.. но это было в саду... потом мы спустились в колодец, и Никола совершенно спокойно и дружелюбно рассказывал мне о подземелье... Перед тем, как мне уснуть, он показался мне каким-то странным: не хотел пить водку, не отвечал на вопросы... Но я не обратил на это внимания... Мне самому хотелось спать, и я думал, что он тоже дремлет.
— Что это на него наехало?
Вопрос так и остался без ответа. Стоян проводил Петра, а потом вернулся к нише, где прежде спал. Здесь стояла корзина с провизией, заботливо приготовленной. Стояну хотелось позвать Николу, но как есть вместе с человеком, который тебя возненавидел? Он при-
нялся за еду один, намереваясь съесть половину, но еды было так много, что для Николы осталось три четверти.
Однако Никола не приходил.
От нечего делать Стоян зажег свечу и отправился осматривать подземелье. Он пожалел, что не занимался раньше археологией: тогда он мог бы по форме камня, по характеру постройки и по качеству цемента определить, когда подземелье было сооружено. В одном только он не сомневался: подземелье построили не турки, ибо они не охотники до каменных построек. Ведь даже в период наивысшего расцвета их могущества турки не верили в прочность созданных ими политических учреждений. Нет, не турки сооружали эти фундаментальные галереи и залы. В этом Стоян был совершенно уверен. Он осматривал стены в надежде найти под слоем плесени надписи, но скоро убедился, что нигде никаких надписей нет. Нашел он только следы костров, несколько черепков и массу костей. Все это свидетельствовало о том, что когда-то тут жили люди. Попался ему и разбитый кувшин, вроде тех, какие употребляют турки. В подземелье были бараньи кости, кости ягнят, больше же всего птичьих костей вперемежку с перьями. Особенно заинтересовали его крылья и головы уток, гусей и кур, очевидно принесенные сюда недавно.
«Как они сюда попали?» — спрашивал себя Стоян и не находил ответа. И не мудрено,—он не был охотником, а потому не догадывался, что здесь жили лисицы, которых спугнули Петр с Николой. Никола мог бы все это объяснить но с ним теперь невозможно было разговаривать. После долгих странствований Стоян вернулся к тому месту, где стояла корзина и фонарь, и убедился, что Никола побывал здесь. Припасов осталась только половина, а вино все было выпито.
«Гнев, видно, удвоил его аппетит и жажду,— подумал Стоян. И добавил:—А ведъ, должно быть, уже поздно».
Можно было легко определить время, подойдя к наружному выходу—мир открывался оттуда как на ладони. Но Стояну показалось, что там Никола, и потому, не желая ему навязываться, он направился в противоположную сторону, к колодцу, посмотреть на небо. Добрав-шись до колодца, он укрепил свечу в одной из щелей,
осторожно подошел к краю и, держась за стену, высунул голову. Над ним было ясное небо; солнце еще не скрылось, но в синеве уже тускло поблескивало несколько звездочек.
— Звезды? —-удивился Стоян.—Что это значит?.. Сегодня мне суждено наблюдать чудеса: непонятный гнев Николы и звезды днем.
Это явление, которого он не мог объяснить, чрезвычайно его заинтересовало. Он несколько раз высовывал голову и смотрел вверх, открывая все новые и новые звезды. Наконец, он обнаружил и еще кое-что. Над колодцем появилось женское личико, пара глаз заглянула вглубь. Стоян тотчас же скрылся, но вскоре снова высунулся и узнал Анку.
— Стоян? — долетел слабый голос сверху.
— Это ты? — спросил он.
— Конечно, я...— отвечала Анка.
— Теперь я вижу тебя и узнаю... Так ты пришла?
— Я уже раз двадцать приходила сюда... Ну, как ты там?
— Недурно... но я предпочел бы быть на земле, а не под землей.
— Может быть, тебе чего-нибудь нужно?
— Мне недостает тебя... тебя! — взволнованно сказал он.
Анка помолчала немного, а потом промолвила:
— Послушай, Стоян, ты уедешь в Румынию... и я туда собираюсь.
— Когда? Зачем?
— Не знаю, когда. Зачем? В... в монастырь,— выговорила она так тихо, что Стоян не расслышал.
— Как ты сказала? — спросил он.
— В...— и опять повторила шепотом, так что внизу не было слышно.
— Скажи погромче, чтобы мне найти тебя там.
— В Румынии ты меня не увидишь.
— Почему?
— Монастырь!
— Ты хочешь идти в монастырь?
— Да, хочу.
— Не делай этого! Ох, не делай! Прошу тебя! Оставайся в Болгарии и жди меня.
— А ты скоро вернешься? — спросила девушка.
— Постараюсь как можно скорее,— отвечал он решительно.
— Возвращайся поскорее! О, возвращайся поскорее! — Анка отвернулась, и некоторое время ее не было видно, но вскоре лицо ее появилось вновь.
— Почему ты отвернулась?
— Мне показалось, что кто-то идет.
— А теперь никого нет?
— Нет, никого.
— Скажи мне, день теперь или ночь?
— День,— ответила Анка.
— А посмотри на небо.
Анка посмотрела и опять нагнулась.
— Ты видела звезды?
— Нет... солнце еще не зашло, какие же звезды?
— Почему же я их вижу? Может быть, солнце уже зашло?
— Нет. Оно уже на западе, но еще не зашло.
— Жаль,— вздохнул Стоян.— А в саду никого нет?
— Нет, никого,— ответила Анка.
— Посмотри хорошенько — никого нет?
— Нет, никого.
— Ты уверена в этом?
— Уверена.
Стоян притянул к себе порожнюю бадью, сел в нее и. начал взбираться наверх. Изумленная девушка смотрела,, как он поднимался, все более и более к ней приближаясь. Наконец голова его поравнялась с ее головой. Тогда она отодвинулась немного, вскрикнув:
— Господи боже мой!
— Тише,— прошептал молодой человек.— Послушай, я поднялся,, чтобы сказать тебе, Анка, что я тебя люблю... люблю... люблю...
Анка протянула было к нему руки, словно вместе с руками отдавала ему всю себя,, но тотчас же опомнилась., — Ведь тебя могут увидеть! — сказала она.
— Ответь мне на то, что я тебе сказал, и я сейчас же спущусь обратно.
— Я тебе отвечу, но...— Она оглянулась,; опустила глаза и прошептала: — Я тоже люблю тебя...
— Ты будешь меня ждать?
— Буду,— прошептала она и снова оглянулась. Вдруг со стороны дома кто-то позвал:
— Анка!
—Спускайся!—крикнула она.
— Наклонись и поцелуй меня на прощанье. Девушка наклонилась, и молодые люди поцеловались.
В это время снова послышался голос, призывавший Анку. Она, наклонившись над колодцем, все смотрела, как Стоян спускался. Он вышел из бадьи и крикнул девушке:
—До свиданья!
Она ушла.
Стоян сделал несколько шагов и тотчас вернулся, снова отошел и снова- вернулся. Несколько раз он возвращался к колодцу, но Анка не приходила. Звезды становились все яснее и наконец заблестели необычайно ярким светом. Если б его мысли не были всецело заняты Анкой, он, конечно, догадался бы, что дело тут в колодце. Но теперь он смотрел на звезды, а думал об Анке. Она сделалась для него самым ярким светилом, она открывала перед ним небо.
«Почему она не приходит?» — досадовал молодой человек.
Он догадывался, что настала ночь, и начал было строить план вылазки с целью провести несколько минут в обществе, которое приносило ему столько радости. Но ему не удалось осуществить свое намерение. Помешал Петр, который спустился в подземелье с целой кипой бумаг и важными известиями.
— Где Никола? — спросил он прежде всего.
- Я не видел его,— Отвечал Стоян. — Надеюсь, он перестанет сердиться на тебя, когда услышит то, что я хочу сообщить вам.
— Что такое?
— Об этом я сообщу вам обоим, а тебе же скажу вот что: из-за тебя чуть не открыли секрет колодца.
— Каким образом?
— Потому что Анка почти не отходила от него, а ты поднимался наверх.
— Разве кто-нибудь видел?
— Видела старуха Тырна, наша няня.
— Она не скажет?
— К счастью, старуха плохо видит, и нам удалось убедить ее, что в колодце никого не было и что ей показалось. Кончилось дело тем, что мать выбранила Анку, но ведь могли увидеть и другие. По правде говоря, я
от тебя не ожидал такой неосторожности,— упрекнул Петр.
Между тем Никола стоял у другого выхода.
— Знаешь, что произошло? — сказал ему Петр.— Наверно, ты перестанешь теперь сердиться на Стояна. Сербия объявила войну Турции.
— Сербия!.. Турции!..— воскликнули разом Стоян и Никола.
В этом восклицании выразилась такая радость, которую невозможно описать. Радость эта заставила одного забыть Анку, другого — Пленку. Да и о чем только не забыли бы они, получив подобное известие!
Ночь, когда в доме хаджи Христо был произведен обыск, Иленка провела в мучительной тревоге. Отец ее указал следователю тайник, и ей показалось, что она слышала имя Мокры. Наверное, пойдут туда, накроют молодых людей и отправят на виселицу. Девушка пыта-лась'уверить себя, что отец не называл Мокру, что она ослышалась, но это было слабое утешение, и Иленка снова и снова мысленно возвращалась к одному и тому же:
«Что мне делать, если его возьмут?»
Ответ на этот вопрос представлялся ей не в виде слов, а в виде бездонной черной пропасти, которая должна была ее поглотить. Девушку бросало то в жар, то в холод, хотя она была накрыта теплым одеялом. Сбросив одеяло, Иленка босиком подошла к окну, отворила его и стала прислушиваться. В ночной тиши время от времени раздавался стук палки ночного сторожа, лай собак, кошачье мяуканье. Вдалеке, в турецком квартале, ухал филин... Все это настраивало мысли Иленки на грустный лад, и тем сильнее сжималось сердце, что приходилось обвинять родного отца и мать.
Она отошла от окна, снова легла в постель, укрылась потеплее, закрыла глаза, и, как иногда бывает, ей стали мерещиться какие-то образы. Она увидела лицо Николы,, выступавшее на оранжевом фоне, который постепенно переходил в малиновый, весь усыпанный огненными искрами... Она немного успокоилась, но все же не могла уснуть. В таком состоянии девушка провела остаток ночи.
Лишь только рассвело, Иленка встала, оделась, надела яшмак и фереджию и вышла из комнаты. Чтобы попасть на улицу, надо было пройти либо через гостиную, либо через спальню родителей. Она предпочла отправиться через гостиную, полагая, что в такой ранний час никого там не застанет. Каково же было ее удивление, когда она увидела отца. Хаджи Христо сидел на диване. Около него стоял кофейный поднос с пустой чашкой и наргиле. В одной руке он держал кожаный чубук, в другой четки. Иленка остановилась в дверях, не зная, идти вперед или вернуться. Увидев ее, хаджи Христо спросил:
— Ты уже встала?.. так рано... куда ты собралась? — К Мокре,— отвечала девушка.
— Не ходи туда... Там... бог весть что делается. Иленка хотела было вернуться, но отец остановил ее.
— Подожди,— ласково промолвил он,— сядь возле меня.
— Я-..— начала девушка и замялась.— Меня работа ждет.
— Если ты уйдешь, ей еще дольше ждать придется... Подойти сюда... я хочу поговорить с тобой.
Иленке пришлось повиноваться. Она села рядом с отцом.
— Меня всю ночь терзала мысль о тех несчастьях, которые обрушились на мою голову из-за этих сумасбродов.— Хаджи Христо вздохнул.— Откуда только они взялись? Несчастье наше, что они появились, а появились они потому, что молодые люди стали ездить учиться за границу. Да, нам казалось; что от заграничной науки надо ждать добра, а между тем она оказалась ядом... Об этом я и думал всю ночь и хочу поговорить с тобой, дитя мое, так как и ты отведала этой отравы.
Иленка опустила глаза и только кашлянула.
— Я помню еще те времена,— продолжал хаджи Христо,— когда у нас не было мудрецов. Мы тогда жили спокойно... С турками мы ладили, хотя не читали ни книг, ни газет и не умели болтать по-французски. Просвещение нас сгубило, всех опутало. Я и сам жертвовал на школы, на читальню... да! Но тюрьма и оковы выбили у меня эту дурь из головы. Я теперь больше ни одной парички не дам ни на читальню, ни на школы. Я пойду к паше, поклонюсь ему в ноги и буду просить, чтобы он приказал все книги и газеты сжечь, а всех, кто учился за границей, изгнать из
отечества... Сначала буду говорить об этом на заседании меджлиса, а потом — прямо к паше.
— А люди что скажут?
— А мне какое дело! Всех опутали, и всем надо правду прямо в глаза говорить... Меня ведь тоже с толку сбили, я даже хотел выдать тебя замуж за Стояна, потому что он учился в Бухаресте и одевался а-ла франка!.. Из-за него меня продержали трое суток в тюрьме и, как разбойника, заковали в кандалы. Из-за него я должен был истратить четыреста меджидие, и придется истратить еще восемьсот, чтобы обрести прежнее доверие властей... Вот до чего довел меня. Если б наш дом сгорел, то и тогда я потерпел бы меньше убытку. Подумай, тысяча двести меджидие... И все это он отнял у тебя, потому что в гроб я с собой не возьму ни одной парички, а все оставлю тебе. Но того, что я истратил из-за этого негодяя, я уже тебе не оставлю. Сама скажи: разве это не ужасно? Разве этот мошенник не заслужил, чтобы его жгли раскаленным железом и живьем содрали с него кожу?
— Разве он умышленно вредил тебе? — промолвила Иленка.
— Умышленно или неумышленно — мне от этого не легче. Если он так поступил не со зла, это еще хуже. Если мы друг другу нечаянно вредим, то совершенно ясно, что наше общество поражено страшной болезнью. А от такой болезни необходимо лечиться, и как можно скорее... Вот я и хочу убедить тебя, что ты дурно поступаешь, отказываясь назвать сообщников Стояна.
Он остановился, ожидая ответа дочери, но та молчала.,
— Все они такие же мерзавцы, как и он. Если это дело кончится для них благополучно, они будут нам вредить и дальше.
Все эти речи не произвели никакого впечатления на Иленку.
— Ведь ты любишь отца? — начал хаджи ласковым голосом.
— Ах, отец! —вздохнула Иленка.
— Должно быть, ты больше любишь Стояна,, который и мне и тебе причинил столько зла.
— Я ведь уже говорила об этом матери.
— Ты все еще обижаешься на мать, что она тебя немного побила. Перестань дуться... Мать бьет — добро творит... Ведь речь шла о моей судьбе... За то, что ты не
захотела ответить, я должен был заплатить двести меджидие и еще обязан разузнать имена. Иначе меня опять посадят в тюрьму... Сжалься надо мной!.. Тюрьма убьет меня!..
— Она тебя не убьет,— промолвила Иленка и хотела встать..
— Ну что же, скажешь? — спросил хаджи Христо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35