петру.
Петр принял своего гостя в гостиной. Хаджи Христо прямо приступил к делу. Не дожидаясь даже кофе, рассказав о сделанном ему предложении, он попросил:
— Напиши!
— Нет, — ответил Петр, — я этого не сделаю.
— Почему же?
— Потому что я сам участвовал в подготовке балканских событий.
Хаджи Христо остолбенел. Вытаращив глаза, он забормотал:
— А я... я... хотел... отдать тебе Пленку и все свое состояние.
— Благодарю тебя за такое желание, но...
— Но если,— перебил хаджи,— если ты напишешь адрес и подпишешься под ним, то этим ты вполне оградишь себя от всякой ответственности. Все кончится благополучно, и я отдам тебе дочь, только сватов засылай... Мы так уже порешили с женой. Ну... что ты скажешь?
— Нет, хаджи, не могу.
— Знаешь, сколько я тебе дам из рук в руки?
— Не знаю.
— Двадцать тысяч меджидие.
— Это не может изменить моего решения.
— Что же, ты хочешь больше?
— Ни за какие деньги я не напишу и не подпишу такого адреса.
— Напишут и без тебя,— сказал хаджи.— Но что ты сделаешь, когда я вместе с командиром заптий приду к тебе за подписью? Ты ведь погубишь себя, если не подпишешь.
— И все-таки я не подпишу.
— Это твое последнее слово?
— Да, последнее.
— Ну ладно...— сказал хаджи Христо,: вставая,— по крайней мере ты не скажешь, что я не желал тебе добра.
Хаджи передал содержание разговора жене и Иленке и, обращаясь к последней,; сказал:
— Интересно, чего же ему надо, если ему не нужны ни ты, ни деньги... Не ходи больше к Мокре. Над этим домом нависло несчастье.
Спустя полчаса девушка была уже в лавке Мокры и, уединившись с ней, тихонько сообщила о грозящей Петру опасности и о том, что в случае необходимости могла бы спрятать его. Мокра внимательно выслушала ее, слегка улыбаясь, а потом спросила:
— Где же ты можешь его спрятать?
— В нашем тайнике. У нас не станут делать обыск, а проведу его я сама.
— Может, и так обойдется.
И действительно, в течение некоторого времени помощи Иленки не требовалось. Но когда Россия объявила войну Турции, в Рущуке начались повальные аресты подозрительных, а подозрительными считались прежде всего те, кто отказался подписать «добровольный» адрес. Была устроена облава.
Сначала арестовали несколько человек, но во второй, третий и четвертый раз не удалось арестовать никого. Подозрительные ускользали из рук полиции и куда-то пропадали. Человек только что был... и вдруг исчезал.
Петра нельзя было арестовать только за то, что он не подписал «добровольный» адрес, так как у него были связи с консульствами. Поэтому Аристархи-бей приказал усилить над ним надзор, а сам тоже подсматривал и подслушивал, но ничего открыть не мог. Сведения, добываемые Мокрой от служащих в конаке, парализовали действия полиции. Петра предупредили, что за ним следят. Аристархи-бей подозревал, что Петр скрывает преследуемых полицией, но не мог найти никаких доказательств. Несмотря на усиленный караул у городских ворот, на крепостном валу и на берегу Дуная, люди, которых искала полиция, бесследно исчезали, словно сквозь землю
проваливались, и вскоре появлялись в болгарских отрядах, формировавшихся под защитой русских войск. Они и в самом деле проваливались сквозь землю. Вероятно, через подземелье Мокры никогда еще не проходило столько народу, сколько теперь, когда полиция производила облавы. Этим путем проникали не только люди, но и всевозможные сведения, касающиеся оборонительных укреплений в Рущуке. Турки никак не могли понять, каким образом это становится известным. И гражданские и военные власти были уверены, что всем этим руководит очень ловкий и сведущий человек.
Не Петр ли?
Но Петр никогда не заходил теперь в конак, не занимал никакой должности, не бывал на берегу. Его только иногда видели в кофейнях в обществе чиновников иностранных консульств.
Колодец и подземелье отлично выполняли свое назначение до первой попытки бомбардировать Рущук из Румынии. Попытка эта кончилась ничем, но заставила турецких инженеров увеличить число оборонительных сооружений, и они решили, что укрепить минами подступы к пристани недостаточно — не мешало бы воздвигнуть на берегу Дуная несколько батарей. Занялись осмотром берега.
Когда Мокра сообщила об этом Петру, тот нахмурился и сказал:
— Дело плохо.
— А что случилось?
— Если инженеры не слепые, то они возведут батарею в нашем саду.
— Не возведут,— возразила Мокра.
— Увидим. Впрочем, это будет зависеть от той системы укреплений, какую выберет штаб.
На другой день после этого разговора во двор Мокры явилось несколько турецких офицеров в сопровождении нижних чинов, которые несли жерди, треножники, столики, ящики и ящички. Они пошли в сад. Петр из окна своей комнаты следил в подзорную трубу, как они делали измерения, а потом начали совещаться. Они совещались долго и наконец приняли какое-то решение. Один офицер отошел в сторону, остановился, вытянул ногу, позвал солдата и приказал вбить кол на том месте, куда упиралась его нога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35